Неточные совпадения
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те
знаю, а
новых издавать не желаю. Конечно,
многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала
много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в
новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя
знал, что она говорит вздор.
В самом деле, назначение
нового генерал-губернатора, и эти полученные бумаги такого сурьезного содержания, и эти бог
знает какие слухи — все это оставило заметные следы в их лицах, и фраки на
многих сделались заметно просторней.
Тосковать ему случалось часто и прежде, и не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на
новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем одиноким, как прежде,
много надеясь, но не
зная на что,
многого, слишком
многого ожидая от жизни, но ничего не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
— Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы не те. Я
знаю это, но не могу пересилить страха, я так
много перенесла несчастий, что на
новые недостает сил. Смотрите, вы ни слова не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила старушка, поспешно утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
Разрыв, который Байрон чувствовал как поэт и гений сорок лет тому назад, после ряда
новых испытаний, после грязного перехода с 1830 к 1848 году и гнусного с 48 до сегодняшнего дня, поразил теперь
многих. И мы, как Байрон, не
знаем, куда деться, куда приклонить голову.
В. был лет десять старше нас и удивлял нас своими практическими заметками, своим знанием политических дел, своим французским красноречием и горячностью своего либерализма. Он
знал так
много и так подробно, рассказывал так мило и так плавно; мнения его были так твердо очерчены, на все был ответ, совет, разрешение. Читал он всё —
новые романы, трактаты, журналы, стихи и, сверх того, сильно занимался зоологией, писал проекты для князя и составлял планы для детских книг.
Мой кругозор расширился, я
узнал для себя
много нового, обогатился
новыми эмоциями.
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во
многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы
знали жители
новой столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить
новую жизнь на месте старой, они должны
узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней.
Мой приятель не тратил
много времени на учение, зато все закоулки города
знал в совершенстве. Он повел меня по совершенно
новым для меня местам и привел в какой-то длинный, узкий переулок на окраине. Переулок этот прихотливо тянулся несколькими поворотами, и его обрамляли старые заборы. Но заборы были ниже тех, какие я видел во сне, и из-за них свешивались густые ветки уже распустившихся садов.
Много новостей
узнал Полуянов с первого же раза: о разорении Харитона Артемьича, о ссудной кассе писаря Замараева, о плохих делах старика Луковникова, о
новых людях в Заполье, а главное — о банке.
Только здесь я
узнал, что обычно все люди ходят с Тумнина на Хунгари по реке Мули. Это наиболее легкая и прямая дорога; по реке же Акур никто не ходит, потому что верховья ее совпадают с истоками Хунгари. Хотя это была кружная дорога и она в значительной степени удлиняла мой путь, но все же я выбрал именно ее, как
новый и оригинальный маршрут, тогда как по Мули проходила дорога, избитая
многими путешественниками и хорошо описанная Д. Л. Ивановым.
Он рад будет прогнать и погубить вас, но,
зная, что с вами
много хлопот, сам постарается избежать
новых столкновений и сделается даже очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще не привык к какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с человеком, который смело и неотступно пристает к вам, — это тоже работа немалая…
Эта
новая женщина, оказалось, во-первых, необыкновенно
много знала и понимала, — так
много, что надо было глубоко удивляться, откуда могла она приобрести такие сведения, выработать в себе такие точные понятия.
Коля был озабочен и как бы в недоумении; он
многого не понимал в «сумасшествии генерала», как он выражался, конечно, не
зная основных причин этой
новой сумятицы в доме.
— В Петербурге? Совсем почти нет, так, только проездом. И прежде ничего здесь не
знал, а теперь столько, слышно,
нового, что, говорят, кто и знал-то, так сызнова
узнавать переучивается. Здесь про суды теперь
много говорят.
— А я так денно и нощно об этом думаю! Одна подушка моя
знает, сколь
много я беспокойств из-за этого переношу! Ну, да ладно. Давали христианскую цену — не взяли, так на предбудущее время и пятидесяти копеек напроситесь. Нет ли еще чего
нового?
— Не
знаю, может быть, закон такой есть.
Много нынче
новых законов пишут — и не уследишь за всеми! Стало быть, вы теперь с обновкой?
— Ничего-с! Маменька только наказывала: «Ты, говорит, Ванюшка, не разговаривай
много с
новым начальником: как еще это, не
знав тебя, ему понравится; неравно слово выпадет, после и не воротишь его», — простодушно объяснил преподаватель словесности.
— Впрочем, откупа уничтожены экономистами, — перебросился вдруг Препотенский. — Экономисты утверждали, что чем водка будет дешевле, тем меньше ее будут пить, и соврали. Впрочем, экономисты не соврали; они
знают, что для того, чтобы народ меньше пьянствовал, требуется не одно то, чтобы водка подешевела. Надо, чтобы
многое не шло так, как идет. А между тем к
новому стремятся не экономисты, а одни… «
новые люди».
Раньше он
знал и все свои думы, было их немного, и были они случайны, бессвязны, тихо придут и печально уйдут, ничего не требуя, не возмущая душу, а словно приласкав её усыпляющей лаской. Теперь же тех дум нет, и едва ли воротятся они;
новых —
много и все прочно связаны, одна влечёт за собой другую, и от каждой во все стороны беспокойно расходятся лучи.
—
Много их! Чёрт их
знает, которая
новая…
— И не
знай, батюшка, лучше: это не мужское дело, как баба одевается; ей здесь
новый самовар подадут, а мы с тобой пока пройдемся, я тебе хозяйство покажу: я тут без вас
много кой-что построила. Скоро будем делиться; вам все надо видеть.
Беркутов. Мы! А
много ль вас-то? Вы тут ссоритесь, на десять партий разбились. Ну, вот я пристану к вам, так ваша партия будет посильнее.
Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло
много новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь, подарю тебе. Прогляди книжки две, так тебе разговору-то лет на пять хватит.
— Ну, вот, я ведь
знала, что вы выйдете! Ведь вы получили мое письмо?.. Да, конечно! Я его нарочно послала заказным. Мне хотелось, чтобы встретили меня именно вы… Так
много есть рассказать. Столько
нового, какие интересные встречи… Как хорошо, как хорошо! Ну, а что у вас?.. Об Урманове я уже
знаю… Бедный! Я его не
знала. Кажется, такой красивый, брюнет?.. Но прежде всего, — что у Соколовых?
Какая была причина этого перемещения из
Нового, Оренбургского Аксакова — также не
знаю, но оно было мне очень досадно; в Старом безводном Аксакове не было никакого уженья, да и стрельбы очень мало; правда, дичи лесной водилось там
много, можно было найти и бекасов и дупелей, но эта трудная охота была мне еще недоступна.
Все мы подошли к картону и все остановились в изумлении и восторге. Это был кусок прелестнейшего этюда, приготовленного Истоминым для своей
новой картины, о которой уже
многие знали и говорили, но которой до сих пор никто не видал, потому что при каждом появлении посетителей, допускавшихся в мастерскую художника, его мольберт с подмалеванным холстом упорно поворачивался к стене.
Однако Вадим заметил в ней семейственную гордость, сходство с его душой, которое обещало ему
много… обещало со временем и любовь ее… эта надежда была для него нечто
новое; он хотел ею завладеть, он боялся расстаться с нею на одно мгновение… — и вот зачем он удалился в уединенное место, где плеск волны не мог развлечь думы его; он не
знал, что есть цветы, которые, чем более за ними ухаживают, тем менее отвечают стараниям садовника; он не
знал, что, слишком привязавшись к мечте, мы теряем существенность; а в его существенности было одно мщение…
Прошел месяц, другой.
Много я уже перевидал, и было уже кое-что страшнее Лидкиного горла. Я про него и забыл. Кругом был снег, прием увеличивался с каждым днем. И как-то, в
новом уже году, вошла ко мне в приемную женщина и ввела за ручку закутанную, как тумбочка, девчонку. Женщина сияла глазами. Я всмотрелся и
узнал.
С каждым днем
узнавая короче этого добродушного, горячего до смешного самозабвения и замечательно талантливого человека, я убедился впоследствии, что одну половину обвинений он наговорил и наклепал сам на себя, а другая произошла от недоразумений, зависти и клеветы петербургского театрального мира, оскорбленного, раздраженного нововведениями князя Шаховского: ибо при его управлении
много людей, пользовавшихся незаслуженными успехами на сцене или значительностью своего положения при театре, теряли и то и другое вследствие
новой системы как театральной игры, так и хода дел по репертуарной части.
Варвара еще больше пополнела и побелела, и по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей. Варенья теперь так
много, что его не успевают съедать до
новых ягод; оно засахаривается, и Варвара чуть не плачет, не
зная, что с ним делать.
Не делаем выписок, потому что и без того слишком
много выписывали; притом из этих выписок мы
узнали бы
нового разве только то, что тогда была мода носить дамам высокие каблуки, растрепанные волосы, румяниться и притираться, что были в употреблении...
Многим (и нам в том числе) даже очень приятно было видеть, с какою робкою осторожностью приступали наши писатели ко всякому
новому предмету, как боязливо осматривались, — не
зная, хорошо ли будут приняты их слова, — как взвешивали и размеривали свою речь, приберегая себе лазейку на всякий случай.
Люди
знали, что этакие случаи не часто выпадают, н не теряли времени: у
многих ворот стояли столики, на которых лежали иконки, крестики и бумажные сверточки с гнилою древесною пылью, будто бы от старого гроба, и тут же лежали стружки от
нового.
Жмигулина. По нынешнему времени от этих
новых перемен очень
много люди стали портиться. Он должен прежде
узнать, какого я звания, так со мной и обращаться. И опять же не его дело, — на бедность я пришла просить или нет! Конечно, из нашего звания
многие этим занимаются, но не все же. Может быть, и Валентин Павлыч стал довольно горд в Петербурге и не захочет меня видеть! А мне ужасть как хочется доказать в здешнем городе, какое мы знакомство имеем. Кажется, он прежде нами не гнушался, особенно сестрой Таней.
Хотя мы
знаем, с кем более согласен сочинитель, но противники предка его, Загоскина, и тогдашнего молодого поколения, особенно непреклонный Рокотов, говорят очень убедительно и дельно; сопротивление их
новым идеям так естественно, так
много в нем здравого русского толка, что действующие лица являются живыми людьми, а не отвлеченными призраками или воплощенными мыслями, выведенными для торжества известного принципа.
Вообще пребывание в Москве и в Петербурге в 1836 г. принесло Кольцову
много новых впечатлений и познакомило его с
многими предметами, которых он не
знал до этого времени.
Пропустим года два… Я не хочу
В один прием свою закончить повесть.
Читатель
знает, что я с ним шучу,
И потому моя спокойна совесть,
Хоть, признаюся,
много пропущу
Событий важных,
новых и чудесных.
Но час придет, когда, в пределах тесных
Не заключен и не спеша вперед,
Чтоб сократить унылый эпизод,
Я снова обращу вниманье ваше
На те года, потраченные Сашей…
Сотский, хотя и старался до сих пор подчеркнуть свое невнимание к рассказу, но, очевидно, слушал его с захватывающим интересом, несмотря на то что, наверно,
знал его наизусть с самого детства. Он, как
многие крестьяне,
новым байкам предпочитал старинные, давно ему привычные, уже осиленные и усвоенные его тугим, коротким воображением.
Выходило из его отрывочных ответов, что он
много ел,
много пил,
много любил женщин и
много работал; и при каждом
новом «
много» Лаврентий Петрович все менее
узнавал себя в том человеке, который рисовался по его словам.
— Слава Богу, — отвечала Манефа, — дела у братца, кажись, хорошо идут. Поставку
новую взял на горянщину, надеется хорошие барыши получить, только не
знает, как к сроку поспеть.
Много ли времени до весны осталось, а работников мало,
новых взять негде. Принанял кой-кого, да не
знает, управится ли… К тому ж перед самым Рождеством горем Бог его посетил.
Много рассказывала Таня про елфимовскую знахарку, так хвалила кротость ее и доброхотство, с каким великую пользу чинит она людям безо всякой корысти. Суеверный страх покинул Марью Гавриловну, захотелось ей
узнать от Егорихи, какая будет ей судьба в
новом замужестве. Но в скит знахарку позвать невозможно; келейницы и близко не подпустят. Надо самой идти. Таня взялась устроить свиданье с Егорихой.
— Без тебя
знаю, что все могу взять, — сухо ответил Трифон. — Про то говорю:
много ль тебе на прожиток до
новой получки потребуется. Сколько потребуется, столько и бери, остальные в дом…
Многие читатели
узнали знакомый голос и радушно приняли «старые песни на
новый лад», как называл г. Плещеев свои стихи, печатая их в «Русском вестнике» [С 1858 г. поэт начал активно печататься в «Современнике» и сблизился с его сотрудниками, в том числе с Добролюбовым.].
— И мы мечтали доставить его сиятельству и господам гостям удовольствие… Мы
знаем так
много новых романсов!.. И вдруг…
Все почему-то считали его немцем, хотя по отцу он был швед, по матери русский и ходил в православную церковь, Он
знал по-русски, по-шведски и по-немецки,
много читал на этих языках, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как дать почитать какую-нибудь
новую книжку или поговорить с ним, например, об Ибсене.
Пока не
знали магнита, не плавали по морям вдаль от берега; а когда
узнали магнит, то сделали иголку магнитную на шпеньке, чтоб она вольно ходила. По этой иголке и стали
узнавать, в какую сторону плывут. С магнитной иголкой стали ездить дальше от берегов и с тех пор
много новых морей
узнали.
И в этот вечер благодатного дня, а еще более на следующий, за литургией, на все глядел я
новыми глазами, ибо
знал, что и я призван, и я во всем этом реально соучаствую: и для меня, и за меня висел на древе Господь и пролиял пречистую Кровь Свою, и для меня здесь руками иерея уготовляется святейшая трапеза, и меня касается это чтение Евангелия, в котором рассказывается о вечери в доме Симона прокаженного и о прощении
много возлюбившей жены-блудницы, и мне дано было вкусить святейшего Тела и Крови Господа моего» [См.: Мф. 26: 6-13.]
Ашанин был очень доволен своей неожиданной командировкой. Он вволю отсыпался теперь, не
зная ни ночных вахт, ни авралов, ни учений, перезнакомился со
многими пассажирами и двумя пассажирками и весь отдавался
новым впечатлениям среди
новой обстановки и
новых людей. Для него приятно быстро и незаметно прошли эти несколько дней перехода из Сингапура в Сайгон — главный город только что завоеванной французами и еще находившейся в восстании Кохинхины, составлявшей часть Анамского королевства.
Офицерам после долгой и скучной стоянки в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать в интересном городе, о котором
много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с
новой страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать в театре, послушать музыку,
узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.