Неточные совпадения
—
Ужаснее всего то, что ты — какая ты всегда, и теперь, когда ты такая святыня для меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг такая дрянь… Не дрянь, зачем я его браню? Мне до него
дела нет. Но за что мое, твое счастие?..
Уже несколько
дней графиня Лидия Ивановна находилась в сильнейшем волнении. Она узнала, что Анна с Вронским в Петербурге. Надо было спасти Алексея Александровича от свидания с нею, надо было спасти его даже от мучительного знания того, что эта
ужасная женщина находится в одном городе с ним и что он каждую минуту может встретить ее.
«И
ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое
дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
Весь
день Соня прождала его в
ужасном волнении.
— Представь себе, скоропостижно! — заторопилась Пульхерия Александровна, ободренная его любопытством, — и как раз в то самое время, как я тебе письмо тогда отправила, в тот самый даже
день! Вообрази, этот
ужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
«
Ужасные люди, — подумал он, вспоминая тяжелые удовольствия вчерашнего
дня. — И я тоже… хорош!»
— Боже мой, если б я знал, что
дело идет об Обломове, мучился ли бы я так! — сказал он, глядя на нее так ласково, с такою доверчивостью, как будто у ней не было этого
ужасного прошедшего. На сердце у ней так повеселело, стало празднично. Ей было легко. Ей стало ясно, что она стыдилась его одного, а он не казнит ее, не бежит! Что ей за
дело до суда целого света!
И вот эта-то бабья хвастливая болтовня и была потом причиною
ужасных несчастий, потому что эта подробность про Татьяну Павловну и ее квартиру тотчас же засела в уме его, как у мошенника и практического человека на малые
дела; в высших и важных
делах он ничтожен и ничего не смыслит, но на эти мелочи у него все-таки есть чутье.
И вот тут произошло нечто самое
ужасное изо всего, что случилось во весь
день… даже из всей моей жизни: князь отрекся. Я видел, как он пожал плечами и в ответ на сыпавшиеся вопросы резко и ясно выговорил...
— И пусть, и книги ей в руки. Мы сами прекрасные! Смотри, какой
день, смотри, как хорошо! Какая ты сегодня красавица, Лиза. А впрочем, ты
ужасный ребенок.
«Я буду не один, — продолжал я раскидывать, ходя как угорелый все эти последние
дни в Москве, — никогда теперь уже не буду один, как в столько
ужасных лет до сих пор: со мной будет моя идея, которой я никогда не изменю, даже и в том случае, если б они мне все там понравились, и дали мне счастье, и я прожил бы с ними хоть десять лет!» Вот это-то впечатление, замечу вперед, вот именно эта-то двойственность планов и целей моих, определившаяся еще в Москве и которая не оставляла меня ни на один миг в Петербурге (ибо не знаю, был ли такой
день в Петербурге, который бы я не ставил впереди моим окончательным сроком, чтобы порвать с ними и удалиться), — эта двойственность, говорю я, и была, кажется, одною из главнейших причин многих моих неосторожностей, наделанных в году, многих мерзостей, многих даже низостей и, уж разумеется, глупостей.
— Придет, Софья, придет! Не беспокойся! — вся дрожа в
ужасном припадке злобы, злобы зверской, прокричала Татьяна. — Ведь слышала, сам обещал воротиться! дай ему, блажнику, еще раз, последний, погулять-то. Состарится — кто ж его тогда, в самом
деле, безногого-то нянчить будет, кроме тебя, старой няньки? Так ведь прямо сам и объявляет, не стыдится…
В
день, назначенный для второй конференции, погода была
ужасная: ветер штормовой ревел с ночи, дождь лил как из ведра.
Накамура преблагополучно доставил его по адресу. Но на другой
день вдруг явился, в
ужасной тревоге, с пакетом, умоляя взять его назад… «Как взять? Это не водится, да и не нужно, причины нет!» — приказал отвечать адмирал. «Есть, есть, — говорил он, — мне не велено возвращаться с пакетом, и я не смею уехать от вас. Сделайте милость, возьмите!»
Но и инсургенты платят за это хорошо. На
днях они объявили, что готовы сдать город и просят прислать полномочных для переговоров. Таутай обрадовался и послал к ним девять чиновников, или мандаринов, со свитой. Едва они вошли в город, инсургенты предали их тем
ужасным, утонченным мучениям, которыми ознаменованы все междоусобные войны.
— Уж очень он меня измучал —
ужасный негодяй. Хотелось душу отвести, — сказал адвокат, как бы оправдываясь в том, что говорит не о
деле. — Ну-с, о вашем
деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые
ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое
дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться с людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы люди этой самой государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно.
Все это впоследствии выяснилось в самом подробном и документальном виде, но теперь мы наметим фактически лишь самое необходимое из истории этих
ужасных двух
дней в его жизни, предшествовавших страшной катастрофе, так внезапно разразившейся над судьбой его.
— Брат, мне нельзя долго оставаться, — сказал, помолчав, Алеша. — Завтра
ужасный, великий
день для тебя: Божий суд над тобой совершится… и вот я удивляюсь, ходишь ты и вместо
дела говоришь бог знает о чем…
О, Алеша знал и еще одну
ужасную причину ее теперешней муки, как ни скрывала она ее от него во все эти
дни после осуждения Мити; но ему почему-то было бы слишком больно, если б она до того решилась пасть ниц, что заговорила бы с ним сама, теперь, сейчас, и об этой причине.
В том и ужас наш, что такие мрачные
дела почти перестали для нас быть
ужасными!
Я, разумеется, и не претендовала на его частые визиты, зная, сколько у него теперь и без того хлопот, — vous comprenez, cette affaire et la mort terrible de votre papa, [вы понимаете, это
дело и
ужасная смерть вашего отца (фр.).] — только вдруг узнаю, что он был опять, только не у меня, а у Lise, это уже
дней шесть тому, пришел, просидел пять минут и ушел.
Бурмакин точно от сна очнулся. В самом
деле, это было что-то чудовищное. Такая красота, такая святыня и в такой
ужасной обстановке! Это чудовищно, это почти преступление!
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее
ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили
дело еще проще: солдат и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый ушел в другое место.
Хлеб был в самом
деле ужасный. При взломе он отсвечивал на солнце мельчайшими капельками воды, прилипал к пальцам и имел вид грязной, осклизлой массы, которую неприятно было держать в руках. Мне было поднесено несколько порций, и весь хлеб был одинаково недопечен, из дурно смолотой муки и, очевидно, с невероятным припеком. Пекли его в Ново-Михайловке под наблюдением старшего надзирателя Давыдова.
Я не
разделяю мнения, что такое
ужасное уменьшение дичи произошло от быстрого народонаселения и умножения числа охотников.
И вот черный осадок недовольства, бессильной злобы, тупого ожесточения начинает шевелиться на
дне мрачного омута, хочет всплыть на поверхность взволнованной бездны и своим мутным наплывом делает ее еще безобразнее и
ужаснее.
Или в самом
деле было что-то такое в Рогожине, то есть в целом сегодняшнем образе этого человека, во всей совокупности его слов, движений, поступков, взглядов, что могло оправдывать
ужасные предчувствия князя и возмущающие нашептывания его демона?
Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло
дело до такой неожиданной точки, неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь в Павловск, еще мечтала о чем-то, хотя, конечно, предполагала скорее дурное, чем хорошее; Аглая же решительно была увлечена порывом в одну минуту, точно падала с горы, и не могла удержаться пред
ужасным наслаждением мщения.
Это было для князя
ужасным сюрпризом; он спохватился, по своему обыкновению, когда уже нельзя было поправить
дела и когда коляска уже проезжала мимо самых окон.
Кроме того, если это всё так и в самом
деле важно, то, стало быть, у ней какая-то
ужасная цель, какая же цель?
Тот месяц в провинции, когда он чуть не каждый
день виделся с нею, произвел на него действие
ужасное, до того, что князь отгонял иногда даже воспоминания об этом еще недавнем времени.
Но три
дня тому назад с Лебедевым он вдруг поссорился и разошелся в
ужасной ярости; даже с князем была какая-то сцена.
Я читаю это каждый
день в двух
ужасных глазах, которые постоянно на меня смотрят, даже и тогда, когда их нет предо мной.
Но всего тут
ужаснее то, что она и сама, может быть, не знала того, что только мне хочет доказать это, а бежала потому, что ей непременно, внутренно хотелось сделать позорное
дело, чтобы самой себе сказать тут же: «Вот ты сделала новый позор, стало быть, ты низкая тварь!» О, может быть, вы этого не поймете, Аглая!
Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились домой «нощию» и, ничего никому не рассказывая, принялись за
дело в
ужасном секрете.
Это была
ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь все равно прошлого не вернешь, а начинать жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда все стихнет, садится у изголовья и начинает свое жестокое
дело!.. Жениться на Фене? Она первая не согласится… Усыновить ребенка — обидно для матери, на которой можно жениться и на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в голове Карачунского, а решение вопроса ни на волос не подвинулось вперед.
Нюрочка даже покраснела от этой бабьей болтовни. Она хорошо поняла, о ком говорила Домнушка. И о Васе Груздеве она слышала, бывая у Парасковьи Ивановны. Старушка заметно ревновала ее и при случае, стороной, рассказывала о Васе
ужасные вещи. Совсем мальчишка, а уж водку сосет. Отец-то на старости лет совсем сбесился, — ну, и сынок за ним. Видно, яблоко недалеко от яблони падает. Вася как-то забрался к Палачу, да вместе целых два
дня и пьянствовали. Хорош молодец, нечего сказать!
Странная вещь: проснувшись на другой
день, Нюрочка в предположении Катри не нашла решительно ничего
ужасного, а даже весело улыбнулась. В ней откликнулось неудержимое женское любопытство: ее любили еще в первый раз. А что будет дальше?..
Он, поддержавший меня поныне, даст мне силу перенести участь, которая в отдаленности кажется
ужаснее, нежели вблизи и на самом
деле.
Странный человек Кучевский — ужели он в самом
деле не будет тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю от Малиновского известия о их сестрах; для бедного Петра было бы счастие, если бы они могли к ним приехать. Что наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже
ужасное положение.
Многие люди, которым приходилось видеть самоубийц за несколько часов до их
ужасной смерти, рассказывают, что в их облике в эти роковые предсмертные часы они замечали какую-то загадочную, таинственную, непостижимую прелесть. И все, кто видели Женьку в эту ночь и на другой
день в немногие часы, подолгу, пристально и удивленно останавливались на ней взглядом.
Вечером того
дня, когда труп Жени увезли в анатомический театр, в час, когда ни один даже случайный гость еще не появлялся на Ямской улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались в зале. Никто из них не осмелился роптать на то, что в этот тяжелый
день их, еще не оправившихся от впечатлений
ужасной Женькиной смерти заставят одеться, по обыкновению, в дико-праздничные наряды и идти в ярко освещенную залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых мужчин.
Вспоминая свое отрочество и особенно то состояние духа, в котором я находился в этот несчастный для меня
день, я весьма ясно понимаю возможность самого
ужасного преступления, без цели, без желания вредить, — но так — из любопытства, из бессознательной потребности деятельности.
— Он мало что актер скверный, — сказал Абреев, — но как и человек, должно быть, наглый. На
днях явился ко мне, привез мне кучу билетов на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему, что не имею на это ни времени, ни желания. Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля к mademoiselle Соколовой, навалил на него эти билеты, —
ужасный господин.
Полковник был от души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом
деле, оказался
ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а в гостях, он успел уже слазить на все крыши, отломил у коляски дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе в кузнице страшно руку.
— Вероятно! — отвечала с мелькнувшей на губах ее улыбкой Фатеева. — На
днях как-то вздумал пикник для меня делать… Весь beau monde здешний был приглашен — дрянь
ужасная все!
Слава Благодетелю: еще двадцать минут! Но минуты — такие до смешного коротенькие, куцые — бегут, а мне нужно столько рассказать ей — все, всего себя: о письме О, и об
ужасном вечере, когда я дал ей ребенка; и почему-то о своих детских годах — о математике Пляпе, о и как я в первый раз был на празднике Единогласия и горько плакал, потому что у меня на юнифе — в такой
день — оказалось чернильное пятно.
И
ужаснее всего была мысль, что ни один из офицеров, как до сих пор и сам Ромашов, даже и не подозревает, что серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами — на самом
деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой, батальоном, полком…
Обучась пить вино, я его всякий
день пить избегал и в умеренности никогда не употреблял, но если, бывало, что меня растревожит,
ужасное тогда к питью усердие получаю и сейчас сделаю выход на несколько
дней и пропадаю.