Неточные совпадения
— Постой! мы люди бедные,
Идем в дорогу дальную, —
Ответил ей
Пахом. —
Ты,
вижу, птица мудрая,
Уважь — одежу старую
На нас заворожи!
На своих низких ногах она ничего не могла
видеть пред собой, но она по
запаху знала, что он сидел не далее пяти шагов.
Он слышал ужасный
запах,
видел грязь, беспорядок, и мучительное положение и стоны и чувствовал, что помочь этому нельзя.
Сами изволили
видеть, как старались, когда
пахали и сеяли: по чапорухе водки приказали подать».
Говор народа, топот лошадей и телег, веселый свист перепелов, жужжание насекомых, которые неподвижными стаями вились в воздухе,
запах полыни, соломы и лошадиного пота, тысячи различных цветов и теней, которые разливало палящее солнце по светло-желтому жнивью, синей дали леса и бело-лиловым облакам, белые паутины, которые носились в воздухе или ложились по жнивью, — все это я
видел, слышал и чувствовал.
Самгин сел, пытаясь снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с ноги, точно прирос к ней. В комнате сгущался кисловатый
запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось позвонить, чтоб пришел слуга, вытер пол. Не хотелось
видеть человека, все равно — какого.
— Клюнем, — сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. — Обман зрения, — сказал он, вздохнув. — Многие
видят в научном социализме только учение об экономической эволюции, и ничем другим марксизм для них не
пахнет. За ваше здоровье!
По утрам, читая газету, он
видел, что пыль легла на бумагу черненькими пятнышками шрифта и от нее исходит
запах жира.
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит
запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев на Марину, он
увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
В синем табачном дыме, пропитанном
запахом кожи, масла, дегтя, Самгин
видел вытянутые шеи, затылки, лохматые головы, они подскакивали, исчезали, как пузыри на воде.
Самгин редко разрешал себе говорить с нею, а эта рябая становилась все фамильярнее, навязчивей. Но работала она все так же безукоризненно, не давая причины заменить ее. Он хотел бы застать в кухне мужчину, но, кроме Беньковского, не
видел ни одного, хотя какие-то мужчины бывали: Агафья не курила, Беньковский — тоже, но в кухне всегда чувствовался
запах табака.
Но он
видел, что это неверно: рабочие стояли уже и впереди его, от них исходил тяжелый
запах машинного масла.
— Ой, — сказала она,
запахивая капот, — тут Самгин
увидел до колена ее ногу, в белом чулке. Это осталось в памяти, не волнуя, даже заставило подумать неприязненно...
Он
видел только ее римский чистый профиль, когда она стояла или сидела перед ним, чувствовал веющий от нее на него жар и
запах каких-то цветов да часто потрогивал себя за пришитую ею пуговицу.
— Пойдемте, братец, отсюда: здесь пустотой
пахнет, — сказала Марфенька, — как ей не страшно одной: я бы умерла! А она еще не любит, когда к ней сюда придешь. Бесстрашная такая! Пожалуй, на кладбище одна ночью пойдет, вон туда:
видите?
Татьяна Марковна любила
видеть открытое место перед глазами, чтоб не походило на трущобу, чтоб было солнышко да
пахло цветами.
— Да тут свежие устрицы,
видишь, написано. Тут так скверно
пахнет…
Я, пробуждаясь от дремоты,
видел только — то вдалеке, то вблизи, как в тумане, — суконный ночной чепчик, худощавое лицо, оловянные глаза, масляную куртку, еще косу входившего китайца-слуги да чувствовал
запах противного масла.
Оглядываюсь, чтоб узнать, откуда
пахнет, — и ничего не
вижу: на лавке валяется только дождевая кожаная куртка, вероятно хозяйская.
— А вы вот где, батенька, скрываетесь… — заплетавшимся языком проговорил над самым ухом Привалова Веревкин; от него сильно
пахло водкой, и он смотрел кругом совсем осовелыми глазами. — Важно… — протянул Веревкин и улыбнулся пьяной улыбкой. Привалов в первый еще раз
видел, что Веревкин улыбается, — он всегда был невозмутимо спокоен, как все комики по натуре.
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что
пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились к реке и тут
увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и к ней были прислонены палка, ружье и топор.
В полночь мгла сгустилась до того, что ее можно было
видеть в непосредственной от себя близости, и это не был дым, потому что гарью не
пахло.
А тут,
вижу, дело-то не тем
пахнет.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я
видел, ощутил, слышал в эти три дня, — все: тонкий
запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Было жарко, душил густой тяжелый
запах, напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови; в голове или сердце росла какая-то опухоль; всё, что я
видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило, уничтожало…
Был слаб, едва ползал и очень радовался, когда
видел меня, просился на руки ко мне, любил мять уши мои маленькими мягкими пальцами, от которых почему-то
пахло фиалкой.
Около юрт обыкновенно стоят сушильни с рыбой, распространяющей далеко вокруг промозглый, удушливый
запах; воют и грызутся собаки; тут же иногда можно
увидеть небольшой сруб-клетку, в котором сидит молодой медведь: его убьют и съедят зимой на так называемом медвежьем празднике.
И горные ключи и низменные болотные родники бегут ручейками: иные текут скрытно, потаенно, углубясь в землю, спрятавшись в траве и кустах; слышишь, бывало, журчанье, а воды не находишь; подойдешь вплоть, раздвинешь руками чащу кустарника или навес густой травы —
пахнет в разгоревшееся лицо свежею сыростью, и, наконец,
увидишь бегущую во мраке и прохладе струю чистой и холодной воды.
— А ты, я
вижу, опять прибирала свою келейку, — промолвила Марфа Тимофеевна, низко наклоняясь к горшку с молодым розаном. — Как славно
пахнет!
— Ну его к ляду, управительское-то место! — говорил он. — Конечно, жалованья больше, ну, и господская квартира, а промежду прочим наплевать… Не могу,
Паша, не могу своего карактера переломить!.. Точно вот я другой человек, и свои же рабочие по-другому на меня смотрят.
Вижу я их всех наскрозь, а сам как связанный.
Верно, мысли
паши встретились при известии о смерти доброго нашего Суворочки. Горько мне было убедиться, что его нет с нами, горько подумать о жене и детях. Непостижимо, зачем один сменен, а другой не
видит смены? — Кажется, меня прежде его следовало бы отпустить в дальнюю, бессрочную командировку.
— Ну, вот
увидите: она его недаром выпускает на своей лошади. А то где ж ему землю-то
пахать.
Поднимаясь от гумна на гору, я
увидел, что все долочки весело зеленели сочной травой, а гривы, или кулиги, дикого персика, которые тянулись по скатам крутых холмов, были осыпаны розовыми цветочками, издававшими сильный ароматический
запах.
Паша припомнил, что дом этот походил на тот домик, который он
видел у дяди на рисунке, когда гостил у него в старом еще доме.
Они расстались. Проходя зало, Вихров
увидел входящего архиерея.
Запах духов чувствительно раздался за ним.
Подходя к самому монастырю, путники наши действительно
увидели очень много монахов в поле; некоторые из них в рубашках, а другие в худеньких черных подрясниках —
пахали; двое севцов сеяло, а рыжий монах, в клобуке и подряснике поновее, должно быть, казначей, стоял у телеги с семянами.
На этот раз, проходя потихоньку по зале,
Паша заглянул ему в лицо и
увидел, что по сморщенным и черным щекам старика текли слезы.
В нынешнее лето одно событие еще более распалило в
Паше охотничий жар… Однажды вечером он
увидел, что скотница целый час стоит у ворот в поле и зычным голосом кричит: «Буренушка, Буренушка!..»
—
Вижу! — отвечал
Паша и стал глядеть на воду; но вряд ли это его занимало, а Сережа принялся высвистывать довольно сложный оперный мотив.
В прежние времена говаривали:"Тайные помышления бог судит, ибо он один в совершенстве
видит сокровенную человеческую мысль…"Нынче все так упростилось, что даже становой, нимало не робея, говорит себе:"А дай-ка и я понюхаю, чем в человеческой душе
пахнет!"И нюхает.
— О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь
вижу все:
пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
— Иной раз кажется — начнут они
Пашу обижать, измываться над ним. Ах ты, мужик, скажут, мужицкий ты сын! Что затеял? А
Паша — гордый, он им так ответит! Или — Андрей посмеется над ними. И все они там горячие. Вот и думаешь — вдруг не стерпит… И засудят так, что уж и не
увидишь никогда!
«Погублю Николая Ивановича.
Пашу не
увижу — долго! Изобьют!»
И как рос
Паша — не
видела, и любила ли его, когда муж жив был, — не знаю!
— Вы оставьте это, Николай Иванович! — решительно сказала мать. — Не надо меня утешать, не надо объяснять.
Паша худо не сделает, даром мучить ни себя, ни других — не будет! И меня он любит — да! Вы
видите — думает обо мне. Разъясните, пишет, утешьте, а?..
Она медлила уходить и стояла, прислонившись к двери. В воздухе
пахло от земли и от камней сухим, страстным
запахом жаркой ночи. Было темно, но сквозь мрак Ромашов
видел, как и тогда в роще, что лицо Шурочки светится странным белым светом, точно лицо мраморной статуи.
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась в бессонном воздухе, в спокойствии невидимых деревьев, в
запахе земли. Ромашов шел, не
видя дороги, и ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет ему в лицо жарким дыханием. И бы-ла у него в душе ревнивая грусть по его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному прошлому…
Дернов (жене). Слышишь ты у меня! чтоб здесь бобровского и духу не
пахло… слышишь! а не то я тебя,
видит бог, задушу! своими руками задушу!
Дернов. А то на простой! Эх ты! тут тысячами
пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты на него посмотри; вот он намеднись приходит, дела не
видит, а уж сторублевую в руку сует — посули только, да будь ласков. Ах, кажется, кабы только не связался я с тобой! А ты норовишь дело-то за две головы сахару сладить. А хочешь, не будет по-твоему?
И бегут осчастливленные докторским разрешением"знатные иностранцы"обменивать вещества. Сначала обменивают около курзала, надеясь обмануть время и принюхиваясь к
запаху жженого цикория, который так и валит из всех кухонь. Но потом,
видя, что время все-таки продолжает идти черепашьим шагом (требуется, по малой мере, час на обмен веществ), уходит в подгородние ресторанчики, за полчаса или за сорок минут ходьбы от кургауза.