Неточные совпадения
В это время к
толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными
солдатами, которые вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами.
Толпа заволновалась.
— Так выкатить им три бочки пенного! — воскликнула неустрашимая немка, обращаясь к
солдатам, и не торопясь выехала из
толпы.
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною
толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец,
солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за нею.
Мелко шагали мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни,
солдаты без оружия, и чем дальше двигалась
толпа, тем очевиднее было, что в ее хвосте уже действовало начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в отряде конной полиции.
Но люди, стоявшие прямо против фронта, все-таки испугались, вся масса их опрокинулась глубоко назад, между ею и
солдатами тотчас образовалось пространство шагов пять, гвардии унтер-офицер нерешительно поднял руку к шапке и грузно повалился под ноги
солдатам, рядом с ним упало еще трое, из
толпы тоже, один за другим, вываливались люди.
В
толпе закричали ура, а молодой
солдат, нагруженный жестяными коробками, крикнул Керенскому...
Но уже стена
солдат разломилась на две части, точно открылись ворота, на площадь поскакали рыжеватые лошади, брызгая комьями снега, заорали, завыли всадники в белых фуражках, размахивая саблями;
толпа рявкнула, покачнулась назад и стала рассыпаться на кучки, на единицы, снова ужасая Клима непонятной медленностью своего движения.
Толпа редела, разгоняемая жарким ветром и пылью; на площади обнаружилась куча досок, лужа, множество битых бутылок и бочка; на ней сидел серый
солдат с винтовкой в коленях.
Сквозь
толпу, точно сквозь сито, протискивались
солдаты, тащили на плечах пулеметы, какие-то жестяные коробки, ящики, кричали...
Толпа выла, ревела, грозила
солдатам кулаками, некоторые швыряли в них комьями снега,
солдаты, держа ружья к ноге, стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили
солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело
толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Самгину показалось, что
толпа снова двигается на неподвижную стену
солдат и двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к
солдатам, для того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья, показывая
солдатам красную юбку, кричала каким-то жестяным голосом...
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых
солдат; в центре
толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое
солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист в папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Флаг исчез, его взял и сунул за пазуху синеватого пальто человек, похожий на
солдата. Исчез в
толпе и тот, кто поднял флаг, а из-за спины Самгина, сильно толкнув его, вывернулся жуткий кочегар Илья и затрубил, разламывая
толпу, пробиваясь вперед...
Затем Самгин видел, как отступавшая
толпа точно уперлась во что-то и вдруг, единодушно взревев, двинулась вперед, шагая через трупы, подбирая раненых; дружно треснул залп и еще один, выскочили
солдаты, стреляя, размахивая прикладами, тыкая штыками, — густейшим потоком люди, пронзительно воя, побежали вдоль железной решетки сквера, перепрыгивая через решетку, несколько
солдат стали стрелять вдоль Невского.
Свалив
солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь
толпу, он оседал к земле, неслышно кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал. Рядом с Климом стоял человек в куртке, замазанной красками, он был выше на голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
—
Толпа идет… тысяч двадцать… может, больше, ей-богу! Честное слово. Рабочие.
Солдаты, с музыкой. Моряки. Девятый вал… черт его… Кое-где постреливают — факт! С крыш…
Дойдя до конца проспекта, он увидал, что выход ко дворцу прегражден двумя рядами мелких
солдат.
Толпа придвинула Самгина вплоть к
солдатам, он остановился с края фронта, внимательно разглядывая пехотинцев, очень захудалых, несчастненьких. Было их, вероятно, меньше двух сотен, левый фланг упирался в стену здания на углу Невского, правый — в решетку сквера. Что они могли сделать против нескольких тысяч людей, стоявших на всем протяжении от Невского до Исакиевской площади?
Самгин присоединился к
толпе рабочих, пошел в хвосте ее куда-то влево и скоро увидал приземистое здание Биржи, а около нее и у моста кучки
солдат, лошадей. Рабочие остановились, заспорили: будут стрелять или нет?
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец люди, — озябший Самгин отдал себя во власть
толпы, тотчас же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил коленом в спину
солдата, —
солдат, сидя на полу, держал между ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились
солдаты в железных шлемах и прошла небольшая
толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
У многих, особенно у старух, на шее, на медной цепочке, сверх платья, висят медные же или серебряные кресты или медальоны с изображениями святых. Нечего прибавлять, что все здешние индийцы — католики. В дальних местах, внутри острова, есть еще малочисленные племена, или, лучше сказать,
толпы необращенных дикарей; их называют негритами (negritos). Испанское правительство иногда посылает за ними небольшие отряды
солдат, как на охоту за зверями.
— «Пройдись, пройдись, молодец, скрозь зеленые леса!» — отвечает из
толпы голос отставного
солдата.
Слон уже успел сбить одно бревно и ринулся на
толпу, но к этому времени полиция привела роту
солдат, которая несколькими залпами убила великана.
За телегой шел взвод
солдат и бежали густые
толпы народа…
И старый
солдат все ниже опускал голову. Вот и он сделал свое дело, и он недаром прожил на свете, ему говорили об этом полные силы властные звуки, стоявшие в зале, царившие над
толпой…………………………….……………………………………………………………………………….
Около
солдата собралась целая
толпа, галдевшая и вышучивавшая нового купца.
«Гли, робята, торговать хочет солдат-от!» — крикнул какой-то бойкий голос в
толпе.
«У двух
солдат не мудрено взять и насильно», — говорит кто-то из
толпы.
— Видите, что делают!» Прапорщик тоже кричит им: «Пали!» Как шарахнули они в толпу-то, так человек двадцать сразу и повалились; но все-таки они кинулись на
солдат, думали народом их смять, а те из-за задней ширинги — трах опять, и в штыки, знаете, пошли на них; те побежали!..
Отворились ворота, на улицу вынесли крышку гроба с венками в красных лентах. Люди дружно сняли шляпы — точно стая черных птиц взлетела над их головами. Высокий полицейский офицер с густыми черными усами на красном лице быстро шел в
толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали
солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сиплым, командующим голосом...
Стало тихо, чутко. Знамя поднялось, качнулось и, задумчиво рея над головами людей, плавно двинулось к серой стене
солдат. Мать вздрогнула, закрыла глаза и ахнула — Павел, Андрей, Самойлов и Мазин только четверо оторвались от
толпы.
Все ближе сдвигались люди красного знамени и плотная цепь серых людей, ясно было видно лицо
солдат — широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, — в нее были неровно вкраплены разноцветные глаза, а перед нею жестко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди людей, они, еще не коснувшись их, откалывали одного за другим от
толпы, разрушая ее.
Это чувство было и у смертельно раненого
солдата, лежащего между пятьюстами такими же ранеными на каменном полу Павловской набережной и просящего Бога о смерти, и у ополченца, из последних сил втиснувшегося в плотную
толпу, чтобы дать дорогу верхом проезжающему генералу, и у генерала, твердо распоряжающегося переправой и удерживающего торопливость
солдат, и у матроса, попавшего в движущийся батальон, до лишения дыхания сдавленного колеблющеюся
толпой, и у раненого офицера, которого на носилках несли четыре
солдата и, остановленные спершимся народом, положили наземь у Николаевской батареи, и у артиллериста, 16 лет служившего при своем орудии и, по непонятному для него приказанию начальства, сталкивающего орудие с помощью товарищей с крутого берега в бухту, и у флотских, только-что выбивших закладки в кораблях и, бойко гребя, на баркасах отплывающих от них.
Он схватил ружье и, вместе с
толпой, крича «ура», побежал прочь от убитого француза, с которого тут же
солдат стал снимать сапоги.
Солдаты, раненые и нераненые,
толпами попадались ему навстречу.
На набережной шумно шевелятся
толпы серых
солдат, черных матросов и пестрых женщин.
— О! это ужасный народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти
толпы идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь к
солдатам.
Солдаты затем сомкнулись еще плотнее и отделили ее окончательно от прочей
толпы.
В нем самом было что-то от «Испанского дворянина»: однажды на площади перед каланчой трое пожарных, забавляясь, били мужика;
толпа людей, человек в сорок, смотрела на избиение и похваливала
солдат. Ситанов бросился в драку, хлесткими ударами длинных рук посшибал пожарных, поднял мужика и сунул его к людям, крикнув...
Ведь только оттого совершаются такие дела, как те, которые делали все тираны от Наполеона до последнего ротного командира, стреляющего в
толпу, что их одуряет стоящая за ними власть из покорных людей, готовых исполнять всё, что им прикажут. Вся сила, стало быть, в людях, исполняющих своими руками дела насилия, в людях, служащих в полиции, в
солдатах, преимущественно в
солдатах, потому что полиция только тогда совершает свои дела, когда за нею стоят войска.
Если
толпа и при этом не расходится, начальник приказывает стрелять прямо в
толпу, в кого попало, и
солдаты стреляют и по улице падают раненые и убитые люди, и тогда
толпа обыкновенно разбегается, и войска по приказанию начальников захватывают тех, которые представляются им главными зачинщиками, и отводят их под стражу.
«У людей этих сначала крадут их время (забирая их в
солдаты) для того, чтобы потом вернее украсть их жизнь. Чтобы приготовить их к резне, разжигают их ненависть, уверяя их, что они ненавидимы. И кроткие, добрые люди попадаются на эту удочку, и вот-вот бросятся с жестокостью диких зверей друг на друга
толпы мирных граждан, повинуясь нелепому приказанию. И всё бог знает из-за какого-нибудь смешного столкновения на границе или из-за торговых колониальных расчетов.
Чиновники, офицеры,
солдаты не только присутствовали при этом, но своим присутствием участвовали в этом деле и охраняли от нарушения со стороны
толпы порядок совершения этого государственного акта.
Как сейчас вижу эту разношерстную и разномастную
толпу добровольцев, состоявшую главным образом из отставных
солдат.
Толпа отхлынула от вагонов —
солдаты, точно серые бусы, рассылаются вдоль их, останавливаясь у площадок, а на площадках стоят забастовщики.
Перебранка, насмешки, упреки и увещевания — всё вдруг затихает, над
толпой проносится какое-то новое, словно примиряющее людей веяние, — забастовщики смотрят угрюмее и, в то же время, сдвигаются плотнее, в
толпе раздаются возгласы: —
Солдаты!
По улице маленького городка пестрым потоком льется празднично одетая
толпа — тут весь город, рабочие,
солдаты, буржуа, священники, администраторы, рыбаки, — все возбуждены весенним хмелем, говорят громко, много смеются, поют, и все — как одно здоровое тело — насыщены радостью жить.
Рославлеву не трудно было отгадать, что французские мародеры повстречались с
толпою вооруженных крестьян, и в то самое время, как он колебался, не зная, что ему делать: идти ли вперед или дожидаться, чем кончится эта встреча, — человек пять французских
солдат, преследуемых крестьянами, пробежали мимо его и рассыпались по лесу.
Все офицеры выбежали из избы; к ним присоединилось человек пятьдесят
солдат. Место сражения было не слишком обширно, и в несколько минут на улице все уголки были обшарены. В кустах нашли трех убитых неприятелей, но Рославлева нигде не было. Наконец вся
толпа вышла на морской берег.