Неточные совпадения
Сама же история добавит только, что это те же люди, которые в одном углу
мира подали голос к уничтожению торговли черными, а в другом учили алеутов и курильцев жить и молиться — и вот они же создали, выдумали Сибирь, населили и просветили ее и теперь хотят возвратить
Творцу плод от брошенного Им зерна.
Народ выражает свое призвание в
мире в своих великих
творцах, а не в безликой коллективности.
Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном
мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между
Творцом и творением.
Творец этого
мира не может быть добрым, потому что
мир полон страданий, страданий невинных.
Для него идея Бога очень напоминала злого Бога-творца
мира Маркиона [См.: A. Harnack.
Бог —
Творец этого
мира, отрицается во имя справедливости и любви.
Возможно ли сознательно освободиться от соблазнительной дилеммы: возложить на
Творца вину за зло, содеянное творением, и вызвать образ злого бога или совсем отрицать объективность зла в
мире?
Если Христос совершил акт искупления
мира, освободил от власти греха, создал таинственный мост между творением и
Творцом, то Св.
Творцу-поэту, творцу-философу, творцу-мистику,
творцу правды общественной, правды, освобождающей жизнь, раскрывается в творческом экстазе
мир последней, сокровенной реальности.
Дух есть синтетический момент в мистической диалектике, осуществленное космическое спасение, осуществленное обожение человечества и
мира, соборное возвращение творения к
Творцу.
В нашем первоначальном опыте дано оправдание
Творца, сотворившего свободный
мир, в котором свободно и творчески должен гармонизироваться хаос и образоваться космос.
Мир имеет два смысла:
мир как творение, отпавшее от
Творца и обоготворившее себя, призрачный и бедный, и
мир как творение, соединенное с
Творцом, реальный и богатый.
Всякое истинное творчество, творчество ли поэта, философа или иного
творца, предполагает аскетизм, освобождение от «
мира».
Если творение не блаженствует, а страдает, то в этом виновно само творение, его отпадение от
Творца: план страдающего
мира не есть план
Творца.
Идея Единого Бога или Бога Отца сама по себе не делает понятным ни распад между творением и
Творцом, ни возврат творения
Творцу, не осмысливает мистическое начало
мира и его истории.
Учение об эманации отрицает и лицо
Творца и лицо творимых, отрицает свободу и самостоятельность творения.] все живое пребывает в божественном плане космоса, до времени и до
мира совершается в идеальном процессе божественной диалектики.
Алексей Нилыч, будучи философом, тебе истинного бога,
творца создателя, многократно объяснял и о сотворении
мира, равно и будущих судеб и преображения всякой твари и всякого зверя из книги Апокалипсиса.
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для
мира,
И
мир был создан не для них!
Зашумели ручьи, и расторгнулся лед,
И сквозят темно-синие бездны,
И на глади зеркальной таинственных вод
Возрожденных небес отражается свод
В красоте лучезарной и звездной.
И вверху и внизу все
миры без конца,
И двояко является вечность:
Высота с глубиной хвалят вместе
творца,
Славят вместе его бесконечность!
Солнце зашло.
Собственно говоря, всякий писатель имеет где-нибудь успех: есть сочинители лакейских поздравлений с Новым годом, пользующиеся успехом в передних; есть
творцы пышных од на иллюминации и другие случаи —
творцы, любезно принимаемые иногда и важными барами; есть авторы, производящие разные «pieces de circonstances» для домашних спектаклей и обожаемые даже в светских салонах; есть писатели, возбуждающие интерес в
мире чиновничьем; есть другие, служащие любимцами офицеров; есть третьи, о которых мечтают провинциальные барышни…
Архип. То-то, то-то, я сам чую, воздух такой легкий, ветерок свеженький; так бы и не ушел. Красен, Афоня, красен божий
мир! Вот теперь роса будет падать, от всякого цвету дух пойдет; а там и звездочки зажгутся; а над звездами, Афоня, наш
творец милосердный. Кабы мы получше помнили, что он милосерд, сами были бы милосерднее!
«Тимей» есть единственный диалог Платона, где
мир рассматирвается как творение благого, «не ведающего зависти»
Творца.
Мир идей у Платона образует самостоятельную софийную фотосферу, одновременно и закрывающую и открывающую то, что за и над этой сферой — само Божество; идеи у Платона остаются в неустроенной и неорганизованной множественности, так что и относительно верховной идеи блага, идеи идей, не устранена двусмысленность, есть ли она Идея в собственном и единственном смысле или же одна из многих идей, хотя бы и наивысшая (особое место в этом вопросе занимает, конечно, только «Тимей» с его учением о Демиурге [«Демиург» по-греч. означает «мастер», «ремесленник», «строитель»; у Платона — «
Творец», «Бог».
Предвечного решения Божия, которое осталось тайною даже «начальствам и властям» небесным, не мог разгадать и искуситель, дух зависти, который уже по тому самому лишен был всякой проницательности в любви: судя по самому себе и не допуская ничего иного и высшего, он мог рассчитывать лишь на то, что
Творец, обиженный непослушанием, отвернется от
мира, бросит его, как сломанную игрушку, а тогда-то и воцарится в нем сатана.
Но поставляя рядом с Собой
мир вне-Божественный, Божество тем самым полагает между Собою и
миром некую грань, и эта грань, которая по самому понятию своему находится между Богом и
миром,
Творцом и тварью, сама не есть ни то, ни другое, а нечто совершенно особое, одновременно соединяющее и разъединяющее то и другое (некое μεταξύ [Букв.: между, находящийся в промежутке (греч.).
Рядом со сверхбытийно сущим Абсолютным появляется бытие, в котором Абсолютное обнаруживает себя как
Творец, открывается в нем, осуществляется в нем, само приобщается к бытию, и в этом смысле
мир есть становящийся Бог.
Правда, эта последняя ступень, установляющая иерархическое соотношение
Творца, Софии и
мира, далеко не достаточно проявлена в ранних и средних диалогах Платона, где может скорее получиться такое впечатление, что
мир идей, София, и есть самое высшее начало
мира, почти сливается с Божеством.
Совершенно в духе платоновского «Тимея» он постулирует высшую форму форм как движущую причину
мира, т. е. Бога-Творца.
Августин, который говорит: «Хотя
мир духовный (ангелов) превыше времени, потому что, будучи сотворен прежде всего, предваряет и сотворение самого времени; несмотря, однако ж, на то, превыше его господствует вечность самого
Творца, от Которого и он чрез сотворение получил свое начало если не по времени, которого не было еще, то по условию бытия своего.
Учение Аристотеля при этом разделяет слабую сторону учения Платона, именно и в нем недостаточно ясно различаются Бог и София,
Творец и
мир идей.
Лишь на фоне антиномии тварности противоположение Бога и
мира,
Творца и твари, получает исключительную напряженность и углубленность.
Действительно, если устранить из мысли и чувства ничто как основу твари, то различие между Абсолютным и
миром,
Творцом и творением, улетучивается,
мир сам по себе представляется абсолютным или, что то же, абсолютность приписывается бытию, которое в действительности соотносительно небытию, а потому и вообще относительно.
Актуальность ничто есть поэтому метафизическое хищение, на которое, однако, наперед дано было соизволение
Творца всяческих, возлюбившего
мир в его свободе, а не в качестве только объекта Своего всемогущества.
Августина, именно о том, что делал Бог до творения
мира, тем самым расширяется в более общий вопрос об отношении
Творца к творению или о реальном присутствии Его во времени, о самоуничижении Тчорца чрез вхождение во временность и как бы совлечение с себя вечности.
Но
мир есть бытие не самобытное, а то, что сотворено Богом, не может быть таким, каков сам
Творец: in his enim, quae auoaue modo sint, et non sunt quod Deus est, a quo facta sunt»» [В здешних вещах да будет свой собственный образ, а не Божий, от которого все они происходят (лат.).] [De civ. Dei, XIV, 13, 11 (Писарев, 103).].
Мир сотворен Богом, есть творение, в
Творце он имеет начало бытия своего: «руце Твои сотвористе мя и создаете мя», «Твой семь аз» (Пс. 118:73, 94), говорит сознание твари устами псалмопевца.
А в ней сказано: в последние времена праведная вера сокроется из
мира и
мир по своим похотям пойдет и забудет
Творца своего.
Прочь от себя хотел посмотреть
творец — и тогда создал он
мир.
Борьба против рабства у объективированного
мира, против охлаждения творческого огня в продуктах творчества заключается совсем не в том, что
творец перестает выражать себя и реализовать себя в своих творениях, это было бы нелепое требование, — борьба эта заключается в максимальном прорыве замкнутого круга объективации через творческий акт, в максимальной экзистенциальности творений
творца, во вторжении максимальной субъектности в объектность
мира.
Классицизм и есть не что иное, как утверждение возможности достижения совершенства творческого продукта в объективированном
мире, при совершенной экстериоризации этого продукта от самого
творца.
Объективированный
мир есть лишь состояние
мира, в котором приходится жить
творцу.
Но в нашем
мире, когда
творец творит какое-нибудь произведение, то оно носит имя этого
творца, на нем запечатлена идея этого
творца и в него переходит энергия
творца.
Творец и великий
творец может быть гулякой праздным, может быть ничтожнейшим из детей ничтожных
мира.
И борьбу с
Творцом ведет не только тот, кто злом искажает образ твари, но и тот, кто мучится злом сотворенного
мира.
Свобода не детерминирована Богом-Творцом, она в том ничто, из которого Бог сотворил
мир.
Вероятно, в
мире были и есть оставшиеся невыраженными
творцы, у которых был внутренний огонь и внутренний творческий акт, но не реализовалось, не создалось продуктов.
Оно предполагает не только свободу, изначальную, меоническую, несотворенную свободу человека, оно предполагает также дары, данные человеку-творцу Богом-Творцом, предполагает
мир как арену творчества.
Творчество в
мире потому только и возможно, что
мир сотворен, что есть
Творец.
Но факт существования зла, за которое возлагается ответственность не на
Творца, а на тварь, делает непонятным такое унижение тварного
мира!
Обычное теологическое понятие о свободе нисколько не снимает с
Творца ответственности за зло и муку
мира.