Неточные совпадения
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины,
с двумя окнами, выступающею
облезлой печкой и нарами
с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона
с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
В первой комнате,
с большой выступающей
облезлой печью и двумя грязными окнами, стояла в одном углу черная мерка для измерения роста арестантов, в другом углу висел, — всегдашняя принадлежность всех мест мучительства, как бы в насмешку над его учением, — большой образ Христа.
У Ильинских ворот он указал на широкую площадь. На ней стояли десятки линеек
с облезлыми крупными лошадьми. Оборванные кучера и хозяева линеек суетились. Кто торговался
с нанимателями, кто усаживал пассажиров: в Останкино, за Крестовскую заставу, в Петровский парк, куда линейки совершали правильные рейсы. Одну линейку занимал синодальный хор, певчие переругивались басами и дискантами на всю площадь.
На вид это был неизменно самый грязный дом в столице,
с облупленной штукатуркой,
облезлый,
с никогда не мывшимися окнами, закоптелыми изнутри.
К подъезду Малого театра, утопая железными шинами в несгребенном снегу и ныряя по ухабам, подползла
облезлая допотопная театральная карета. На козлах качался кучер в линючем армяке и вихрастой,
с вылезшей клочьями паклей шапке,
с подвязанной щекой. Он чмокал, цыкал, дергал веревочными вожжами пару разномастных, никогда не чищенных «кабысдохов», из тех, о которых популярный в то время певец Паша Богатырев пел в концертах слезный романс...
В заключение он взял на руки Маню Беленькую, завернул ее бортами сюртука и, протянув руку и сделав плачущее лицо, закивал головой, склоненной набок, как это делают черномазые грязные восточные мальчишки, которые шляются по всей России в длинных старых солдатских шинелях,
с обнаженной, бронзового цвета грудью, держа за пазухой кашляющую,
облезлую обезьянку.
Пройдя шагов тысячу, стали попадаться люди и женщины, шедшие
с корзинками на рынок; бочки, едущие за водой; на перекресток вышел пирожник; открылась одна калашная, и у Арбатских ворот попался извозчик, старичок, спавший, покачиваясь, на своих калиберных,
облезлых, голубоватеньких и заплатанных дрожках.
Семен Григорьевич Миньчуков, мужчина длинный, плотный, черноволосый,
с облезлыми по середине головы волосами, держался слегка сгибаясь, руки вниз, пальцы грабельками. Он часто улыбался
с таким видом, точно сейчас съел что-то запрещенное, но приятное и теперь облизывался. Губы у него ярко-красные, толстые, нос мясистый, лицо вожделяющее, усердное и глупое.
Дверь мне отпер старый-престарый,
с облезлыми рыжими волосами и такими же усами отставной солдат, сторож Григорьич, который, увидя меня в бурке, черкеске и папахе, вытянулся по-военному и провел в кабинет, где Далматов — он жил в это время один — пил чай и разбирался в бумагах.
За ним сверху,
с Лубянки, мчались одиночки, пары, тащились ваньки — зимники на
облезлых клячах, тоже ухитрявшиеся торопиться под горку. Обратно, из Охотного, встречные им, едут в гору обыкновенно тихо. Прополз сверху обоз, груженный мороженой рыбой. На паре битюгов везли громадную белугу, причем голова ее и туловище лежали на длинных дровнях, а хвост покоился на других, привязанных к задку первых.
Оно стояло под окном; толстый ствол его
с облезлой корой преграждал свету доступ в комнату, изогнутые и черные ветви без листьев бессильно распростерлись в воздухе и, покачиваясь, жалобно скрипели.
— Кот? А кот сразу поверил… и раскис. Замурлыкал, как котенок, тычется головой, кружится, как пьяный, вот-вот заплачет или скажет что-нибудь. И
с того вечера стал я для него единственной любовью, откровением, радостью, Богом, что ли, уж не знаю, как это на ихнем языке: ходит за мною по пятам, лезет на колена, его уж другие бьют, а он лезет, как слепой; а то ночью заберется на постель и так развязно, к самому лицу — даже неловко ему сказать, что он
облезлый и что даже кухарка им гнушается!
Он быстро перескакивал глазами и непрестанно,
с шипением сплевывал набегающую сладкую слюну. Янсон, неподвижным комочком прижавшийся в углу, слегка шевельнул крыльями своей
облезлой меховой шапки, но ничего не ответил. Ответил за него Вернер...
Здесь каждый вечер, уже много лет подряд, играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей музыкант Сашка — еврей, — кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек,
с наружностью
облезлой обезьяны неопределенных лет.
В грязные улицы, прикрытые густыми тенями старых,
облезлых домов, осторожно, точно боясь испачкаться, заглядывало мартовское солнце; мы,
с утра до вечера запертые в сумрачном подвале центра города, чувствовали приближение весны по сырости, все более обильной
с каждым днем.
Яков. Небольшая собака,
с облезлой шерстью. Жадная. Сидит и скалит зубы… Уже сыта, все ела… но чего-то хочет еще… А чего — не знает… И беспокоится…
Мушка была маленькая
облезлая собачонка
с мохнатою мордой, злая и избалованная.
Затем он садился на полозья розвален, отирал рукавом рубахи пот и кровь
с лица и замирал в усталой позе, тупо глядя на стену дома, грязную,
с облезлою штукатуркой и
с разноцветными полосами красок, — маляры Сучкова, возвращаясь
с работы, имели обыкновение чистить кисти об эту часть стены.
Пролетал над белым лесом ангел
с белыми крылами и видит: лежит под деревом, лежит под большим деревом мертвая белочка-старушка в
облезлой шубке, а в лапочках у нее золотой орешек, орешек из райского сада.
— Вы, стало быть, учились мифологии? — спросил я, переворачивая в руках картуз, который оказался на вате,
с меховым
облезлым околышком и картонным надломанным козырьком.
На паперти показались священники в золотых ризах; пение вдруг стало громче. Народ заволновался и закрестился, над головами заколыхались хоругви.
Облезлая собачонка, отчаянно визжа, промчалась на трех ногах среди толпы; всякий, мимо которого она бежала, считал долгом пихнуть ее сапогом; собачонка катилась в сторону, поднималась и
с визгом мчалась дальше. Ход потянулся к кремлевским воротам.
Зальце в три окна служило и спальней, и рабочей комнатой сыну:
облезлый ломберный стол
с книгами, клеенчатый убогий диван, где он и спал, картинки на стенах и два-три горшка
с цветами, — все очень бедное и старенькое. Краска пола облупилась. Окурки папирос виднелись повсюду. Окна были заперты. Пахло жилой комнатой больного.
Старик сел на ступени своего покосившегося крылечка, и тотчас же произошло то, что происходит аккуратно каждое утро: к нему подошла его собака Лыска, большой дворовый пес, белый
с черными пятнами,
облезлый, полудохлый,
с закрытым правым глазом.
Стар я, беден, жалок, как эта самая жилетка
с ее поношенной,
облезлой спиной…
Птицы на головах Минина и Пожарского, протянутая в пространство рука, пожарный солдатик у решетки, осевшийся, немощный и плоский купол гостиного двора и вся Ножовая линия
с ее фронтоном и фризом,
облезлой штукатуркой и барельефами, темные пятнистые ящики Никольских и Спасских ворот, отпотелая стена
с башнями и под нею загороженное место обвалившегося бульвара; а из-за зубцов стены — легкая ротонда сената, голубая церковь, точно перенесенная из Италии, и дальше — сказочные золотые луковицы соборов, — знакомые, сотни раз воспринятые образы стояли в своей вековой неподвижности…
Он тощ, хил,
с облезлой бороденкой, говорит
с присвистом и после каждого слова моргает правой стороной лица и судорожно подергивает правым плечом.
В гостиной в два окна,
с облезлой штофной мебелью и покосившимися половицами, на среднем диване приготовили постель. Когда Тася приотворила дверь, ее брат Ника — Никанор Валентинович — снимал
с себя сюртук
с красным воротником и полковничьими погонами на белой, кавалерийской подкладке. Он обернулся на скрип двери.
Там, около вешалки, уже стоит его переписчик Иван Матвеич, молодой человек лет восемнадцати,
с овальным, как яйцо, безусым лицом, в поношенном,
облезлом пальто и без калош.
В залу вошел маленький, кругленький, заплывший жиром старик, совсем лысый и
облезлый, в кургузом пиджаке, в лиловой жилетке и
с гитарой. Он состроил идиотское лицо и вытянулся, сделав под козырек, как солдат.