Неточные совпадения
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно
древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до тех
пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее
с плеч.
Он свои художнические требования переносил в жизнь, мешая их
с общечеловеческими, и писал последнюю
с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил в исполнение
древнее мудрое правило, «познавал самого себя»,
с ужасом вглядывался и вслушивался в дикие
порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил новые законы, разрушал в себе «ветхого человека» и создавал нового.
— Приказала баушка Лукерья долго жить, — заметил он, здороваясь
с Марьей. — Главная причина — без покаяния старушка окончание приняла. Весьма жаль… А промежду протчим, очень
древняя старушка была,
пора костям и на покой, кабы только по всей форме это самое дело вышло.
Не записывал несколько дней. Не знаю сколько: все дни — один. Все дни — одного цвета — желтого, как иссушенный, накаленный песок, и ни клочка тени, ни капли воды, и по желтому песку без конца. Я не могу без нее — а она,
с тех
пор как тогда непонятно исчезла в
Древнем Доме…
— Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я
с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста, как
древняя статуя, а я буду
с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте… Ну, хоть не
с детства — ну вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих
пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
Они до сих
пор слушали рассказы Аносова
с тем же восторгом, как и в их раннем детстве. Анна даже невольно совсем по-детски расставила локти на столе и уложила подбородок на составленные пятки ладоней. Была какая-то уютная прелесть в его неторопливом и наивном повествовании. И самые обороты фраз, которыми он передавал свои военные воспоминания, принимали у него невольно странный, неуклюжий, несколько книжный характер. Точно он рассказывал по какому-то милому
древнему стереотипу.
Ты знаешь ли по книгам, что некогда в
древние времена некоторый купец, точь-в-точь
с таким же слезным воздыханием и молитвой, у пресвятой богородицы
с сияния перл похитил и потом всенародно
с коленопреклонением всю сумму к самому подножию возвратил, и матерь заступница пред всеми людьми его пеленой осенила, так что по этому предмету даже в ту
пору чудо вышло и в государственные книги всё точь-в-точь через начальство велено записать.
— И задумал злой сатана антихрист — дай-де возвеличу себя вдвое супротив Христа! Удвоился, взял себе число 666, а что крест складывается из трёх частей, не из шести — про это и забыл, дурак!
С той
поры его всякому видно, кто не щепотник, а истинной
древней веры держится.
Ярослав и правнуки Всеслава!
Преклоните стяги! Бросьте меч!
Вы из
древней выскочили славы,
Коль решили честью пренебречь.
Это вы раздорами и смутой
К нам на Русь поганых завели,
И
с тех
пор житья нам нет от лютой
Половецкой проклятой земли!
— А как попала?.. жила я в ту
пору у купца у
древнего в кухарках, а Домнушке шестнадцатый годок пошел. Только стал это старик на нее поглядывать, зазовет к себе в комнату да все рукой гладит. Смотрела я, смотрела и говорю: ну говорю, Домашка, ежели да ты… А она мне: неужто ж я, маменька, себя не понимаю? И точно, сударь! прошло ли
с месяц времени, как уж она это сделала, только он ей разом десять тысяч отвалил. Ну, мы сейчас от него и отошли.
Впрочем,
пора уже и расстаться нам
с г. Жеребцовым. Читатели из нашей статьи, надеемся, успели уже познакомиться
с ним настолько, чтобы не желать продолжения этого знакомства. Поэтому, оставляя в покое его книгу, мы намерены теперь исполнить обещание, данное нами в прошлой статье: сделать несколько замечаний относительно самых начал, которые навязываются
древней Руси ее защитниками и которые оказываются так несостоятельными пред судом истории и здравого смысла.
Вперед под ручку
с генеральшей
Пошел хозяин. Вот за стол
Уселся от мужчин подальше
Прекрасный, но стыдливый пол —
И дружно загремел
с балкона,
Средь утешительного звона
Тарелок, ложек и ножей,
Весь хор уланских трубачей:
Обычай
древний, но прекрасный;
Он возбуждает аппетит,
Порою кстати заглушит
Меж двух соседей говор страстный —
Но в наше время решено,
Что всё старинное смешно.
Была
пора, и в сердце молодом
Кипела страсть, не знавшая преград;
На каждый бой
с бестрепетным челом
Я гордо шел, весенним грозам рад.
Была
пора, огонь горел в крови,
И думал я, что песнь моя сильна,
Что правды луч, что луч святой любви
Зажжет в сердцах озлобленных она.
Где ж силы те, отвага прежних лет?
Сгубила все неравная борьба.
И пустота — бесплодной жизни след —
Ждет неизбежная, как
древняя судьба.
Древний и чудотворный этот образ находился
с тех
пор в Благовещенском соборе в иконостасе, подле царских врат, а через восемь лет после того, по просьбе смоленского епископа Михаила, бывшего в свите посольства от польского князя Казимира к великому князю Василию III, святыня эта возвращена в Смоленск, а список
с нее оставлен в Благовещенском соборе.
По преданию известно, что находящаяся в этом храме икона
с древних времен составляла собственность, цареградских патриархов, и один из них, святой Афанасий, посетив в 1656 году царя Алексея Михайловича в Москве, поднес ему эту икону, и она
с тех
пор находилась во дворце, благоговейно почитаемая и называвшаяся фамильною.
С тех
пор как найдена и доказана система Коперника, одно признание того, что движется не солнце, а земля, уничтожило всю космографию
древних. Можно было, опровергнув систему, удержать старое воззрение на движения тел, но не опровергнув его, нельзя было, казалось, продолжать изучение Птоломеевых миров. Но и после открытия Коперника, Птоломеевы миры еще долго продолжали изучаться.
Правда, что Старый Город был разбит на голову и
с тех
пор никогда уже не поднимал вооруженной руки и не выставлял защищенной бронею груди; но зато он весь остался в «вере отцов своих» и, как выражается о нем одно известнейшее в старообрядчестве сочинение, — «страданиями своими и ранами кровоточивыми долгое время сиял, яко камень некий многоценный в венце церкви
древней апостольской, от никониан мучимой».