Неточные совпадения
У него даже голос от огорчения стал
другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо
сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду
с волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Слово «картун», вероятно «гао-ли-тунь», означает «корейский поселок». Рассказывают, что здесь в протоках раньше добывали много жемчуга. По
другому толкованию «картун» означает «ворота». Действительно, на западе за Картуном долина опять
суживается.
С левой стороны к реке подходят горы Хынхуто [Хен-ху-дао — обычный тигровый путь.], а справа длинный отрог Вамбалазы.
После принятия в себя Арму Иман вдруг
суживается и течет без протоков в виде одного русла шириной от 80 до 100 м, отчего быстрота течения его значительно увеличивается. Здесь горы подходят вплотную к реке и теснят ее то
с одной, то
с другой стороны. На всем этом протяжении преобладающая горная порода — все те же глинистые сланцы.
— Ну, продал, заключил условие, уехал. Не управляющего же тебе нанимать, чтоб за полуторами тысячами смотреть. Уехал — и вся недолга! Ну год они тебе платят,
другой платят; на третий — пишут: сенов не родилось, скот выпал… Неужто ж ты из Питера сюда поскачешь, чтоб
с ними
судиться?!
— Пытал тоже
судиться, да смех один вышел: хоть каждый день ты
с курицей
судись, а она все пойдет, где ей лакомо. Надзору у него нет; самому досмотреть нет возможности, а управителя нанять — три полсотни отдать ему надо. Да и управителю тут ни в жизнь не углядеть, потому, в одном месте он смотрит, а в
другом, гляди, озоруют!
Взяток, говорят, не берут; а копни-ка поглубже, так сейчас и увидишь, что
судится, например, один помещик
с другим; дело одного правое, а гнут его, смотришь, в пользу
другого.
Не считая себя вправе занимать места в правительственных учреждениях, мы точно так же не считаем себя вправе и избирать на эти места
других лиц. Мы также считаем себя не вправе
судиться с людьми, чтобы заставить их возвратить взятое у нас. Мы считаем, что мы обязаны отдать и кафтан тому, кто взял нашу рубашку, но никак не подвергать его насилию. Мф. V, 40.
Отв. — Из слов, которые он при этом сказал. Он говорил: Вы слышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и
другую, и кто захочет
судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду.
Градобоев. Прикажете! А ты сперва подумай, велика ли ты птица, чтобы мне из-за тебя
с хозяином твоим ссориться. Ведь его за ворот не возьмешь, костылем внушения не сделаешь, как я вам делаю. Поди-ка заступись я за приказчика, что хозяева-то заговорят! Ни мучки мне не пришлют, ни лошадкам овсеца: вы, что ль, меня кормить-то будете? Ну, что, не прошла ль у тебя охота судиться-то? А то подожди, подожди,
друг любезный!
От высоких сапог
сузился низ, а плечи раздались, развернулась грудь; и широкий тугой пояс
с патронами правильно делил его туловище на две половины: одну для ходу,
другую для размаха и действия.
Высокие гористые берега мало-помалу сходились, долина
суживалась и представлялась впереди ущельем; каменистая гора, около которой ехали, была сколочена природою из громадных камней, давивших
друг друга с такой страшной силой, что при взгляде на них Самойленко всякий раз невольно кряхтел.
Наконец уехал последний гость. Красный круг на дороге закачался, поплыл в сторону,
сузился и погас — это Василий унес
с крыльца лампу. В прошлые разы обыкновенно, проводив гостей, Петр Дмитрич и Ольга Михайловна начинали прыгать в зале
друг перед
другом, хлопать в ладоши и петь: «Уехали! уехали! уехали!» Теперь же Ольге Михайловне было не до того. Она пошла в спальню, разделась и легла в постель.
Уже неделю тому назад я прочитал в газетах, что он в Петербург прибыл — а ко мне до сих пор ни ногой. Вместе Шнейдершу слушали, вместе в Географическом конгрессе заседали, вместе по политическому делу
судились — и вот! Чай, всё перспективы высматривает, связи поддерживает, со швейцарами да
с камердинерами табаки разнюхивает! Чай, когда из Залупска ехал, — хвастался тоже: я, мол, в Петербурге об залупских нуждах буду разговаривать! Разговаривай, мой
друг, разговаривай…
с швейцарами!
Приносят поднос
с булками. Девочка угощает слона. Он ловко захватывает булку своим пальцем, согнув хобот кольцом, прячет ее куда-то вниз под голову, где у него движется смешная, треугольная, мохнатая нижняя губа. Слышно, как булка шуршит о сухую кожу. То же самое Томми проделывает
с другой булкой, и
с третьей, и
с четвертой, и
с пятой и в знак благодарности кивает головой, и его маленькие глазки еще больше
суживаются от удовольствия. А девочка радостно хохочет.
— Это ничего, что скучно… Вы слушайте и казнитесь… Авось в
другой раз будете поосторожней и не станете делать ненужных глупостей… Из-за этого паршивца Осипова, если вы
с ним не сойдетесь, вы можете место потерять! Жрецу Фемиды
судиться за побои… ведь это скандал!
Когда один человек
судится с другим, то это
с тем, чтобы достигнуть справедливости посредством силы.
Приблизительно
с километр мы еще плыли широким плесом. Затем течение сделалось быстрее, протока стала
суживаться и, наконец, разбилась на два рукава: один — большой — поворачивал направо,
другой — меньший — шел прямо в лес. Лодка, направляемая опытной рукой Маха, нырнула в заросли, и мы сразу очутились в глубокой тьме. Впереди слышался шум воды на перекатах.
Лесная тропинка
сузилась и пошла выбоинами. Приходилось перескакивать
с одной колдобины на
другую.
Говорится: «но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и
другую, и кто захочет
судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду», то есть что совершенное над тобой насилие не может служить оправданием насилия
с твоей стороны. Эта же недопустимость оправдания отступления от закона любви никакими поступками
других людей еще яснее и точнее выражена в последней из заповедей, прямо указывающей на те обычные ложные толкования, при которых будто бы возможно нарушение ее...
Вслед за этой третьей заповедью приводится четвертая ссылка и излагается четвертая заповедь (Матф. V, 38—42; Лук. VI, 29, 30). «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и
другую. И кто захочет
судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти
с ним на одно поприще, иди
с ним на два. Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся».
Но вот опять сряду же
с этой пьянственной мелкотою выступает человек крупных способностей — человек, не уступающий, может быть, разбивателю икон отцу Троицкому, — это дьячок Геннадий Егротов; он послан в монастырь,
с правом перехода на
другое место, за пьянство, за которое уже и прежде
судился, а также за произнесение угрозы произвести поджог, за разбитие стекол и рам в доме крестьянки Силиной, за непристойную брань и обиду действием…