Неточные совпадения
— Это игрушка, — перебил его Левин. — Мировые
судьи нам не нужны. Я в восемь лет не имел ни одного дела. А какое имел, то было решено навыворот. Мировой
судья от меня в сорока верстах. Я должен о деле, которое
стоит два рубля, посылать поверенного, который
стоит пятнадцать.
Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен
стоял;
стоял неподвижно, строго и тихо, как
судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали.
Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно
стояла перед
судьей и решителем своей участи.
Стоит он, эдакой, непричесанный, а говорит
судьям, как власть имущий.
— А я знаю людей, которые
стоят несравненно выше своих
судей; все сектанты — люди нравственные, твердые…
Что нам подле будущего
судьи стоять-то…
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней
стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был
судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и сестра каждую весну приносили на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила
стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
— А! пан
судья… А! ей — богу!.. Ну,
стоит ли? Это может повредить вашему здоровью… Ну, будет уже, ну, довольно…
— Ну, вот и все… И слава богу… пусть теперь пан
судья успокоится.
Стоит ли, ей — богу, принимать так близко к сердцу всякие там пустяки…
Он
стоял как обличитель и как
судья, а не как…
Стоя боком к
судьям, повернув к ним голову, опираясь локтем на конторку, прокурор вздохнул и, отрывисто взмахивая в воздухе правой рукой, заговорил.
Судьи тоже
стояли: волостной — наклонив голову на плечо и глядя в потолок, голова — скрестив на груди руки, предводитель дворянства — поглаживая бороду.
— Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все
судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий,
стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
— У кухмистера за шесть гривен обед бирали, и оба сыты бывали? — продолжает Алексей Дмитрич, — а ждал ли ты, гадал ли ты в то время, чтоб вот, например, как теперича…
стоит перед тобой городничий — слушаю-с; исправник к тебе входит — слушаю-с;
судья рапортует — слушаю-с… Так вот, брат, мы каковы!
«
Стой!» — скомандовал
судья.
Согласились только: его отделенный начальник, второкурсник Андриевич, сын мирового
судьи на Арбате, в семье которого Александров бывал не раз, и новый друг его Венсан, полуфранцуз, но по внешности и особенно по горбатому храброму носу — настоящий бордосец; он прибыл в училище из третьего кадетского корпуса и
стоял в четвертой роте правофланговым.
Судья Дикинсон вышел в свою камеру, когда шум и говор раздались у его дома, и в камеру ввалилась толпа. Незнакомый великан кротко
стоял посредине, а Джон Келли сиял торжеством.
Сказать, что все эти люди такие звери, что им свойственно и не больно делать такие дела, еще менее возможно.
Стоит только поговорить с этими людьми, чтобы увидать, что все они, и помещик, и
судья, и министр, и царь, и губернатор, и офицеры, и солдаты не только в глубине души не одобряют такие дела, но страдают от сознания своего участия в них, когда им напомнят о значении этого дела. Они только стараются не думать об этом.
Я не говорю, что, если ты землевладелец, чтобы ты сейчас же отдал свою землю бедным, если капиталист, сейчас бы отдал свои деньги, фабрику рабочим, если царь, министр, служащий,
судья, генерал, то чтобы ты тотчас отказался от своего выгодного положения, если солдат (т. е. занимаешь то положение, на котором
стоят все насилия), то, несмотря на все опасности отказа в повиновении, тотчас бы отказался от своего положения.
— Эх, ты! Разве человек десяти целковых
стоит, чтобы его на суд, в острог, и всё такое?
Судья тоже! Предатель суду, ну, зови! Скандалу хлебнёшь вдосталь!
— Какой славный дом! — сказала Дэзи. — И он
стоит совсем отдельно; сад, честное слово, заслуживает внимания! Хороший человек этот
судья. — Таковы бывали ее заключения от предметов к людям.
А когда мысленно делаю себя чьим-нибудь
судьей, то я, в здравом уме, думаю, как король Лир думал в своем помешательстве:
стоит только вникнуть в историю преступлений и видишь: «нет виноватых».
Перед ним действительно
стоял его
судья.
У конторки
стоял молодой
судья, круглоголовый, гладко остриженный, с чёрными глазами навыкате.
Головин вздохнул, потянулся, еще раза два взглянул в окно, но там
стояла уже холодная ночная тьма; и, продолжая пощипывать бородку, он начал с детским любопытством разглядывать
судей, солдат с ружьями, улыбнулся Тане Ковальчук.
Он увидел брата сидящим на скамье, в полукружии молодых лип, перед ним, точно на какой-то знакомой картинке, расположилось человек десять богомолов: чернобородый купец в парусиновом пальто, с ногой, обёрнутой тряпками и засунутой в резиновый ботик; толстый старик, похожий на скопца-менялу; длинноволосый парень в солдатской шинели, скуластый, с рыбьими глазами; столбом
стоял, как вор пред
судьёй, дрёмовский пекарь Мурзин, пьяница и буян, и хрипло говорил...
— Куда же вы, Иван Никифорович? — говорил ему вслед
судья. — Посидите немного! выпейте чаю! Орышко! что ты
стоишь, глупая девка, и перемигиваешься с канцелярскими? Ступай принеси чаю!
— Ну, ступай же с Богом, — говорил Иван Иванович. — Чего ж ты
стоишь? ведь я тебя не бью! — и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к
судье, или к городничему.
— Да, брат… — продолжал землемер. — Не дай бог со мной связаться. Мало того, что разбойник без рук, без ног останется, но еще и перед судом ответит… Мне все
судьи и исправники знакомы. Человек я казенный, нужный… Я вот еду, а начальству известно… так и глядят, чтоб мне кто-нибудь худа не сделал. Везде по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы… По… по…
постой! — заорал вдруг землемер. — Куда же это ты въехал? Куда ты меня везешь?
—
Постой, — перебил он меня наконец. — Думаешь, я не сужден? Сужден, как же! Безо всякого преступления судебною палатою сужден. Не признаю я ихнего… Ну, все же — судили. Вот набольший-то
судья и говорит мне: «Не найдено твоей вины ни в чем. Расступитесь, стража!.. От суда-следствия оправлен». Ну, думаю, вот меня на волю выпихнут, вот выпихнут… А они тихим-то судом эвона выпихнули куда!
То она
стоит, осужденная, так просто, удивительно просто; кругом сумасшедшие, — их называют
судьи, — и мне становилось горько; никто из них не может понять, что с этим лицом и с этим голосом нельзя быть виноватой.
Тогда начал лысый
судья думать и, чтобы легче было думать, стал на голову вверх ногами. Он говорил, что, когда он так
стоит, у него все мысли от ног притекают в голову. Оттого и лысый-то он был, что всегда на голове
стоял и все волосы на голове повытер. Думал он, думал,
стоял он,
стоял, очень долго, два дня. Даже лицо сделалось красное, как арбуз. Потом встал, вытер лысину тряпкой и говорит...
Русский народ говорит своим старым языком;
судьи и подьячие пишут новым бюрократическим языком, уродливым и едва понятным, — они наполняют целые in-folio грамматическими несообразностями и скороговоркой отчитывают крестьянину эту чепуху. Понимай как знаешь и выпутывайся как умеешь. Крестьянин видит, к чему это клонится, и держит себя осторожно. Он не скажет лишнего слова, он скрывает свою тревогу и
стоит молча, прикидываясь дураком.
Настя глядела непразднично… Исстрадалась она от гнета душевного… И узнала б, что замыслил отец, не больно б тому возрадовалась… Жалок ей стал трусливый Алексей!.. И то приходило на ум: «Уж как загорелись глаза у него, как зачал он сказывать про ветлужское золото… Корыстен!.. Не мою, видно, красоту девичью, а мое приданое возлюбил погубитель!.. Нет, парень,
постой, погоди!.. Сумею справиться. Не хвалиться тебе моей глупостью!.. Ах, Фленушка, Фленушка!.. Бог тебе
судья!..»
Я подошел к знакомым и стал раскланиваться. Мировой
судья Калинин, высокий плечистый человек с седой бородой и выпуклыми рачьими глазами,
стоял впереди всех и что-то шептал на ухо своей дочери. Делая вид, что он меня не замечает, он ни одним движением не ответил на мой «общий» поклон, направленный в его сторону.
Оборачиваюсь.
Стоит об руку с дочерью горийского
судьи, зеленоглазой Мари Воронковой, адъютант папы, Сергей Владимирович Доуров, армянин по происхождению и самый несносный человек в мире, какого я когда-либо встречала. Упитанное, самодовольное лицо расплылось в фальшивой улыбке. Глаза неприятно щурятся за золотым пенсне.
— Найду! — закричала Илька. — Ну, наконец, вы же барон, знатный, умный человек, всех знаете, все знатные люди вас знают…Вы не какой-нибудь простой человек! Отчего бы вам не написать письма к какому-нибудь
судье, чтобы он осудил ее по законам? Вам
стоит только сказать или написать, и всё будет сделано!
Цвибуш и Илька поблагодарили старуху и направились к зеленому крыльцу.
Судью они застали дома. Он
стоял у себя на дворе, под старой развесистой шелковицей и палкой сбивал черные, переспелые ягоды. Губы его и подбородок были выкрашены в лиловый, синий и бакановый цвета. Рот был полон.
Судья жевал ленивее быков, которым надоело жевать свою жвачку.
Участковый мировой
судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего цели жизни,
стоял у окна и печально глядел во двор.
В первый раз в жизни видел он так близко смерть и до последнего дыхания
стоял над нею… Слезы не шли, в груди точно застыло, и голова оставалась все время деревянно-тупой. Он смог всем распорядиться, похоронил ее, дал знать по начальству, послал несколько депеш; деньги, уцелевшие от Калерии, представил местному мировому
судье, сейчас же уехал в Нижний и в Москву добыть под залог «Батрака» двадцать тысяч, чтобы потом выслать их матери Серафимы для передачи ей, в обмен на вексель, который она ему бросила.
Через неделю Градусов
стоял перед мировым
судьей и судился за оскорбление Деревяшкина, адвоката и околоточного надзирателя, при исполнении последним своих служебных обязанностей. Сначала он не понимал, истец он или обвиняемый, потом же, когда мировой приговорил его «по совокупности» к двухмесячному аресту, то он горько улыбнулся и проворчал...
Перенося свое дело в съезд, Градусов был убежден, что не только его оправдают, но даже Осипа посадят в острог. Так он думал и во время самого разбирательства.
Стоя перед
судьями, он вел себя миролюбиво, сдержанно, не говоря лишних слов. Раз только, когда председатель предложил ему сесть, он обиделся и сказал...
Часу в десятом утра два помещика, Гадюкин и Шилохвостов, ехали на выборы участкового мирового
судьи. Погода
стояла великолепная. Дорога, по которой ехали приятели, зеленела на всем своем протяжении. Старые березы, насаженные по краям ее, тихо шептались молодой листвой. Направо и налево тянулись богатые луга, оглашаемые криками перепелов, чибисов и куличков. На горизонте там и сям белели в синеющей дали церкви и барские усадьбы с зелеными крышами.
Камера помещалась в усадьбе мирового
судьи, в одном из флигелей, а сам
судья жил в большом доме. Доктор вышел из камеры и не спеша направился к дому. Александра Архиповича застал он в столовой за самоваром. Мировой без сюртука и без жилетки, с расстегнутой на груди рубахой
стоял около стола и, держа в обеих руках чайник, наливал себе в стакан темного, как кофе, чаю; увидев гостя, он быстро придвинул к себе другой стакан, налил его и, не здороваясь, спросил...
— Сгоревший дом и имущество
стоили вдвое, чем то, что я получил из страхового общества, но я считал и считаю это для себя возмездием за то, что я погубил привязавшуюся ко мне молодую женщину, от которой отделяла меня неравность общественного положения и воспитания. Настоящий суд надо мной тяжел мне, но не как суд, могущий лишить меня доброго имени и признать поджигателем — я глубоко убежден, что на это не поднимется рука
судей совести — а как воспоминание о покойной, так трагически покончившей с собою.
— Здесь, где мы
стоим, над местами
судей, — продолжал тот, — красуется совершенно логичная надпись: «достойным — достойное» — этот лучшей девиз суда.
Лиза поняла из загадочных слов отца свой приговор. Смущенная, с растерзанным сердцем, она
стояла перед ним, как преступница перед своим грозным
судьей, глотала слезы, готовые хлынуть из глаз, но скрыла свое смущение и отвечала с твердостью...
Граф
стоял с опущенной долу головой, как преступник перед своим
судьею.
Опять прикосновение руки, и опять молодой царь очнулся еще в новом месте. Место это была камера мирового
судьи. Мировой
судья — жирный, плешивый человек, с висящим двойным подбородком, в цепи, только что встал и читал громким голосом свое решение. Толпа мужиков
стояла за решеткой. Оборванная женщина сидела на лавочке и не встала. Сторож толкнул ее.
А на престоле промежду их (
судей)
стоит богоотчужденное некое зерцало и прочия Богом ненавидимыя иносказательныя духоборныя книги…