Неточные совпадения
Почувствовавши
себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали
строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к
себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными
строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Всегда она бывала чем-нибудь занята: или вязала чулок, или рылась в сундуках, которыми была наполнена ее комната, или записывала белье и, слушая всякий вздор, который я говорил, «как, когда я буду генералом, я женюсь на чудесной красавице, куплю
себе рыжую лошадь,
построю стеклянный дом и выпишу родных Карла Иваныча из Саксонии» и т. д., она приговаривала: «Да, мой батюшка, да».
Ему нравилось, что эти люди
построили жилища свои кто где мог или хотел и поэтому каждая усадьба как будто монумент, возведенный ее хозяином самому
себе. Царила в стране Юмала и Укко серьезная тишина, — ее особенно утверждало меланхолическое позвякивание бубенчиков на шеях коров; но это не была тишина пустоты и усталости русских полей, она казалась тишиной спокойной уверенности коренастого, молчаливого народа в своем праве жить так, как он живет.
Сам он показался
себе вытянувшимся, точно солдат в
строю, смешно надувшим щеки и слепым.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для
себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди
строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Учился он автоматически, без увлечения, уже сознавая, что сделал ошибку, избрав юридический факультет. Он не представлял
себя адвокатом, произносящим речи в защиту убийц, поджигателей, мошенников. У него вообще не было позыва к оправданию людей, которых он видел выдуманными, двуличными и так или иначе мешавшими жить ему, человеку своеобразного духовного
строя и даже как бы другой расы.
«Если я хочу быть искренним с самим
собою — я должен признать
себя плохим демократом, — соображал Самгин. — Демос — чернь, власть ее греки называли охлократией. Служить народу — значит руководить народом. Не иначе. Индивидуалист, я должен признать законным и естественным только иерархический, аристократический
строй общества».
Столь крутой поворот знакомых мыслей Томилина возмущал Самгина не только тем, что так неожиданно крут, но еще и тем, что Томилин в резкой форме выразил некоторые, еще не совсем ясные, мысли, на которых Самгин хотел
построить свою книгу о разуме. Не первый раз случалось, что осторожные мысли Самгина предупреждались и высказывались раньше, чем он решался сделать это. Он почувствовал
себя обворованным рыжим философом.
Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе с губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и велел
построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при
себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
Но избрать
себе маленький круг деятельности, устроить деревушку, возиться с мужиками, входить в их дела,
строить, садить — все это ты должен и можешь сделать…
Где замечала явную ложь, софизмы, она боролась, проясняла
себе туман, вооруженная своими наблюдениями, логикой и волей. Марк топал в ярости ногами,
строил батареи из своих доктрин и авторитетов — и встречал недоступную стену. Он свирепел, скалил зубы, как «волк», но проводником ее отповедей служили бархатные глаза, каких он не видал никогда, и лба его касалась твердая, но нежная рука, и он, рыча про
себя, ложился смиренно у ног ее, чуя победу и добычу впереди, хотя и далеко.
Ситцевую фабрику
построил и рабочих несколько сот содержал; и возмнил о
себе безмерно.
Они находят выгоднее
строить европейцам дворцы, копать землю, не все для одного посева, как у
себя в Китае, а работать на судах, быть приказчиками и, наконец, торговать самим.
Мы шли в тени сосен, банианов или бледно-зеленых бамбуков, из которых Посьет выломал тут же
себе славную зеленую трость. Бамбуки сменялись выглядывавшим из-за забора бананником, потом
строем красивых деревьев и т. д. «Что это, ячмень, кажется!» — спросил кто-то. В самом деле наш кудрявый ячмень! По террасам, с одной на другую, текли нити воды, орошая посевы риса.
Сегодня, возвращаясь с прогулки, мы встретили молодую крестьянскую девушку, очень недурную
собой, но с болезненной бледностью на лице. Она шла в пустую, вновь строящуюся избу. «Здравствуй! ты нездорова?» — спросили мы. «Была нездорова: голова с месяц болела, теперь здорова», — бойко отвечала она. «Какая же ты красавица!» — сказал кто-то из нас. «Ишь что выдумали! — отвечала она, — вот войдите-ка лучше посмотреть, хорошо ли мы
строим новую избу?»
Решились искать помощи в самих
себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал
построить судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в команду всегда выбираются люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Не успело воображение воспринять этот рисунок, а он уже тает и распадается, и на место его тихо воздвигся откуда-то корабль и повис на воздушной почве; из огромной колесницы уже сложился стан исполинской женщины; плеча еще целы, а бока уже отпали, и вышла голова верблюда; на нее напирает и поглощает все
собою ряд солдат, несущихся целым
строем.
Кто учил этих детей природы
строить? невольно спросишь
себя: здесь никто не был; каких-нибудь сорок лет назад узнали о их существовании и в первый раз заглянули к ним люди, умеющие
строить такие мосты; сами они нигде не были.
«Что же это такое?» говорил
себе Нехлюдов, выходя из камер, как сквозь
строй прогоняемый сотней глаз выглядывавших из дверей и встречавшихся арестантов.
В последний раз он видел его перед масленицей; старик чувствовал
себя бодро и
строил планы будущего.
Дом Колпаковой представлял
собой совершенную развалину; он когда-то был выстроен в том помещичьем вкусе, как
строили в доброе старое время Александра I.
Кабэ, который считал
себя христианским коммунистом, отрицал в утопии совершенного
строя свободу печати.
— А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести
себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из
себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили… Видите, какой человек, — обратился он к монаху, — я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
Да и не хоромы же
строить для сего дела, а просто к
себе в избу прими; не страшись, не изгадят они твою избу, ведь всего-то на час один собираешь.
На добровольные пожертвования они
построили у
себя в деревне школу.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы
строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к
себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Учители, ходящие по билетам, опаздывающие по непредвидимым причинам и уходящие слишком рано по обстоятельствам, не зависящим от их воли,
строят немцу куры, и он при всей безграмотности начинает
себя считать ученым.
Если же разум оставить на самого
себя, то бродя в пустоте и
строя категорию за категорией, он может обличить свои законы, но никогда не дойдет ни до понятия о духе, ни до понятия о бессмертии и проч.
Прудон сидит у кровати больного и говорит, что он очень плох потому и потому. Умирающему не поможешь,
строя идеальную теорию о том, как он мог бы быть здоров, не будь он болен, или предлагая ему лекарства, превосходные сами по
себе, но которых он принять не может или которых совсем нет налицо.
Несмотря на то, что вопрос поставлен был бесповоротно и угрожал в корне изменить весь
строй русской жизни, все продолжали жить спустя рукава, за исключением немногих; но и эти немногие сосредоточили свои заботы лишь на том, что под шумок переселяли крестьян на неудобные земли и тем уготовали
себе в будущем репрессалии.
И не потому, чтобы это содержание представляло
собой обличение, а просто вследствие общей низменности жизненного
строя, который весь сосредоточивался около запросов утробы…
Вернувшись домой, Галактион почувствовал
себя чужим в стенах, которые сам
строил. О
себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по
себе, и никто не обращал на нее внимания.
«Ведь вот какой упрямый старик! — повторял про
себя Галактион и только качал головой. — Ведь за глаза было бы одной мельницы, так нет, давай
строить две новых!»
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а
себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни
строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
— Ах, папаша, даже рассказывать стыдно, то есть за
себя стыдно. Там настоящие дела делают, а мы только мух здесь ловим. Там уж вальцовые мельницы
строят… Мы на гроши считаем, а там счет идет на миллионы.
Человечество, как бы предоставленное самому
себе в делах этого мира, в историческом творчестве культуры и общественности, беспомощно
строило свою антропологию, свое человеческое учение об обществе и о пути истории.
Некий Бирич, поселенец, бывший учителем и приказчиком у Семенова, взявши взаймы денег,
построил всё необходимое для промысла близ Кусунная и стал приглашать к
себе поселенцев.
Остров был пустыней; на нем не было ни жилищ, ни дорог, ни скота, и солдаты должны были
строить казармы и дома, рубить просеки, таскать на
себе грузы.
Он опять ставил
себе цели,
строил планы; жизнь зарождалась в нем, надломленная душа давала побеги, как захиревшее деревцо, на которое весна пахнула живительным дыханием…
Хождает он во дни и на пользу
себе строит клевету своих злодеев.
Бедная слушательница моя часто зевала, напряженно устремив на меня свои прекрасные глазки, и засыпала иногда под мое чтение; тогда я принимался с ней играть,
строя городки и церкви из чурочек или дома, в которых хозяевами были ее куклы; самая любимая ее игра была игра «в гости»: мы садились по разным углам, я брал к
себе одну или две из ее кукол, с которыми приезжал в гости к сестрице, то есть переходил из одного угла в другой.
Во всем этом разговоре Вихрова по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою тот говорил о постройке почтового дома. Груня еще прежде того рассказывала ему: «Хозяин-то наш, вон, почтовый дом
строил, да двадцать тысяч
себе и взял, а дом-то теперь весь провалился». Даже сам Виссарион, ехавши раз с Вихровым мимо этого дома, показал ему на него и произнес: «Вот я около этого камелька порядком руки погрел!» — а теперь он заверял губернатора, что чист, как солнце.
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на
себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист
построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Разбогател я, господин мой милый, смелостью своей: вот этак тоже собакой-то бегаючи по Москве, прослышал, что князь один на Никитской два дома
строил; я к нему прямо, на дворе его словил, и через камердинера не хотел об
себе доклад делать.
Он церковь у
себя в приходе сам
строил; только архитектор приезжает в это село и говорит: «Нельзя этого свода
строить, не выдержит!» Александр Иваныч и поддел его на этом.
— Здравствуйте, молодая юстиция, — продолжал Кнопов, обращаясь к прокурору, — у них ведь, как только родится правовед, так его сейчас в председательский мундир и одевают. Мое почтение, украшатели городов, — сказал Петр Петрович и инженеру, — им велено шоссе исправно содержать, а они вместо того города украшают;
строят все дома
себе.
Трудно представить
себе, что может произойти и на что может сделаться способен человек, коль скоро обиженное и возбужденное воображение его усвоит
себе какое-нибудь убеждение, найдет подходящий образ. Генерал глубоко уверовал, что Анпетов негодяй, и сквозь призму этого убеждения начал
строить его жизнь. Само
собой разумеется, что это был вымышленный и совершенно фантастический роман, но роман, у которого было свое незыблемое основание и который можно было пополнять и варьировать до бесконечности.
Мать слышала его слова точно сквозь сон, память
строила перед нею длинный ряд событий, пережитых за последние годы, и, пересматривая их, она повсюду видела
себя. Раньше жизнь создавалась где-то вдали, неизвестно кем и для чего, а вот теперь многое делается на ее глазах, с ее помощью. И это вызывало у нее спутанное чувство недоверия к
себе и довольства
собой, недоумения и тихой грусти…
— Работа по изменению существующего
строя — великая работа, товарищи, но для того, чтобы она шла успешнее, я должен купить
себе новые сапоги! — говорил он, указывая на свои рваные и мокрые ботинки.