Неточные совпадения
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены
на диване лежал Макаров, прикрытый до
груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние
стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Самгин видел, как за санями взорвался пучок огня, похожий
на метлу, разодрал воздух коротким ударом грома, взметнул облако снега и зеленоватого дыма; все вокруг дрогнуло, зазвенели
стекла, — Самгин пошатнулся от толчка воздухом в
грудь, в лицо и крепко прилепился к стене,
на углу.
За окном шелестел дождь, гладя
стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки
на груди, рассеянно глядя в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
Ротмистр Попов всем телом качнулся вперед так, что толкнул
грудью стол и звякнуло
стекло лампы, он положил руки
на стол и заговорил, понизив голос, причмокивая, шевеля бровями...
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой
груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из
стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят
на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась
на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
На ночь он уносил рисунок в дортуар, и однажды, вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, он вздрогнул, у него сделалось такое замиранье в
груди, так захватило ему дыханье, что он в забытьи, с закрытыми глазами и невольным, чуть сдержанным стоном, прижал рисунок обеими руками к тому месту, где было так тяжело дышать.
Стекло хрустнуло и со звоном полетело
на пол…
Он остановился у окна, царапая ногтем лед
на стекле, долго молчал, всё вокруг напряглось, стало жутким, и, как всегда в минуты таких напряжений, у меня по всему телу вырастали глаза, уши, странно расширялась
грудь, вызывая желание крикнуть.
Она похожа
на маленький дом,
грудь у нее выпятилась, подобно крыльцу; красное лицо, прикрытое и срезанное зеленым платком, напоминает слуховое окно, в час, когда
стекла его отражают солнце.
Холодна, равнодушна лежала Ольга
на сыром полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял
на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые
стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень
на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной
груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился
на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
Пред ним, по пояс в воде, стояла Варенька, наклонив голову, выжимая руками мокрые волосы. Её тело — розовое от холода и лучей солнца, и
на нём блестели капли воды, как серебряная чешуя. Они, медленно
стекая по её плечам и
груди, падали в воду, и перед тем как упасть, каждая капля долго блестела
на солнце, как будто ей не хотелось расстаться с телом, омытым ею. И из волос её лилась вода, проходя между розовых пальцев девушки, лилась с нежным, ласкающим ухо звуком.
Возбуждение улеглось, исчезли отрывки мыслей, и оставалась только тоска. Петров лег
на, постель, и тоска, как живая, легла ему
на грудь, впилась в сердце и замерла. И так лежали они в неразрывном безумном союзе, а за
стеклом быстро падали тяжелые крупные капли, и светло было.
Но
стекло стукало его по зубам, и водка лилась изо рта
на бороду,
на грудь.
Легкий, сначала чуть заметный румянец показался
на бледных ланитах Насти. Глубже и свободней стала она вздыхать, исхудавшая
грудь начала подыматься. Гуще и гуще разыгрывался румянец. И вот больная открыла глаза, сухие, как
стекло блестящие.
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет
на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат
стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Таковое именно впечатление вынесли обе молодые девушки, княжна Людмила и Таня, когда увидели княжеский дом реставрированным. Несмотря
на то что, как мы знаем, он потерял для них прежнее обаяние таинственности, из их
груди вырвался невольный вздох. Они пожалели старый дом с замазанными мелом
стеклами.
Прихватил он все, как следовает, щука зубами не отгрызет. Подтяжечки новые примерил, в оконное
стекло на себя засмотрелся: чисто генерал-фельдмаршал… Музыканты, они ремешками не затягиваются — и форс не допущает, и для легкости воздуха в подтяжках способнее: ежели брюхо поперек круто перетянешь, долгого дыхания тебе, особливо
на ходу, не хватит. Обязательно себя в штанах, как в футляре, содержать надо, чтобы правильная перегонка нот из
грудей в подвздошную скважину шла.