Неточные совпадения
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и
стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и
злодей, от всего отпирался.
Глупец я или
злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть, больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя
становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать.
Раскольников
стал было вставать. Ему сделалось и тяжело, и душно, и как-то неловко, что он пришел сюда. В Свидригайлове он убедился как в самом пустейшем и ничтожнейшем
злодее в мире.
— Не твой револьвер, а Марфы Петровны, которую ты убил,
злодей! У тебя ничего не было своего в ее доме. Я взяла его, как
стала подозревать, на что ты способен. Смей шагнуть хоть один шаг, и, клянусь, я убью тебя!
Савельич крякнул и
стал объясняться. «Это, батюшка, изволишь видеть, реестр барскому добру, раскраденному
злодеями…»
— Сначала-то я молча плакала, не хотелось мне
злодеев радовать, а как начала вся эта мошка по лицу, по глазам ползать… глаза-то жалко
стало, ослепят меня, думаю, навеки ослепят!
«Что ты, говорит,
злодей, делаешь?..» Повалил меня на снег, и не
стал я бороться, сам дался.
Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный
злодей, а самый обыкновенный — это видят все — человек, и что
стал он тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей. И потому, кажется, ясно, что, для того чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа.
В отличность знак изобретенный
Ты начал наглости дарить;
В
злодея меч мой изощренный
Ты
стал невинности сулить.
Сгружденные полки в защиту
На брань ведешь ли знамениту
За человечество карать?
В кровавых борешься долинах,
Дабы, упившися в Афинах:
„Ирой!“ — зевав, могли сказать.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не
злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она
станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
Злодеи скоро бы вломиться в
стан могли,
Когда б не прекратил сию кроваву сечу
Князь Курбский с Палецким, врагам текущи
встречу.
Тут уже за третьего парою и мало
стало охотников, потому что видимо всем, что это не война, а просто убийство, а наказать
злодеев надобно.
— Любил, — говорит, — любил,
злодей, любил, ничего не жалел, пока не был сам мне по сердцу, а полюбила его — он покинул. А за что?.. Что она, моя разлучница, лучше меня, что ли, или больше меня любить его
станет… Глупый он, глупый! Не греть солнцу зимой против летнего, не видать ему век любви против того, как я любила, так ты и скажи ему: мол, Груша, умирая, так тебе ворожила и на рок положила.
— Да уж окажите благодеяние, — продолжала она, — вы наш друг, так любите нас, позовите Евсея и расспросите путем, отчего это Сашенька
стал задумчивый и худой и куда делись его волоски? Вы мужчина: вам оно ловчее… не огорчили ли его там? ведь есть этакие
злодеи на свете… все узнайте.
Это удивило меня своей правдой, — я
стал читать дальше, стоя у слухового окна, я читал, пока не озяб, а вечером, когда хозяева ушли ко всенощной, снес книгу в кухню и утонул в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям; они легко уводили меня в иную жизнь, к новым именам и отношениям, показывая мне добрых героев, мрачных
злодеев, непохожих на людей, приглядевшихся мне.
Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей
злодеями особенными (ракà), то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья как сыны одного отца небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против
злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать
злодея от незлодея, то каждый человек или общество людей
стало бы признавать взаимно друг друга
злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать
злодеев от незлодеев, то и тогда нельзя бы было в христианском обществе казнить или калечить, или запирать в тюрьмы этих
злодеев, потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому христианину, как христианину, предписано не делать насилия над
злодеем.
Не проходило дня без перестрелок. Мятежники толпами разъезжали около городского вала и нападали на фуражиров. Пугачев несколько раз подступал под Оренбург со всеми своими силами. Но он не имел намерения взять его приступом. «Не
стану тратить людей, — говорил он сакмарским казакам, — выморю город мором». Не раз находил он способ доставлять жителям возмутительные свои листы. Схватили в городе несколько
злодеев, подосланных от самозванца; у них находили порох и фитили.
Кажется, есть чему порадоваться:
злодеев не
стало.
— Думал, отнял у меня господь детей, ты останешься нам в утеху,
станешь об нас сокрушаться да беречь под старость, а заместо того норовишь как бы
злодеем нашим
стать!
Он ведь мужик не плохой, не пьяный и смирный мужик, ребенка малого не обидит — грех напрасно сказать: худого за ним ничего нету, а уж и Бог знает, чтò такое с ним попритчилось, что он сам себе
злодей стал.
«Вот, вот
злодей!» — раздался общий вопль,
И вмиг его не
стало.
Но дайте мне её, так я, может быть, первым
злодеем земли
стану, вот что!
— О, какой это демон, — воскликнул он, — вразумляет и учит тебя так язвить и оскорблять меня!.. Неужели это все тот же
злодей?.. Елена! Пожалей, по крайней мере, ты его, если он
становится тебе дорог… Я убью его, Елена, непременно убью, или пусть он меня убьет!
Глумов. Нет, мы будем играть
злодеев, по крайней мере я… И вот с чего начинается: ты познакомь этого чудака с Чебоксаровыми, а я скажу Надежде Антоновне, что у него золотые прииски; и будем любоваться, как она
станет за ним ухаживать.
— Нет, Андрей Васьянович! Конечно, сам он от неприятеля не
станет прятать русского офицера, да и на нас не донесет, ведь он не француз, а немец, и надобно сказать правду — честная душа! А подумаешь, куда тяжко будет, если господь нас не помилует. Ты уйдешь, Андрей Васьянович, а каково-то будет мне смотреть, как эти
злодеи станут владеть Москвою, разорять храмы господни, жечь домы наши…
Много нынче
злодеев, дурной
стал народ, да я не из них, Юрий Борисович… прикажи только, отец родной, и в воду и в огонь кинусь для тебя… уж таково дело холопское; ты меня поил и кормил до сей поры, теперь пришла моя очередь… сгибну, а господ не выдам.
Трусов казался мне одним из тех «
злодеев», которые в конце романа — неожиданно для читателя —
становятся великодушными героями.
— Касатик ты мой! — говорила, рыдая, баба. — Нешто я о своем горе убиваюсь… ох, рожоной ты мой… мне на тебя смотреть-то горько… ишь заел он тебя…
злодей, совсем… как погляжу я на тебя… индо сердечушко изнывает… и не тот ты
стал… ох… — И тут она, опустившись на лавку, затянула нараспев: — Ох, горькая наша долюшка… и пошла-то я за тебя горькой сиротинушкой, на беду-то, на кручину лютую…
Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое… Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и
злодеем. И так долго все выходило похоже на то, что он только тем и занят, что замышляет и устраивает злодеяния. Отчего же он вдруг
стал так хорош и приятен?
Бегу, бегу, ажно ноженьки мои
стали, а его,
злодея, и след простыл.
Честь мою девичью мне легче бы было кинуть разбойнику в лесу, чем ему — так с меня спрашивать тоже много нечего: грешница, али праведница через то
стала, а что стыд теперь всякой свой потеряючи, при всем народе говорю, что барская полюбовница есть, и теперь, значит, ведите меня к господину — последней коровницей али собакой, но при них быть желаю, а уж слушаться и шею свою подставлять
злодею своему не хочу.
Андрей. Занимать гостей… Вот пытка-то!.. (Смотрит в дверь направо). Прощай, Таня!.. Какую я сейчас с тобою подлость сделаю, так, кажется, убить меня… убить!.. Думал: будем век с тобою друг на друга радоваться!.. Ведь вон она сидит: такая веселая, смеется чему-то, лицо такое доброе… и не ожидает!
Злодей я,
злодей!.. Да что ж делать-то, коли другая взяла за сердце, да и вырвала его?.. От своей судьбы не уйдешь!.. И
стал я ничем, ничем не лучше всякого разбойника и всякого бесчестного!..
Гетман для меня по сей день — Кочубей и Царь-Петр, а Кочубей — по сей день Гетман, и т.д., и три
стало одно, и это одно —
злодей.
— На всяком месте свои терния. Я вот на вашем месте, ваше превосходительство, совсем и стрелять-то бы не
стал, дабы не утруждать духовенство панихидами, да ведь что же поделаешь:
злодеи!
Пошли хозяева в церковь, а Аггей не знает, что ему и думать. Махнул он рукой. «Будь что будет, — думает, — хуже того, что теперь, себе не сделаю; хоть и казнят меня, а пойду и обличу
злодея». И пошел за хозяевами к собору и
стал с народом на паперти, где проходить правителю.
— На эти восемьдесят целковых девкам приданое справим, тогда у нас в дому все по-прежнему
станет, ровно бы
злодеи нас и не забижали.
Мало-помалу перестала Марья Гавриловна ненавидеть своего
злодея,
стала думать о нем с сожаленьем.
Входит царевич в город, видит он — народ ходит по улицам и плачет. Царевич
стал спрашивать, о чем плачут. Ему говорят: «Разве не знаешь, нынче в ночь наш царь умер, и другого царя нам такого не найти». — «Отчего же он умер?» — «Да, должно быть,
злодеи наши отравили». Царевич рассмеялся и говорит: «Это не может быть».
Но вдруг, можете себе представить, случай наводит на убийцу. Увидели, как один шалопай, уже много раз судившийся, известный своею развратною жизнью, пропивал в кабаке табакерку и часы, принадлежавшие доктору. Когда
стали его уличать, он смутился и сказал какую-то очевидную ложь. Сделали у него обыск и нашли в постели рубаху с окровавленными рукавами и докторский ланцет в золотой оправе. Каких же еще нужно улик?
Злодея посадили в тюрьму. Жители возмущались и в то же время говорили...
У пламя вы, други, стойте, не озябьте,
Надо утешати батюшку родного,
Агнца дорогого, сына всеблагого,
Авось наш Спаситель до нас умилится,
В наших сокрушенных сердцах изволит явиться,
С нами вместе будет, покажет все лести,
Наших сил не
станет тайну всю познати,
Надо крепким быти и всегда молиться,
Тогда и
злодей от нас удалится.
Отошли от берега верст с десяток — тут у них временное кочевье; расковали нас
злодеи, развязали, распутали, раздели донага и каждого, ровно продажную лошадь,
стали осматривать: и зубы во рту смотрели, и щупали везде, и пальцами ковыряли.
«Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный
злодей, а самый обыкновенный (это видят все) человек, и что
стал он тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей.
— Так прошу же тебя, доверши мне твои услуги: съезди еще раз на твоих рысаках к ним, к этим подлецам, пока они не уехали на своих рысаках на пуант любоваться солнцем, и скажи им, что дело не подается ни на шаг, что они могут делать со мной, что им угодно: могут сажать меня в долговую тюрьму, в рабочий дом, словом, куда только могут, но я не припишу на себя более ни одной лишней копейки долга; я не
стану себя застраховывать, потому что не хочу делать мою кончину выгодною для моих
злодеев, и уж наверное (он понизил голос и, весь побагровев, прохрипел)… и уж наверное никогда не коснуся собственности моей сестры, моей бедной Лары, которой я обещался матери моей быть опорой и от которой сам удалил себя, благодаря… благодаря… окутавшей меня подтасованной разбойничьей шайке…
Застынешь весь, обалдеешь и сам
станешь жесточее мороза: одного за ухо дернешь, так что чуть ухо не оторвешь, другого по затылку хватишь, на покупателя
злодеем этаким глядишь, зверем, и норовишь с него кожу содрать, а домой ввечеру придешь, надо бы спать ложиться, но ты не в духах и начинаешь свое семейство куском хлеба попрекать, шуметь и так разойдешься, что пяти городовых мало.
Генерал назвал меня
злодеем, хлопнул дверью и ушел. Я побежал к свояченице, — та меня побранила (за что!). Кончилось тем, что генерал «акт разорвал», а полковнику, отравившему душу его сына, исходатайствовал за эти труды «чин генерал-лейтенанта»… Какая злая насмешка над самим собою, и как, значит, несправедливы те, которые думают, что такие оскорбительные издевательства
стали случаться будто только в наше многовиновное время.
— Милость красит венец царский! — произнес с жаром князь Михайла Михайлович Голицын. — Государь! ты прощал многих
злодеев, посягавших на твою жизнь, а чем заслужили они это прощение? Одним раскаянием!.. Последний Новик же, как мне известно ныне
стало, сделал то, чем мог бы гордиться первый боярин русский. Мы все, сколько нас ни есть в войске твоем, ему одолжены нашею доброю славой и умоляем за него.
— Благое же начало ты этому спасению сделал, послав своего старца в
стан русский под Новый Городок с подметным письмом! Чего лучше? В нем обещал предать меня, обманщика,
злодея, беглеца, прямо в руки палача Томилы. Я копаю русским яму; голову мою Шереметев купил бы ценою золота; сам царь дорого бы заплатил за нее! И за эту кровную услугу ты же требовал награды: не тревожить твоих домочадцев зарубежных. То ли самое писал ты тогда?
Стал я ворох разбирать, а самого как лихоманка треплет. Думаю: «Злодей-от ведь без разбора письма под пол сажал… Ну как я на государственный секрет наткнусь… Червь какой-нибудь, нуль этакой, какой-нибудь непременный, да вдруг в высшие соображения проникнет!.. Что тогда?.. Пропал аки швед под Полтавой! Ох, ты, господи, господи!..»
— В Лифляндах бегает один стрелец,
злодей, какого мир не родил другого; подкуплен он сестрою царя, Софиею Алексеевною, избыть, во что ни
стало, его царское величество.
Злодеи бросились на умирающих и
стали добивать несчастных железом по головам.