Неточные совпадения
—
Старухе — да не
пить?..
Пришла
старуха старая,
Рябая, одноглазая,
И объявила, кланяясь,
Что счастлива она:
Что у нее по осени
Родилось реп до тысячи
На небольшой гряде.
— Такая репа крупная,
Такая репа вкусная,
А вся гряда — сажени три,
А впоперечь — аршин! —
Над бабой посмеялися,
А водки капли не дали:
«Ты дома
выпей, старая,
Той репой закуси...
Ни дать ни взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль
было нам глядеть,
Как он перед
старухою,
Перед Ненилой Власьевой,
Вдруг на колени пал!
Плакали тут все, плакали и потому, что жалко, и потому, что радостно. В особенности разливалась одна древняя
старуха (сказывали, что она
была внучкой побочной дочери Марфы Посадницы).
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без сердца,
будь она
старуха или не
старуха, твоя мать или чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.
— Слишком большой контраст, — сказал он, — ехать после этого общества к
старухе Вреде. И потом для нее вы
будете случаем позлословить, а здесь вы только возбудите другие, самые хорошие и противоположные злословию чувства, — сказал он ей.
Левин шел всё так же между молодым малым и стариком. Старик, надевший свою овчинную куртку,
был так же весел, шутлив и свободен в движениях. В лесу беспрестанно попадались березовые, разбухшие в сочной траве грибы, которые резались косами. Но старик, встречая гриб, каждый раз сгибался, подбирал и клал зa пазуху. «Еще
старухе гостинцу», приговаривал он.
Вдруг она пробежала мимо меня,
напевая что-то другое, и, прищелкивая пальцами, вбежала к
старухе, и тут начался между ними спор.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то
была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Когда я
был еще ребенком, одна
старуха гадала про меня моей матери; она предсказала мне смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе…
Одна
была старуха, другая молоденькая, шестнадцатилетняя, с золотистыми волосами, весьма ловко и мило приглаженными на небольшой головке.
Собакевича знаешь?» — спросил он и тут же услышал, что
старуха знает не только Собакевича, но и Манилова, и что Манилов
будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли
есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит, и всего только что попробует, а Собакевич одного чего-нибудь спросит, да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует за ту же цену.
Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе
был вкусен, а после всей возни и проделок со
старухой показался еще вкуснее.
Старуха пошла копаться и принесла тарелку, салфетку, накрахмаленную до того, что дыбилась, как засохшая кора, потом нож с пожелтевшею костяною колодочкою, тоненький, как перочинный, двузубую вилку и солонку, которую никак нельзя
было поставить прямо на стол.
Все, что ни говорила она далее,
было повторение почти одного и того же, и чиновники увидели только, что Коробочка
была просто глупая
старуха.
Чичиков увидел, что
старуха хватила далеко и что необходимо ей нужно растолковать, в чем дело. В немногих словах объяснил он ей, что перевод или покупка
будет значиться только на бумаге и души
будут прописаны как бы живые.
Все, что ни
есть, все, что ни видит он: и лавчонка против его окон, и голова
старухи, живущей в супротивном доме, подходящей к окну с коротенькими занавесками, — все ему гадко, однако же он не отходит от окна.
— Маловато, барин, — сказала
старуха, однако ж взяла деньги с благодарностию и еще побежала впопыхах отворять им дверь. Она
была не в убытке, потому что запросила вчетверо против того, что стоила водка.
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел верить этому и говорил, что не может
быть, чтобы
старуха, которая шестьдесят лет жила в богатом доме, все на руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно
было так.
Ну уж мне,
старухе, давно бы пора сложить старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого барина — вашего дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня
были, мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи мои, и ее пришлось пережить.
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для
старухи, моей матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также
есть старая мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
— И всего только одну неделю
быть им дома? — говорила жалостно, со слезами на глазах, худощавая
старуха мать. — И погулять им, бедным, не удастся; не удастся и дому родного узнать, и мне не удастся наглядеться на них!
Конечно, если бы даже целые годы приходилось ему ждать удобного случая, то и тогда, имея замысел, нельзя
было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла, как тот, который представлялся вдруг сейчас. Во всяком случае, трудно
было бы узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний, что завтра, в таком-то часу, такая-то
старуха, на которую готовится покушение,
будет дома одна-одинехонька.
— А он очень, очень, очень, очень
будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе, в разное время… И вчера говорил. Идем!.. Так ты знал
старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
Кошелек
был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман не осматривая, кресты сбросил
старухе на грудь и, захватив на этот раз и топор, бросился обратно в спальню.
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой
старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она
была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены
были вещи и кошелек.
И, наконец, когда уже гость стал подниматься в четвертый этаж, тут только он весь вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко проскользнуть назад из сеней в квартиру и притворить за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю. Инстинкт помогал. Кончив все, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость
был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он со
старухой, когда дверь разделяла их, а он прислушивался.
Старуха, разумеется,
была дома, но она подозрительна и одна.
Старуха же уже сделала свое завещание, что известно
было самой Лизавете, которой по завещанию не доставалось ни гроша, кроме движимости, стульев и прочего; деньги же все назначались в один монастырь в Н—й губернии, на вечный помин души.
Вдруг послышалось, что в комнате, где
была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все
было тихо, стало
быть померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал, едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
Да он и сам не знал; ему, как хватавшемуся за соломинку, вдруг показалось, что и ему «можно жить, что
есть еще жизнь, что не умерла его жизнь вместе с старой
старухой».
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал, что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не
будет и что, стало
быть,
старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна.
Железная же пластинка прибавлена
была для весу, чтобы
старуха хоть в первую минуту не догадалась, что «вещь» деревянная.
— Я ведь и не знал, что ты тоже у
старухи закладывал. И… и… давно это
было? То
есть давно ты
был у ней?
Раскольников не проронил ни одного слова и зараз все узнал: Лизавета
была младшая, сводная (от разных матерей) сестра
старухи, и
было ей уже тридцать пять лет.
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел
было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь
был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к
старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
Эта минута
была ужасно похожа, в его ощущении, на ту, когда он стоял за
старухой, уже высвободив из петли топор, и почувствовал, что уже «ни мгновения нельзя
было терять более».
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время!
Старуха не заперла за ним, может
быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
— Ваша воля. — И
старуха протянула ему обратно часы. Молодой человек взял их и до того рассердился, что хотел
было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим пришел.
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!..
Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя жизнь вместе с старою
старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и света теперь и… и воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!
— А старуху-то вот убили с сестрой. Тут целая лужа
была.
Знакомая эта
была Лизавета Ивановна, или просто, как все звали ее, Лизавета, младшая сестра той самой
старухи Алены Ивановны, коллежской регистраторши и процентщицы, у которой вчера
был Раскольников, приходивший закладывать ей часы и делать свою пробу…
— Стало
быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже
был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он
старуху убить хотел… когда она
была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Старуха, как и всегда,
была простоволосая.
— Лихорадка, — отвечал он отрывисто. — Поневоле станешь бледный… коли
есть нечего, — прибавил он, едва выговаривая слова. Силы опять покидали его. Но ответ показался правдоподобным;
старуха взяла заклад.
Старуха взглянула
было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
— Нет, Василиса Егоровна, — продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может
быть, в первый раз в его жизни. — Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее в Оренбург к ее крестной матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты
старуха, а посмотри, что с тобою
будет, коли возьмут фортецию приступом.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом.
Старуха положила себе меду в чашку (она находила, что
пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги:
старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце
были ярко-желтые ленты.
— Бога вовсе и нет, — заявил Клим. — Это только старики и
старухи думают, что он
есть.