Неточные совпадения
Не о каких-либо бедных или посторонних шло дело, дело касалось всякого чиновника лично, дело касалось беды,
всем равно грозившей;
стало быть, поневоле тут должно быть единодушнее,
теснее.
Вздохнув, она убавила огонь лампы. В комнате
стало теснее,
все вещи и сама Нехаева подвинулись ближе к Самгину. Он согласно кивнул головою...
Ему показалось, что люди сгрудились
теснее и
всею массою подвинулись ближе ко крыльцу, показалось даже, что шеи
стали длиннее у
всех и заметней головы.
В пекарне
становилось все тише, на печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою ветра в трубе. Семь человек за столом сдвинулись
теснее, двое положили головы на стол, пузатый самовар возвышался над ними величественно и смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
Здесь —
все другое,
все фантастически изменилось, даже
тесные улицы
стали неузнаваемы, и непонятно было, как могут они вмещать это мощное тело бесконечной, густейшей толпы? Несмотря на холод октябрьского дня, на злые прыжки ветра с крыш домов, которые как будто сделались ниже, меньше, — кое-где форточки, даже окна были открыты, из них вырывались, трепетали над толпой красные куски материи.
Думы однообразно повторялись,
становясь все более вялыми, — они роились, как мошки, избрав для игры своей некую пустоту, которая однако не была свободна и заключалась в
тесных границах.
Осиротевшие люди тотчас же
стали бы прижиматься друг к другу
теснее и любовнее; они схватились бы за руки, понимая, что теперь лишь они одни составляют
все друг для друга.
— Ничего не дам, а ей пуще не дам! Она его не любила. Она у него тогда пушечку отняла, а он ей по-да-рил, — вдруг в голос прорыдал штабс-капитан при воспоминании о том, как Илюша уступил тогда свою пушечку маме. Бедная помешанная так и залилась
вся тихим плачем, закрыв лицо руками. Мальчики, видя, наконец, что отец не выпускает гроб от себя, а между тем пора нести, вдруг обступили гроб
тесною кучкой и
стали его подымать.
Бытие заболело:
все стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся;
все стало пространственным, т. е. ограниченным и отчужденным в своих частях,
тесным и далеким;
стало материальным, т. е. тяжелым, подчиненным необходимости;
все стало ограниченным и относительным, подчиненным законам логики.
Болезнь эта прежде
всего выразилась в том, что
все стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся;
все стало пространственным и отчужденным в своих частях,
тесным и далеким, требующим того же времени для охватывания полноты бытия;
стало материальным, т. е. тяжелым, подчиненным необходимости;
все стало ограниченным и относительным; третье
стало исключаться, ничто уже не может быть разом А и не-А, бытие
стало бессмысленно логичным.
Народ окружал нас
тесною толпою, и
все были так же веселы и рады нам, как и крестьяне на жнитве; многие старики протеснились вперед, кланялись и здоровались с нами очень ласково; между ними первый был малорослый, широкоплечий, немолодой мужик с проседью и с такими необыкновенными глазами, что мне даже страшно
стало, когда он на меня пристально поглядел.
Мари, Вихров и m-me Фатеева в самом деле начали видаться почти каждый день, и между ними мало-помалу
стало образовываться самое
тесное и дружественное знакомство. Павел обыкновенно приходил к Имплевым часу в восьмом; около этого же времени всегда приезжала и m-me Фатеева. Сначала
все сидели в комнате Еспера Иваныча и пили чай, а потом он вскоре после того кивал им приветливо головой и говорил...
Оставался церемониальный марш.
Весь полк свели в
тесную, сомкнутую колонну, пополуротно. Опять выскочили вперед желонеры и вытянулись против правого фланга, обозначая линию движения.
Становилось невыносимо жарко. Люди изнемогали от духоты и от тяжелых испарений собственных тел, скученных в малом пространстве, от запаха сапог, махорки, грязной человеческой кожи и переваренного желудком черного хлеба.
Так прошло года полтора.
Все бы хорошо, но Александр к концу этого срока
стал опять задумываться. Желаний у него не было никаких, а какие и были, так их немудрено было удовлетворить: они не выходили из пределов семейной жизни. Ничто его не тревожило: ни забота, ни сомнение, а он скучал! Ему мало-помалу надоел
тесный домашний круг; угождения матери
стали докучны, а Антон Иваныч опротивел; надоел и труд, и природа не пленяла его.
Карлик видел эту слезу и, поняв ее во
всем ее значении, тихонько перекрестился. Эта слеза облегчила грудь Савелия, которая
становилась тесною для сжатого в ней горя. Он мощно дунул пред собою и, в ответ на приглашение карлика сесть в его бричку, отвечал...
Живёт в небесах запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а на востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на город идут серые тени, он сжимается в их
тесном кольце,
становясь как будто
всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен в омут холодной жуткой тьмы.
Жизнь его шла суетно и бойко, люди
всё теснее окружали, и он
стал замечать, что руки их направлены к его карманам. То один, то другой из деловых людей города тайно друг от друга предлагали ему вступить с ними в компанию, обещая золотые барыши, и
всё чаще являлся крепенький Сухобаев, садился против хозяина и, спрятав глазки, убедительно говорил...
Под ее торжественный ритм
вся площадь, похожая на оперную декорацию, колеблется,
становясь то
тесной и темной, то — просторной и призрачно светлой.
На него
все жаловались — мать, староста, соседи; его сажали в холодную, пороли розгами, били и просто так, без суда, но это не укрощало Якова, и
всё теснее становилось ему жить в деревне, среди раскольников, людей хозяйственных, как кроты, суровых ко всяким новшествам, упорно охранявших заветы древнего благочестия.
И новою предстала жизнь. Он не пытался, как прежде, запечатлеть словами увиденное, да и не было таких слов на
все еще бедном,
все еще скудном человеческом языке. То маленькое, грязное и злое, что будило в нем презрение к людям и порою вызывало даже отвращение к виду человеческого лица, исчезло совершенно: так для человека, поднявшегося на воздушном шаре, исчезают сор и грязь
тесных улиц покинутого городка, и красотою
становится безобразное.
Все эти замечания, хохот, насмешки толпы, обступившей парня и нищенку, остервенили донельзя Архаровну; куда девались ее несчастный вид и обычное смирение! Она ругалась теперь на
все бока, билась, скрежетала зубами и казалась настоящей ведьмой; разумеется, чем долее длилась эта сцена, тем сильнее и сильнее раздавался хохот, тем
теснее становился кружок зрителей… Наконец кто-то ринулся из толпы к парню и, ухватив его за плечи, крикнул что было силы...
И вот, в
тесной связи с этим процессом, Прошке
становилось все грустнее жить на белом свете. Всякий промысел требует приспособления к изменяющимся обстоятельствам, а Прошка не чувствовал себя способным к такому применению. Бывало, когда темной ночью какой-нибудь молодец проходил с ломом (фомкой) или иным орудием своего промысла мимо будки, будочник смотрел на него равнодушным взглядом. Зевнув и понюхавши табачку, он уходил в свою будку и, располагаясь на сон грядущий, сообщал «будочнице...
Ждём.
Всё более гулко топает конь, покачивается в седле большое стражниково тело, и земля словно отталкивает его чёрную тень. Нам жутко. Сдвинулись
теснее, молчим, а где-то заунывно воет собака, и плеск реки
стал ясно звонок.
Море шумело далеко внизу, ветер
становился свежее. Английский пароход вышел из полосы лунного света, и она блестела, сплошная, и переливалась тысячами матово-блестящих всплесков, уходя в бесконечную морскую даль и
становясь все ярче и ярче. Не хотелось встать со скамьи, оторваться от этой картины и идти в
тесный номер гостиницы, в котором остановился Василий Петрович. Однако было уже поздно; он встал и пошел вдоль по бульвару.
Вольный ход, куда хочешь, и полная свобода настали для недавней заточенницы. Но, кроме часовни и келий игуменьи, никуда не ходит она. Мерзок и скверен
стал ей прекрасный Божий мир. Только в
тесной келье, пропитанной удушливым запахом воска, ладана и деревянного масла,
стало привольно дышать ей… Где-то вы, кустики ракитовые, где ты, рожь высокая, зыбучая?.. Греховно,
все греховно в глазах молодой белицы…
За последние шесть дней я не жила, а точно неслась куда-то, подгоняемая
все новыми и новыми впечатлениями. Моя дружба с Ниной делалась
все теснее и неразрывнее с каждым днем. Странная и чудная девочка была эта маленькая княжна! Она ни разу не приласкала меня, ни разу даже не назвала Людой, но в ее милых глазках, обращенных ко мне, я видела такую заботливую ласку, такую теплую привязанность, что моя жизнь в чужих, мрачных институтских стенах
становилась как бы сноснее.
Так протекло около полугода. С наступлением зимы жить
стало теснее; приходилось сидеть частенько в камерах. Кузнечная работа сократилась наполовину. Попросил и он «книжки почитать». Надежда высидеть благополучно больше года и выйти на волю без волчьего паспорта
все крепла в нем.
Так это было не по-московски! Во-первых, ну, полицейский врач, — что же из того? А во-вторых: счел человек нужным почему-нибудь отказать, — и лицо
станет растерянным, глаза забегают… «Я, знаете, с удовольствием бы… Но, к сожалению, помещение
тесное… Несмотря на
все желание, никак не могу…» А тут, как острым топором отрубила: «избавьте!»
Где я, я сам? Свободный, самопричинный? В том, что думает, сознает себя, — в моем «разуме»? Но почему же
все самостоятельные мысли его так тощи и безжизненны, почему рождаемые им слова так сухи и ограниченны? Лишь когда его захватят из темной глубины эти странные щупальцы, он вдруг оживает. И чем
теснее охвачен щупальцами, тем больше оживает и углубляется. Мысли
становятся яркими, творчески сильными, слова светятся волнующим смыслом.
— Умереть! — повторил он даже вслух и вдруг ему
стало невообразимо жутко. Он окинул взглядом свою маленькую каморку и ему показалось, что это и есть его гроб, что здесь он похоронен, зарыт, похоронен заживо, когда ему хочется жить. Стены гроба давят его, ему тяжело дышать, члены онемели, ему хочется двинуться — он не может приподняться — не в состоянии. Он умер, а жить ему хочется. О, как хочется ему жить. Где его мать? Где она, Мери? Никого нет! Он один, один в
тесном гробу.
Все кончено. Выхода нет.
Но дворянин был сколь любопытен, столь же и труслив: хотелось ему и подсмотреть за шатрами, да боязно было к ним прямо подъехать, ибо не знал он, какая в них рать и сколь велика ее сила. Он и поднялся на хитрости, —
стал делать около палаток объездные круги по тому способу, как ружейные охотники стаю дрохв объезжают, т. е.
все вокруг их кружат, делая один круг другого
теснее.
Народ молчал и только
всё теснее и
теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего-то неизвестного, непонятного и страшного,
становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие
всё то, чтò происходило пред ними,
все с испуганно-широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая
все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
А ночь
становилась все темней и темней: мелкие тучи бродили, как овцы, и, сдвигаяся плотною массой,
все тесней и
тесней укутывали небо. Дождя не пало до сих пор ни капли, но вдали за горою, за черною массой пустого деевского дома, скользила сухая зарница и порой где-то далеко гудели раскаты сердитого грома.