Неточные совпадения
Идея Бисмарка
стала вмиг гениальною, а сам Бисмарк — гением; но именно подозрительна эта быстрота: я жду Бисмарка через десять лет, и увидим тогда, что останется от его идеи, а может быть, и от самого господина
канцлера.
Потом я узнал, что простые швейцарские вина, вовсе не крепкие на вкус, получают с летами большую силу и особенно действуют на непривычных.
Канцлер нарочно мне не сказал этого. К тому же, если б он и сказал, я не
стал бы отказываться от добродушного угощения крестьян, от их тостов и еще менее не
стал бы церемонно мочить губы и ломаться. Что я хорошо поступил, доказывается тем, что через год, проездом из Берна в Женеву, я встретил на одной станции моратского префекта.
Канцлер лукаво улыбался, а потом сам задремал; дождь
стал накрапывать, я покрылся пальто,
стал было засыпать… потом проснулся от прикосновения холодной воды… дождь лил, как из ведра, черные тучи словно высекали огонь из скалистых вершин, дальние раскаты грома пересыпались по горам.
О заключенном с турками мире она замечает русскому
канцлеру: «Не
стану говорить о заключенном мире, он сам по себе весьма непрочен; вы не знаете того, что я знаю, но благоразумие заставляет меня молчать».
Н. И. Григорович в
статье «
Канцлер князь Безбородко» приводит некоторые доказательства в пользу предположения, что императрица Екатерина II оставила особый манифест, вроде духовного завещания, подписанный важнейшими государственными людьми, в том числе и Суворовым, и Румянцевым-Задунайским, о назначении наследником престола не Павла Петровича, а ее любимого внука Александра Павловича и что документ этот, по указанию Безбородки, сожжен Павлом Петровичем в день смерти матери.
Первенствующий член Синода Платон, архиепископ Митавский и Севский, вышел на середину церкви и
стал перед аналоем, на котором находились Евангелие и крест. Великий
канцлер взял гетмана за руку и повел его к аналою. Архиепископ Платон
стал читать особо установленную присягу, которую гетман громко повторял, подняв вверх руку. После произнесенной присяги и приложившись к кресту и Евангелию, гетман подписался на поднесенном ему
канцлером присяжном листе. То же сделал и архиепископ.
Наиболее всего поразило окружающих то, что креатуры
канцлера Безбородко пошли в ход, постоянно
стали получать знаки благоволения и резко критиковали финансовые операции генерал-прокурора князя Куракина.
К несчастью Алексея Петровича и столь многих русских, павших на равнинах Пруссии, перемены в европейской политике произошли в то время, когда положение великого
канцлера при дворе со дня на день
становилось более критическим.
Канцлер стал всячески возбуждать Елизавету Петровну против ее племянника. Это было ему легко. Государыне давно опостылел ее племянник, и все его немецкие бестактные замашки были ей крайне противны. В записках к Алексею Григорьевичу Разумовскому и Ивану Ивановичу Шувалову она в самых резких и, по обыкновению, своему далеко не отборных выражениях отзывалась о великом князе. Но этого было недостаточно.
Первая стычка между двумя партиями имела следствием несчастное Лопухинское дело. Герману Лестоку во что бы то ни
стало хотелось уничтожить соперника, им же самим возвышенного. Он ухватился за пустые придворные сплетни, надеясь в них запутать вице-канцлера и тем повредить Австрии. Надо заметить, что в числе осужденных на смертную казнь, но помилованных вошедшей на престол своего отца Елизаветой Петровной, был и граф Левенвольд, казнь которого заменена была ему ссылкой в Сибирь.
Скоро она имела удовольствие убедиться, как удачно поступила она, что потребовала сама отпуск из России. К ней явился вице-канцлер Воронцов и от имени императрицы
стал упрашивать отказаться от мысли оставить Россию, так как это намерение сильно начинает беспокоить императрицу и всех честных людей, в том числе и его, Воронцова. Он обещал, кроме того, что императрица будет иметь с ней вскоре свидание наедине. Обещание было исполнено.
Австрийский посол граф Эстергази, некогда лучший друг
канцлера,
стал требовать не только исполнения договора, но еще и того, чтобы Россия всеми своими силами помогала Марии-Терезии. Скоро понял он, что от Бестужева ожидать ему нечего, перешел на сторону Шувалова и Воронцова и из приятеля сделался злейшим врагом
канцлера. Барона Черкасова, доброго помощника и советника, не было уже в живых. На стороне Бестужева оставалась одна великая княгиня, но в настоящем ее положении она могла мало принести ему пользы.
Шувалов ничего не подозревал, а великий
канцлер не спал и втихомолку
стал подготовлять план действий.