Неточные совпадения
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на
учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим
спрашивал...
По настоянию деда Акима Дронов вместе с Климом готовился в гимназию и на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она казалась жадностью.
Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая слова, точно они, горячие, жгли губы его и язык. Клим несколько раз допытывался
у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
Он пошел поскорее, вспомнив, что
у него была цель прогулки, и поглядел вокруг, кого бы
спросить, где живет
учитель Леонтий Козлов. И никого на улице: ни признака жизни. Наконец он решился войти в один из деревянных домиков.
Случай, с которого стала устраиваться ее жизнь хорошо, был такого рода. Надобно стало готовить в гимназию маленького брата Верочки. Отец стал
спрашивать у сослуживцев дешевого
учителя. Один из сослуживцев рекомендовал ему медицинского студента Лопухова.
— Вранье, — решил Кирила Петрович, — сейчас я всё выведу на чистую воду. Где же
учитель? —
спросил он
у вошедшего слуги.
Учитель Прелин оказался не страшным. Молодой красивый блондин с синими глазами
спросил у меня, что я знаю, и, получив ответ, что я не знаю еще ничего, пригласил придти к нему на дом, Я сел на место, ободренный и покоренный его ласковым и серьезным взглядом.
— Все мы читаем одинаково, — с досадой вырвалось
у меня, но я сказал это слишком тихо.
Учитель повернулся ко мне и
спросил в упор...
Учитель был желтый, лысый,
у него постоянно текла кровь из носа, он являлся в класс, заткнув ноздри ватой, садился за стол, гнусаво
спрашивал уроки и вдруг, замолчав на полуслове, вытаскивал вату из ноздрей, разглядывал ее, качая головою. Лицо
у него было плоское, медное, окисшее, в морщинах лежала какая-то прозелень, особенно уродовали это лицо совершенно лишние на нем оловянные глаза, так неприятно прилипавшие к моему лицу, что всегда хотелось вытереть щеки ладонью.
Благодаря общей апатии и добродушию людей такое поведение почти всегда удается: иной и хотел бы
спросить отчета — как и почему? —
у начальника или
учителя, да видит, что к тому приступу нет, так и махнет рукой…
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им сочинение на тему: «Великий человек». По словесности Вихров тоже был первый, потому что прекрасно знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула в его голове: давно уже желая высказать то, что наболело
у него на сердце, он подошел к
учителю и
спросил его, что можно ли, вместо заданной им темы, написать на тему: «Случайный человек»?
— Он, судырь,
учитель мой старинный; зашла
спросить у него, куда мне идти… я еще темная.
— И ты по этим делам пошла, Ниловна? — усмехаясь,
спросил Рыбин. — Так. Охотников до книжек
у нас много там.
Учитель приохочивает, — говорят, парень хороший, хотя из духовного звания. Учителька тоже есть, верстах в семи. Ну, они запрещенной книгой не действуют, народ казенный, — боятся. А мне требуется запрещенная, острая книга, я под их руку буду подкладывать… Коли становой или поп увидят, что книга-то запрещенная, подумают —
учителя сеют! А я в сторонке, до времени, останусь.
— Почему же вы говорите, что он будто глуп? —
спросил у Бизюкиной Термосесов, крепко держа за обе руки
учителя. — Я в нем этого не вижу.
— Да и я сама как-то
спросила свою Василиску — ведь она такая бойкая
у меня… так, от безделья молвила, куда, мол, ездит вот этот барин мимо нас; а она на другой же день мне и докладывает: «Изволили мне вчера молвить, куда бельтовский барин ездит: он все с дохтуром, с стариком, к
учителю негровскому ездит».
— Григорий, —
спросил Бельтов, — помнишь
учителя, который жил
у нас?
— Да-с; я очень просто это делал: жалуется общество на помещика или соседей. «Хорошо, говорю, прежде школу постройте!» В ногах валяются, плачут… Ничего: сказал: «школу постройте и тогда приходите!» Так на своем стою. Повертятся, повертятся мужичонки и выстроят, и вот вам лучшее доказательство:
у меня уже весь, буквально весь участок обстроен школами. Конечно, в этих школах нет почти еще книг и
учителей, но я уж начинаю второй круг, и уж дело пошло и на
учителей. Это,
спросите, как?
Один раз, в классе русской грамматики, злой мальчишка Рушка закричал: «Аксаков спит!»
Учитель,
спросив у других учеников, точно ли я спал, и получив утвердительный ответ, едва не поставил меня на колени.
«Да кто же был его
учителем в каллиграфии? — добродушно смеясь,
спросил Лев Семеныч
у моего отца, — ваш собственный почерк не очень красив?» Отец мой, обрадованный и растроганный почти до слез похвалами своему сыну, простодушно отвечал, что я достиг до всего своими трудами под руководством матери, с которою был почти неразлучен, и что он только выучил меня арифметике.
—
У вас были дети? —
спросил его
учитель.
Сделав даром три добрые круга,
Я
у сторожа вздумал
спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить
И сказал: «Нет, такого не знаю;
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: Ты ищи его с краю,
Перешедши вот эту межу,
И смотри: где кресты — там мещане,
Офицеры, простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает
учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там, должно быть, и есть сочинитель».
А с вами молодое существо, часто еще со всей институтской невинностью, которое не знает, что говорить с военным, и точно
у естественного
учителя спрашивает у вас: «Как вы думаете: это букан или букашка?..» Ну, что тут думать: букашка это или букан, когда с вами наедине и на вашу руку опирается этакий живой, чистейший ангел!
Бася кинула быстрый взгляд по направлению соседней комнаты сестры, дверь которой была не вполне притворена, и
спросила с любопытством: — А кто ее учит?
У нее несколько
учителей?.. Так. Хочет сдавать экзамен? Хорошее дело… Только зачем барышне держать экзамен? Барышне надо жениха. А теперь вот?.. Сейчас… кто ее учит?.. Господин Дробыш?.. Ну, я видела, что к вам шел господин Дробыш. И подумала себе: зачем господин Дробыш идет так рано? Ну, он оч-чень умный, этот Дробыш. Вай! Вай! Правда?
— Дело какое имеете до меня? —
спросил учитель, подходя от полки к гостю и в упор глядя на него. Лоб
у него сморщился, брови хмуро съёжились. Ему хотелось кашлять, но он почему-то удерживался от этого, плотно сжав губы. На лице
у него явились бурые пятна, худая, ввалившаяся грудь вздымалась высоко и нервно.
— Может, чай станете пить? —
спросил учитель и, наконец, страшно закашлялся, схватившись за грудь руками. Лицо
у него стало серое, весь он изгибался, и в груди что-то свистело, бухало, скрипело, точно там были спрятаны старые стенные часы и теперь они собирались бить.
— Своего
учителя они всегда любят, но больше мертвым, чем живым. Когда
учитель жив, он может
спросить у них урок, и тогда им будет плохо. А когда
учитель умирает, они сами становятся
учителями, и плохо делается уже другим! Хе!
— Да расскажите же наконец, — приступил он к
учителю. — Ну, были вы
у Стрешневых?.. ну, и что же?.. Как? Говорили вы там?..
Спрашивали?
Посмотрел Марко Данилыч, видит — одни не при нем писаны, другие что-то больно мудрены… Несколько путешествий попалось, историй. Вспомнил, что Дунюшкин
учитель такие советовал ей покупать, вспомнил и то, что она их любит. Отобрал дюжины две,
спросил у Чубалова...
— Ты что? — закричал он на Филипка. Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил. — Да ты кто? — Филипок молчал. — Или ты немой? — Филипок так напугался, что говорить не мог. — Ну так иди домой, коли говорить не хочешь. — А Филипок и рад бы что сказать, да в горле
у него от страха пересохло. Он посмотрел на
учителя и заплакал. Тогда
учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и
спросил у ребят, кто этот мальчик.
— Откуда
учитель? — тихо
спросила Тася
у Анны Серафимовны.
Раза два-три выходили"осечки". Вскочит мальчуган, начнет и напутает; класс тихо засмеется.
Учитель сейчас остановит. Одна девочка и два мальчика отличались памятью: повторяли отрывки из басен Крылова в три-четыре стиха. Тасю это очень заняло. Она тихо
спросила у Рубцова, когда он пододвинулся к их окну...
Но каким образом —
спросит вас государыня — достались вам эти бумаги?
Учитель ваш Тредьяковский — скажете вы — оставил
у вас книгу (которую при сем посылаю); перебирая листы ее, нашли вы бумаги и при них записку (тоже здесь прилагаемую). С Тредьяковским мы уж сделаемся на случай, если б потребовали его к государыне налицо для допроса. Записку можете ей показать. Вручаю вам судьбу А. П.».
—
У немцев,
у англичан, им… там… на все… есть инструмент! Пастор — это человек, это член общества, а
у нас? Я вас
спрашиваю, вы священник, ну, скажите сами, пожалуйста: разве может иметь влияние
учитель, стоящий умственно ниже ученика своего?
Хотелось бы
спросить у настойчивых друзей этого непостижимого суда: может ли все это не служить к соблазну бедных прихожан, безобразному пьянству которых часто дивуются, забывая, что их первые в том
учители — духовенство.