Неточные совпадения
Придя в комнату, Сережа, вместо того чтобы сесть за уроки, рассказал
учителю свое предположение о том, что то, что принесли, должно быть машина. — Как вы думаете? —
спросил он.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя на учеников, он
спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что
учитель говорит «из-под печки».
— Ты что, Клим? — быстро
спросила мать,
учитель спрятал руки за спину и ушел, не взглянув на ученика.
—
Учитель? —
спросил Самгин.
— И — потому? —
спросила она, входя на крыльцо флигеля. — Да, Степан мой
учитель. Вас грызут сомнения какие-то?
— Я думаю, что это не серьезно, — очень ласково и утешительно говорила Спивак. — Арестован знакомый Дмитрия Ивановича,
учитель фабричной школы, и брат его, студент Попов, — кажется, это и ваш знакомый? —
спросила она Клима.
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на
учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим
спрашивал...
Клим поспешно ушел, опасаясь, что писатель
спросит его о напечатанном в журнале рассказе своем; рассказ был не лучше других сочинений Катина, в нем изображались детски простодушные мужики, они, как всегда, ожидали пришествия божьей правды, это обещал им сельский
учитель, честно мыслящий человек, которого враждебно преследовали двое: безжалостный мироед и хитрый поп.
Терпеливо послушав, как Дронов ругал Ржигу,
учителей, Клим небрежно
спросил...
Самгин видел, что Варвара сидит, точно гимназистка, влюбленная в
учителя и с трепетом ожидающая, что вот сейчас он
спросит ее о чем-то, чего она не знает. Иногда, как бы для того, чтоб смягчить
учителя, она, сочувственно вздыхая, вставляла тихонько что-нибудь лестное для него.
И, являясь к рыжему
учителю, он впивался в него, забрасывая вопросами по закону божьему, самому скучному предмету для Клима. Томилин выслушивал вопросы его с улыбкой, отвечал осторожно, а когда Дронов уходил, он, помолчав минуту, две,
спрашивал Клима словами Глафиры Варавки...
— Не можете ли вы мне сказать, где здесь живет
учитель Леонтий Козлов? —
спросил Райский.
Вышедши на улицу, он наткнулся на какого-то прохожего и
спросил, не знает ли он, где живет
учитель Леонтий Козлов.
Когда Козлова
спрашивали, куда он хочет, он отвечал: «В
учителя куда-нибудь в губернию», — и на том уперся.
Он пошел поскорее, вспомнив, что у него была цель прогулки, и поглядел вокруг, кого бы
спросить, где живет
учитель Леонтий Козлов. И никого на улице: ни признака жизни. Наконец он решился войти в один из деревянных домиков.
— Прошу садиться! — просил он. — Вы какого
учителя изволите
спрашивать? — продолжал он, когда они сели.
— О чем я говорил сейчас? — вдруг
спросил его
учитель, заметив, что он рассеянно бродит глазами по всей комнате.
Но maman после обеда отвела меня в сторону и сказала, что это ни на что не похоже — девице
спрашивать о здоровье постороннего молодого человека, еще
учителя, «и бог знает, кто он такой!» — прибавила она.
Из географии, в порядке, по книге, как проходили в классе, по климатам, по народам, никак и ничего он не мог рассказать, особенно когда
учитель спросит...
— Вот
учителя какого-то
спрашивает! — сказала одурелая баба.
Один с уверенностью глядит на
учителя, просит глазами
спросить себя, почешет колени от нетерпения, потом голову.
Мне припомнилась школьная скамья, где сидя, бывало, мучаешься до пота над «мудреным» переводом с латинского или немецкого языков, а
учитель, как теперь адмирал, торопит,
спрашивает: «Скоро ли? готово ли? Покажите, — говорит, — мне, прежде, нежели дадите переписывать…»
Случай, с которого стала устраиваться ее жизнь хорошо, был такого рода. Надобно стало готовить в гимназию маленького брата Верочки. Отец стал
спрашивать у сослуживцев дешевого
учителя. Один из сослуживцев рекомендовал ему медицинского студента Лопухова.
— Вранье, — решил Кирила Петрович, — сейчас я всё выведу на чистую воду. Где же
учитель? —
спросил он у вошедшего слуги.
Даже
учитель немецкого языка в гимназии не знал его; это меня до того удивило, что я решился его
спросить, как же он преподает.
— Hain?.. Что такой — е? Что надо? —
спросил он и, опять окатив нас холодным взглядом, новый
учитель проследовал дальше по коридору, не оборачиваясь и размахивая классным журналом.
Учитель Прелин оказался не страшным. Молодой красивый блондин с синими глазами
спросил у меня, что я знаю, и, получив ответ, что я не знаю еще ничего, пригласил придти к нему на дом, Я сел на место, ободренный и покоренный его ласковым и серьезным взглядом.
— Не он? —
спросил мой товарищ. Оказалось, однако, что фамилия нового
учителя была все-таки Гюгенет, но это была уже гимназия, казенное учреждение, в котором веселый Гюгенет тоже стал казенным.
— Все мы читаем одинаково, — с досадой вырвалось у меня, но я сказал это слишком тихо.
Учитель повернулся ко мне и
спросил в упор...
Учитель был желтый, лысый, у него постоянно текла кровь из носа, он являлся в класс, заткнув ноздри ватой, садился за стол, гнусаво
спрашивал уроки и вдруг, замолчав на полуслове, вытаскивал вату из ноздрей, разглядывал ее, качая головою. Лицо у него было плоское, медное, окисшее, в морщинах лежала какая-то прозелень, особенно уродовали это лицо совершенно лишние на нем оловянные глаза, так неприятно прилипавшие к моему лицу, что всегда хотелось вытереть щеки ладонью.
Но старик
учитель разжалобил его, и он
спрашивает: «Аль отдать, Сахарыч, — отдать?» Захар Захарыч говорит: «Ни-ни-ни!» Но Брусков внезапно решает: «А я говорю, что отдать!..
Благодаря общей апатии и добродушию людей такое поведение почти всегда удается: иной и хотел бы
спросить отчета — как и почему? — у начальника или
учителя, да видит, что к тому приступу нет, так и махнет рукой…
— Ах! что такое сотворилось! — улыбаясь и поднимая те же ласковые глаза,
спрашивает Женни всегда немножко рисующегося и увлекающегося
учителя.
— Что вы под этим разумеете? —
спросил инспектор-учитель, окончательно побледнев.
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им сочинение на тему: «Великий человек». По словесности Вихров тоже был первый, потому что прекрасно знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула в его голове: давно уже желая высказать то, что наболело у него на сердце, он подошел к
учителю и
спросил его, что можно ли, вместо заданной им темы, написать на тему: «Случайный человек»?
— Он, судырь,
учитель мой старинный; зашла
спросить у него, куда мне идти… я еще темная.
— И ты по этим делам пошла, Ниловна? — усмехаясь,
спросил Рыбин. — Так. Охотников до книжек у нас много там.
Учитель приохочивает, — говорят, парень хороший, хотя из духовного звания. Учителька тоже есть, верстах в семи. Ну, они запрещенной книгой не действуют, народ казенный, — боятся. А мне требуется запрещенная, острая книга, я под их руку буду подкладывать… Коли становой или поп увидят, что книга-то запрещенная, подумают —
учителя сеют! А я в сторонке, до времени, останусь.
— Как вы думаете, —
спросил Павел, — если заподозрят
учителей в том, что они запрещенные книги раздают, — посадят в острог за это?
— Осмелюсь сделать один вопрос, — мягко проговорил доселе молчавший и особенно чинно сидевший хромой
учитель, — я желал бы знать, составляем ли мы здесь, теперь, какое-нибудь заседание или просто мы собрание обыкновенных смертных, пришедших в гости?
Спрашиваю более для порядку и чтобы не находиться в неведении.
— Ну, что вы, здоровы? —
спрашивал Сверстов, смотря с какой-то радостной нежностью на своего
учителя.
Я
спросил Катю: помнит ли она своего
учителя?
Он даже благоразумно не понимал, как можно «новой женщине», не сойдя окончательно с ума, обличить такую наглость пред петербургскими предпринимателями, и потому Препотенский стоял и глядел на всю эту роскошь с язвительной улыбкой, но когда не обращавшая на него никакого внимания Дарья Николаевна дерзко велела прислуге, в присутствии
учителя, снимать чехлы с мебели, то Препотенский уже не выдержал и
спросил...
— Почему же вы говорите, что он будто глуп? —
спросил у Бизюкиной Термосесов, крепко держа за обе руки
учителя. — Я в нем этого не вижу.
Собирался на гимнастику пятый класс. Построились в одну шеренгу, и
учитель гимнастики, поручик местного резервного батальона, собирался что-то скомандовать, но, увидя директора, пошел к нему навстречу. Директор пожал ему руку, рассеянно поглядел на гимназистов и
спросил...
Учитель сконфузился, долго думал, что бы
спросить, и наконец сказал...
— Да и я сама как-то
спросила свою Василиску — ведь она такая бойкая у меня… так, от безделья молвила, куда, мол, ездит вот этот барин мимо нас; а она на другой же день мне и докладывает: «Изволили мне вчера молвить, куда бельтовский барин ездит: он все с дохтуром, с стариком, к
учителю негровскому ездит».
— С Круповым, к негровскому
учителю? —
спросила Марья Степановна, едва скрывая приятное волнение, в котором сама себе не могла дать отчета.
Да что же наконец, —
спросим мы вместе с Марьей Степановной, — что влекло Бельтова в скромный дом
учителя?
— Григорий, —
спросил Бельтов, — помнишь
учителя, который жил у нас?
Затем один из учеников вышел вперед, и
учитель французского языка
спросил его: «Не имеет ли он им что-нибудь сказать по поводу высокого посещения рассадника наук?» Ученик тотчас же начал на каком-то франко-церковном наречии: «Коман пувонн ну поверь анфан ремерсиерь лилюстрь визитерь» [Как нам, бедным детям, отблагодарить знаменитого посетителя (от фр. comment pouvons-nous pauvres enfants remercier l’illustre visiteur).].