Неточные совпадения
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти
последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени
спрашивать: не пора ли начать войну?
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в
последние годы двукратным вразумлением глуповцев."Была ли в сих вразумлениях необходимость?" —
спрашивает себя летописец и, к сожалению, оставляет этот вопрос без ответа.
Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал
спрашивать себя об этом, он как будто знал и что он такое и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это
последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.
И баронесса, не отпуская Вронского, стала ему рассказывать, пересыпая шутками, свои
последние планы жизни и
спрашивать его совета.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал он себе с отчаянием. — Пойду к ней,
спрошу, скажу
последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!» С отчаянием в сердце и со злобой на всех людей, на себя, на нее он вышел из гостиницы и поехал к ней.
— Que la personne qui est arrivée la dernière, celle qui demande, qu’elle sorte! Qu’elle sorte! [Пусть тот, кто пришел
последним, тот, кто
спрашивает, пусть он выйдет. Пусть выйдет!] — проговорил Француз, не открывая глаз.
— Позвольте еще
спросить: ведь эти души, я полагаю, вы считаете со дня подачи
последней ревизии?
Наконец
последний, удивленный таким странным недоумением, решился
спросить...
Когда я потом
спрашивал у Натальи Савишны о
последних минутах матушки, вот что она мне сказала...
Когда я… кхе! когда я… кхе-кхе-кхе… о, треклятая жизнь! — вскрикнула она, отхаркивая мокроту и схватившись за грудь, — когда я… ах, когда на
последнем бале… у предводителя… меня увидала княгиня Безземельная, — которая меня потом благословляла, когда я выходила за твоего папашу, Поля, — то тотчас
спросила: «Не та ли это милая девица, которая с шалью танцевала при выпуске?..» (Прореху-то зашить надо; вот взяла бы иглу да сейчас бы и заштопала, как я тебя учила, а то завтра… кхе!.. завтра… кхе-кхе-кхе!.. пуще разо-рвет! — крикнула она надрываясь…)…
«Это — женщина, о которой
спрашивает мать? Любовница Лютова?
Последнее свидание?»
Доживая
последние дни в Париже, он с утра ходил и ездил по городу, по окрестностям, к ночи возвращался в отель, отдыхал, а после десяти часов являлась Бланш и между делом, во время пауз,
спрашивала его: кто он, женат или холост, что такое Россия,
спросила — почему там революция, чего хотят революционеры.
Но — чего я жалею?» — вдруг
спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за
последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
Последняя фраза
спрашивала редактора или цензора...
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и по фигуре и по характеру она была бы на своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два
последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он
спросил вполголоса...
Он накрепко наказал Захару не сметь болтать с Никитой и опять глазами проводил
последнего до калитки, а Анисье погрозил пальцем, когда она показала было нос из кухни и что-то хотела
спросить Никиту.
— Скажите: вы ей уже послали ответ? —
спросил я вдруг совсем нечаянно, в
последний раз пожимая его руку на перекрестке.
Хоть кого из терпения выведут! «
Спросите губернатора: намерен ли он дать нам место или нет? Чтоб завтра был ответ!» — были
последние слова, которыми и кончилось заседание.
Они, желая выведать о причине нашего прихода,
спросили: не привезли ли мы потерпевших кораблекрушение японцев, потом: не надо ли нам провизии и воды — две причины, которые японцы только и считали достаточными для иноземцев, чтоб являться к ним, и то в
последнее время.
Мне стало подозрительно это поголовное порицание бедных ликейцев. Наши сказывали, что когда они
спрашивали ликейцев, где живет миссионер, то
последние обнаружили знаки явного нерасположения к нему, и один по-английски
О дичи я не
спрашивал, водится ли она, потому что не проходило ста шагов, чтоб из-под ног лошадей не выскочил то глухарь, то рябчик.
Последние летали стаями по деревьям. На озерах, в двадцати саженях, плескались утки. «А есть звери здесь?» —
спросил я. «Никак нет-с, не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще». — «А медведи, волки?..» — «И не видать совсем».
Адмирал предложил тост: «За успешный ход наших дел!» Кавадзи, после бокала шампанского и трех рюмок наливки, положил голову на стол, пробыл так с минуту, потом отряхнул хмель, как сон от глаз, и быстро
спросил: «Когда он будет иметь удовольствие угощать адмирала и нас в
последний раз у себя?» — «Когда угодно, лишь бы это не сделало ему много хлопот», — отвечено ему.
Последнее обстоятельство особенно сильно огорчало Надежду Васильевну, и раз она серьезно
спросила Привалова...
«Милый и дорогой доктор! Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко… Вы — единственный человек, которого я когда-нибудь любила, поэтому и пишу вам. Мне больше не о ком жалеть в Узле, как, вероятно, и обо мне не особенно будут плакать. Вы
спросите, что меня гонит отсюда: тоска, тоска и тоска… Письма мне адресуйте poste restante [до востребования (фр.).] до рождества на Вену, а после — в Париж. Жму в
последний раз вашу честную руку.
Она, как почти все С-ие девушки, много читала (вообще же в С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он с волнением
спрашивал у нее всякий раз, о чем она читала в
последние дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала.
— Спасибо тебе! — выговорил он протяжно, точно испуская вздох после обморока. — Теперь ты меня возродил… Веришь ли: до сих пор боялся
спросить тебя, это тебя-то, тебя! Ну иди, иди! Укрепил ты меня на завтра, благослови тебя Бог! Ну, ступай, люби Ивана! — вырвалось
последним словом у Мити.
— Господа, вы добры, вы гуманны — могу я видеть ее, проститься в
последний раз? —
спросил Митя.
Но начал
спрашивать и Фетюкович. На вопрос о том: когда именно подсудимый говорил ему, Алеше, о своей ненависти к отцу и о том, что он мог бы убить его, и что слышал ли он это от него, например, при
последнем свидании пред катастрофой, Алеша, отвечая, вдруг как бы вздрогнул, как бы нечто только теперь припомнив и сообразив...
Довольно сказать, что он беспрерывно стал себя
спрашивать: для чего он тогда, в
последнюю свою ночь, в доме Федора Павловича, пред отъездом своим, сходил тихонько, как вор, на лестницу и прислушивался, что делает внизу отец?
„Но, отвечают, ведь видел их в пакете Смердяков“, но когда, когда он их видел в
последний раз, вот об чем я
спрашиваю?
Меня заинтересовало, как Дерсу узнал, что у Янсели должна быть сетка на соболя. Он ответил, что по дороге видел срезанный рябиновый прутик и рядом с ним сломанное кольцо от сетки, брошенное на землю. Ясно, что прутик понадобился для нового кольца. И Дерсу обратился к удэгейцу с вопросом, есть ли у него соболиная сетка.
Последний молча развязал котомку и подал то, что у него
спросили. Действительно, в сетке одно из средних колец было новое.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что
последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то
спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
Павел Константиныч, человек необразованный, тотчас после
последнего блюда пошел прилечь, как всегда, Дмитрий Сергеич пил медленно; выпив чашку,
спросил другую.
В субботу вечером явился инспектор и объявил, что я и еще один из нас может идти домой, но что остальные посидят до понедельника. Это предложение показалось мне обидным, и я
спросил инспектора, могу ли остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным видом, с которым в балетах цари и герои пляшут гнев, и, сказавши: «Сидите, пожалуй», вышел вон. За
последнюю выходку досталось мне дома больше, нежели за всю историю.
Что бы ни было, отвечай; казначейство обокрадут — виноват; церковь сгорела — виноват; пьяных много на улице — виноват; вина мало пьют — тоже виноват (
последнее замечание ему очень понравилось, и он продолжал более веселым тоном); хорошо, вы меня встретили, ну, встретили бы министра, да тоже бы эдак мимо; а тот
спросил бы: «Как, политический арестант гуляет? — городничего под суд…»
— Что скажете? —
спросил Николай по окончании чтения. — Я положу предел этому разврату, это все еще следы,
последние остатки; я их искореню. Какого он поведения?
Мне хотелось показать ему, что я очень знаю, что делаю, что имею свою положительную цель, а потому хочу иметь положительное влияние на журнал; принявши безусловно все то, что он писал о деньгах, я требовал, во-первых, права помещать статьи свои и не свои, во-вторых, права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для
последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить, что «National» и «Реформа» открыли бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел
спросить денег за статью.
Попавшись невзначай с оргий в тюрьму, Соколовский превосходно себя вел, он вырос в остроге. Аудитор комиссии, педант, пиетист, сыщик, похудевший, поседевший в зависти, стяжании и ябедах
спросил Соколовского, не смея из преданности к престолу и религии понимать грамматического смысла
последних двух стихов...
«Как тебе нравится моя
последняя статья?» —
спросил он меня, обедая, en petit comite [в тесной компании (фр.). ] у Дюссо.
— Чем вы занимались в
последнее время? —
спросил он.
— Что же это такое? —
спрашивал Анфим. —
Последние времена настали, Михей Зотыч…
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар.
Последний долго не соглашался ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем попадать на такие праздники. Одним словом, собралась большая и веселая компания. Как-то все выходило весело, начиная с того, что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и все
спрашивал...
Галактион ничего не ответил отцу, а только опустил глаза. Он даже не
спросил, кто невеста. Это
последнее окончательно возмутило старика, и он накинулся на своего любимца с неожиданною яростью...
— По
последней, что ли? —
спрашивала она перед тем, как слить весь чай.
— Когда приблизительно идет здесь
последний снег? —
спросил я.
— О, почти не по делу! То есть, если хотите, и есть одно дело, так только совета
спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже
последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
«Дитя! — сказал он мне вдруг, — что ты думаешь о нашем намерении?» Разумеется, он
спросил у меня так, как иногда человек величайшего ума, в
последнее мгновение, обращается к орлу или решетке.
Потому ведь на мне ничего своего; уйду — все ему брошу,
последнюю тряпку оставлю, а без всего меня кто возьмет, спроси-ка вот Ганю, возьмет ли?
Он выслушал ее до конца, стоя к ней боком и надвинув на лоб шляпу; вежливо, но измененным голосом
спросил ее:
последнее ли это ее слово и не подал ли он чем-нибудь повода к подобной перемене в ее мыслях? потом прижал руку к глазам, коротко и отрывисто вздохнул и отдернул руку от лица.
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал за три дня и с улыбочкой сказал: «Ну, дедушка, мне три дня осталось жить — торопись!» В
последний роковой день он приехал такой свежий, розовый и уже ничего не
спросил, а глазами прочитал свой ответ на лице старого штейгера.