Неточные совпадения
— Поля! — крикнула Катерина Ивановна, —
беги к
Соне, скорее. Если не застанешь дома, все равно, скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда… как воротится. Скорей, Поля! На, закройся платком!
Лебезятников продолжал бы и еще, но
Соня, слушавшая его едва переводя дыхание, вдруг схватила мантильку, шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на
бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним.
— Меня и мамаша тоже прислала. Когда сестрица
Соня стала посылать, мамаша тоже подошла и сказала: «Поскорей
беги, Поленька!»
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились
бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся.
Соня и Полечка бросились вслед за нею.
(Басов и Дудаков уходят. Справа выходят
Соня и Влас. Из дачи Басова — Замыслов, он торопливо
бежит к сцене, его встречают шумом. Около него собирается тесная группа, он что-то объясняет.)
Соня застегивает и
бежит. Она тоже торопится…
Рано утром в Сочельник Катя и
Соня тихо поднялись с постелей и пошли посмотреть, как мальчики будут
бежать в Америку. Подкрались к двери.
Он взял тарелку, посадил на нее кукол, и мы втроем пошли к сараю.
Соня, смеясь,
бежала за нами, дергая его за пальто, чтоб он отдал кукол. Он отдал их и серьезно обратился ко мне.
Говорилось в десятую тысячу раз о
побеге Сони Кузьменко, строились бесконечные предположения на этот счет да проектировали предстоящий спектакль. До сих пор приютки видели только два зрелища, часто повторяемые в праздничные дни: туманные картины с пояснениями да пресловутый кинематограф. Теперь же предстояло нечто совершенно новое и захватывающе интересное — спектакль…
—
Бежим, девоньки! Не то набредут еще на котяток наших, — испуганно прошептала
Соня Кузьменко, небольшая девятилетняя девочка с недетски серьезным, скуластым и смуглым личиком и крошечными, как мушки, глазами, та самая, что останавливала от божбы Дуню.
Между тем в зале за темною занавесью шло обычное торжество. Соединенный хор больших, средних и маленьких под управлением Фимочки, такого же злого и нервного, как и в былые годы, а теперь еще более взвинченного благодаря
побегу своей помощницы по церковному пению регента
Сони Кузьменко, которую он никак не мог кем-либо заменить, пел и «Серую Утицу», и «Был у Христа-Младенца сад», и «Весну-красну», и «Елку-Зеленую», словом, все песни приютского репертуара.
— Конечно, — вздохнула Кисочка, — но ведь каждой девушке кажется, что лучше хоть какой-нибудь муж, чем ничего… Вообще, Николай Анастасьевич, нехорошо здесь живется, очень нехорошо! И в девушках душно, и замужем душно… Вот смеются над
Соней за то, что она
бежала, да еще с актером, а если бы заглянули ей в душу, то не смеялись бы…»
Соня (
бежит за ним). Постойте… я все слышала… Говорите же… Говорите скорее, а то я не выдержу и сама начну говорить!
Соня выходит и
бежит в среднюю дверь.
Слышно, как вскрикивает
Соня; она возвращается и кричит: «Дядя Жорж застрелился!» Она, Орловский, Серебряков и Желтухин
бегут в среднюю дверь.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом,
побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню...
— Так хорошо? — сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтоб узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и
побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из-под собольего капора, сидел там, и этот черкес был
Соня, и эта
Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Соня выскочила из кареты и
побежала к графине. Графиня уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила но гостиной, ожидая домашних с тем, чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из-под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к
Соне, осмотрела ее и потом
побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять
побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
— Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas, как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливою без
Сони, — продолжала Наташа. — Теперь я так рада, ну,
беги к ней.
«Да, это верно, она
бежит с ним, — но что́ мне делать?» думала
Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое-то страшное намерение.
— Честное, благородное слово, — крестясь, говорила Наташа, — никому не скажу, — и тотчас же
побежала к
Соне.