Неточные совпадения
Темы русской литературы будут христианские и тогда, когда в
сознании своем русские
писатели отступят от христианства.
Покуда мнения читателя-друга не будут приниматься в расчет на весах общественного
сознания с тою же обязательностью, как и мнения прочих читательских категорий, до тех пор вопрос об удрученном положении убежденного
писателя останется открытым.
Так пишет даровитый, искренний, одаренный тем проникновением в сущность предмета, которое составляет сущность поэтического дара,
писатель. Он выставляет перед нами всю жестокость противоречия
сознания людей и деятельности и, не разрешая его, признает как бы то, что это противоречие должно быть и что в нем поэтический трагизм жизни.
Он довольствовался счастливым
сознанием, что это «
писатели», помещающие статьи свои в журналах.
Больного я не видел. К нему уже не пускали. Он часто лишался
сознания, но и в день смерти, приходя в себя, все спрашивал: есть ли депеша"от Коли", то есть от Н.П.Огарева. Эта дружба все пережила и умерла только с его последним вздохом. Позднее, уже в России, я взял этот мотив для рассказа"Последняя депеша". Такой дружбы не знали
писатели моего поколения.
В Париже блестящий собеседник заслонял собою
писателя высокого таланта, а издатель"Колокола"тогда, и по собственному
сознанию, уже потерял обаяние на читающую массу своей родины.
Из старших писателей-художников самым большим влиянием пользовался Глеб Успенский. Его страдальческое лицо с застывшим ужасом в широко раскрытых глазах отображает всю его писательскую деятельность.
Сознание глубокой вины перед народом, сплошная, непрерывно кровоточащая рана совести, ужасы неисчерпаемого народного горя, обступающие душу бредовыми привидениями, полная безвыходность, безнадежное отсутствие путей.
Я сказал: для меня этот мальчик теперь почти совсем чужой. Пожалуй, это не совсем верно. Не знаю, испытывают ли что-нибудь похожее другие, но у меня так: далеко в глубине души, в очень темном ее уголке, прячется
сознание, что я все тот же мальчик Витя Смидович; а то, что я — «
писатель», «доктор», что мне скоро шестьдесят лет, — все это только нарочно; немножко поскрести, — и осыплется шелуха, выскочит маленький мальчик Витя Смидович и захочет выкинуть какую-нибудь озорную штуку самого детского размаха.
Но вечер скорее расстроил его, чем одушевил. Собралось человек шесть-семь, больше профессора из молодых, один учитель, два
писателя. Были и дамы, Разговор шел о диспуте. Смеялись над магистрантом, потом пошли пересуды и анекдоты. За ужином было шумно, но главной нотой было все-таки
сознание, что кружки развитых людей — капля в этом море московской бытовой жизни…"Купец"раздражал всех. Иван Алексеевич искренне излился и позабавил всех своими на вид шутливыми, но внутренне горькими соображениями.
Так формулирует Достоевский в «Дневнике
писателя» свою потребность в мессианском национальном
сознании.
От идеи Третьего Рима идет русское мессианское
сознание и проходит через весь XIX век, достигает своего расцвета у великих русских мыслителей и
писателей.
Среди них трудно найти
сознание высшего достоинства и призвания
писателя, почти все они немного толстовцы.
В свете богочеловеческого церковного
сознания должно быть переоценено старое положение об исключительной религиозности русского народа, которое поддерживали и славянофилы, и самые большие русские
писатели.