Неточные совпадения
— Мы, люди, — начал он, отталкивая Берендеева взглядом, — мы, с моей точки зрения, люди, на которых историей возложена обязанность организовать революцию, внести в ее стихию всю мощь нашего
сознания, ограничить нашей волей неизбежный анархизм
масс…
В огромной
массе русской интеллигенции война должна породить глубокий кризис
сознания, расширение кругозора, изменение основных оценок жизни.
Но
сознание этой
массы должно быть поднято до этого мирового
сознания, а не до того рабски-обособленного
сознания, для которого все мировое оказывается внешним и навязанным.
Но народ не есть механическая бесформенная
масса, народ есть некий организм, обладающий характером, дисциплиной
сознания и дисциплиной воли, знающий, чего он хочет.
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и власти, покаяние в своем привилегированном положении,
сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней
массе русской интеллигенции, они проникли и в высший слой русского общества, захватили даже часть русского чиновничества.
Несомненно, что наука о государстве доведена на западе Европы до крайних пределов; правда и то, что все усилия предержащих властей направлены к тому, чтоб воспитать в
массах сознание, что существование человека немыслимо иначе, как в государстве, под защитой его законов, для всех равно обязательных и всем равно покровительствующих.
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну неба, и золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от
сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей
массе людей, таинственно скованных одной незримой волей…
Правда, что
массы безмолвны, и мы знаем очень мало о том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может, что продлившееся их ярмо совсем не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко не так безучастно и тупо, как это кажется по наружности… Прекрасно; но ежели это так, то каким же образом они не вымирали сейчас же, немедленно, как только
сознание коснулось их? Одно
сознание подобных мук должно убить, а они жили.
Я мог бы привести здесь примеры изумительнейшей выносливости, но воздерживаюсь от этого, зная, что частные случаи очень мало доказывают. Общее настроение общества и
масс — вот главное, что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно, что мелочи управляют и будут управлять миром до тех пор, пока человеческое
сознание не вступит в свои права и не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских.
Дисциплина и условие ее — субординация только приятно, как всякие обзаконенные отношения, — когда она основана, кроме взаимного
сознания в необходимости ее, на признанном со стороны низшего превосходства в опытности, военном достоинстве или даже просто в моральном совершенстве; но зато, как скоро дисциплина основана, как у нас часто случается, на случайности или денежном принципе, — она всегда переходит с одной стороны в важничество, с другой — в скрытую зависть и досаду и, вместо полезного влияния соединения
масс в одно целое, производит совершенно противоположное действие.
— По мнению мистиков, для уразумения бога, кроме откровения, существует в человеке внутреннее
сознание божества, которое каждый из нас может развивать в себе силою созерцательного чувствования: русские масоны по преимуществу избрали для себя путь уединения, путь жизни аскетов; но, по-моему, это — путь слишком аристократический и вместе с тем мрачный; он пригоден для людей, нежно и деликатно воспитавших свое тело; тогда как есть еще гораздо большая
масса людей, у которых тело могучее духа…
Он все забыл и, ожидая чего-то, проталкивался вперед, опьяненный после одиночества
сознанием своего единения с этой огромной
массой в каком-то общем чувстве, которое билось и трепетало здесь, как море в крутых берегах.
То же и с той
массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового общественного мнения переходит от одного устройства жизни к другому.
Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в
сознание человечества истину.
Указано на то, что сила в руках тех, которые сами губят себя, в руках отдельных людей, составляющих
массы; указано на то, что источник зла в государстве. Казалось бы, ясно то, что противоречие
сознания и жизни дошло до того предела, дальше которого идти нельзя и после которого должно наступить разрешение его.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные
массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного
сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
Рабочая
масса, большое большинство людей, страдая от постоянного, поглощающего всю их жизнь, бессмысленного, беспросветного труда и лишений, страдает больше всего от
сознания вопиющего противоречия того, что есть, с тем, что должно бы быть по всему тому, что исповедуется ими самими и теми, которые поставили их в это положение и удерживают в нем.
— Чрезвычайно трудное-с: еще ни одно наше поколение ничего подобного не одолевало, но зато-с мы и только мы, первые, с
сознанием можем сказать, что мы уже не прежние вздорные незабудки, а мы — сила, мы оппозиция, мы идем против невежества
массы и, по теории Дарвина, будем до истощения сил бороться за свое существование. Quoi qu'il arrive, [Что бы ни случилось — Франц.] а мы до новолуния дадим генеральное сражение этому русскому духу.
Но все это, по
сознанию самого же г. Устрялова («Введение», стр. XXIX), «нисколько не изменило нашей системы войны: мы ополчались по-прежнему, сражались по старине, нестройными
массами, и царь Феодор Алексеевич откровенно сознался Земскому собору, что даже турки превосходили нас в воинском искусстве».
Повторяю: в
массе культурных людей есть уже достаточно личностей вполне добропорядочных, на которых насильственное бездействие лежит тяжелым ярмом и которые тем сильнее страдают, что не видят конца снедающей их тоске. Чувствовать одиночество, сознавать себя лишним на почве общественных интересов, право, нелегко. От этого горького
сознания может закружиться голова, но, сверх того, оно очень близко граничит и с полным равнодушием.
Но мы не остались. Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся
масса шла, повинуясь не дисциплине, не
сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий.
Не помню улиц, по которым мы шли, не помню, был ли народ на этих улицах, смотрел ли на нас; помню только волнение, охватившее душу, вместе с
сознанием страшной силы
массы, к которой принадлежал и которая увлекала тебя.
Массы народные всегда чувствовали, хотя смутно и как бы инстинктивно, то, что находится теперь в
сознании людей образованных и порядочных.
Психология народных обрядов коренится в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над природой, она служит только ему; оттого он сам чувствует себя богом. Это подтверждается
массой фактов, собранных о людях-богах. Состояние
сознания заклинающего природу, по словам Е. В. Аничкова, еще не религия, но то смутное мировоззрение, в котором таились уже зачатки религии. Заклинание — это древнейшая форма религиозного
сознания. [Там же, стр. 38–39]
— Садитесь, Псеков, — сказал Чубиков. — Надеюсь, что сегодняшний раз вы будете благоразумны и не станете лгать, как те разы. Во все те дни вы отрицали свое участие в убийстве Кляузова, несмотря на всю
массу улик, говорящих против вас. Это неразумно.
Сознание облегчает вину. Сегодня я беседую с вами в последний раз. Если сегодня не сознаетесь, то завтра будет уже поздно. Ну, рассказывайте нам…
Сознание [великой роли народных
масс в экономии человеческих обществ] едва начинается у нас, и рядом с этим смутным
сознанием появляются серьезные, искренне и с любовью сделанные наблюдения народного быта и характера.
В эти глухие тридцать лет там, на Западе, эмиграция создала своих историков, поэтов, публицистов, голоса которых громко и дружно, на всю Европу, раздавались в защиту польского дела, и эти голоса подхватывались чуждыми людьми других национальностей, усилившими общий негодующий хор, а мы все молчали и молчали, и с этим молчанием в наши «образованные»
массы, мало-помалу, но все более и все прочнее проникало
сознание, что правы они, а виноваты мы.
Последний затемняет религиозное
сознание не только уединенных мыслителей, но и народных
масс, мистически оторванных от земли: таковы социалисты, ставшие жертвою неистовой и слепой лжеэсхатологии, по исступленности своей напоминающей мессианические чаяния еврейства в христианскую эру [О соотношении социализма, эсхатологии и хилиазма см. в статье Булгакова «Апокалиптика и социализм» (Два града. М., 1911.
Вокруг искусства людьми, которые более потребители, чем творцы, создается отвратительная снобическая атмосфера, которая свидетельствует о рабстве человека, об утрате свободы духа вследствие душевных усложнений и уточнений, вследствие найденной возможности жить пассивными отражениями, при
сознании большей высоты и значительности этой жизни, чем жизнь обыденных людей, человеческих
масс.
Заставить воевать человеческие
массы можно, лишь парализуя их
сознание, путем системы гипноза, опаивания, психологического и физического, и путем террора, который всегда вводят во время войны Военный стиль общества всегда означает насилие и порабощение человека, психическое и физическое.
В психологии
масс сознание играет ничтожную роль, и управлять
массами можно только через бессознательное.
В ней всегда освобождаются подсознательные инстинкты
масс, которые сдерживались старыми формами
сознания, пока они были священны для этих
масс и соответствовали их верованиям.
В Париже блестящий собеседник заслонял собою писателя высокого таланта, а издатель"Колокола"тогда, и по собственному
сознанию, уже потерял обаяние на читающую
массу своей родины.
Он строил план революции и революционного захвата власти, совсем не опираясь на развитие
сознания огромных
масс рабочих и на объективный экономический процесс.
Вместе с этим — медленно, трудно — воспитывалось в рабочей
массе новое отношение к труду, внедрялось
сознание, с которым нелегко было сразу освоиться: нет отдельных лиц, которые бы наживались рабочим трудом, которых не позорно обманывать и обкрадывать, которых можно ощущать только как врагов.
Подозрительное и враждебное отношение
масс к «образованным» санкционируется революционным
сознанием.
Только дела истины, внося свет в
сознание каждого человека, разрушают сцепление обмана, отрывают одного за другим людей от
массы, связанной между собою сцеплением обмана.
Ярость, злоба, ненависть, жажда крови и насилий прекратится, когда народная
масса просветится
сознанием того, что в России сейчас невозможен социализм и безграничное увеличение благосостояния рабочих и крестьян, невозможно полное социальное равенство не потому только, что этого не хотят буржуазные, имущие классы, но прежде всего потому, что это невозможно объективно, что это противоречит непреложным законам природы, что этого не допускает бедность России, ее промышленная отсталость, некультурность народа, духовная немощь русского общества и т. п.
И безумны те, которые, вместо того чтобы призывать к
сознанию суровой ответственности, разжигают инстинкты своекорыстия и злобы и убаюкивают
массы сладкими мечтами о невиданном социальном блаженстве, которое будто бы покажет миру наша несчастная, настрадавшаяся бедная родина.
Так это случилось с огромным большинством рабочего народа. (Я не говорю про те небольшие общины людей, прямо отрицавших церковное учение и устанавливающих свое более или менее близкое к христианскому, в его истинном значении, учение, не говорю потому, что число таких людей слишком ничтожно в сравнении с огромной
массой людей, всё больше и больше освобождавшихся от всякого религиозного
сознания.)
Народническое же
сознание было в конце концов преклонением перед количеством, перед простой
массой; оно покоится на вере в имманентную правду массового коллектива, правду бессознательной простоты.