Неточные совпадения
Много грибов нанизали на нитки,
В карты сыграли, чайку напились,
Ссыпали вишни, малину в напитки
И поразвлечься
к сестре
собрались.
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю,
собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из среды своей ходока — самого древнего в целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал...
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа
собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился
к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
— Ну, барин, обедать! — сказал он решительно. И, дойдя до реки, косцы направились через ряды
к кафтанам, у которых, дожидаясь их, сидели дети, принесшие обеды. Мужики
собрались — дальние под телеги, ближние — под ракитовый куст, на который накидали травы.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал
собираться ехать в город и опять
к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Узнав, что приехала Анна, Кити хотела не выходить; но Долли уговорила ее.
Собравшись с силами, Кити вышла и краснея подошла
к ней и подала руку.
Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и в особенности интересную для Левина новость, что брат его Сергей Иванович
собирался на нынешнее лето
к нему в деревню.
Сережа, и прежде робкий в отношении
к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он
собирается плакать.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне
собираться? Слушаю-с, — обратился он
к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он
к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
― Ну, так поедем
к Анне. Сейчас? А? Она дома. Я давно обещал ей привезти тебя. Ты куда
собирался вечером?
Обед был накрыт на четырех. Все уже
собрались, чтобы выйти в маленькую столовую, как приехал Тушкевич с поручением
к Анне от княгини Бетси. Княгиня Бетси просила извинить, что она не приехала проститься; она нездорова, но просила Анну приехать
к ней между половиной седьмого и девятью часами. Вронский взглянул на Анну при этом определении времени, показывавшем, что были приняты меры, чтоб она никого не встретила; но Анна как будто не заметила этого.
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти
к М-me Berthe и поспеть домой
к чаю maman,
к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми,
собралась уходить.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же
собрался ехать
к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Левин не сел в коляску, а пошел сзади. Ему было немного досадно на то, что не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше любил, и на то, что явился этот Васенька Весловский, человек совершенно чужой и лишний. Он показался ему еще тем более чуждым и лишним, что, когда Левин подошел
к крыльцу, у которого
собралась вся оживленная толпа больших и детей, он увидал, что Васенька Весловский с особенно ласковым и галантным видом целует руку Кити.
Николай уже совсем
собрался уезжать, когда Константин опять пришел
к нему и ненатурально просил извинить, если чем-нибудь оскорбил его.
Самые разнообразные предположения того, о чем он
сбирается говорить с нею, промелькнули у нее в голове: «он станет просить меня переехать
к ним гостить с детьми, и я должна буду отказать ему; или о том, чтобы я в Москве составила круг для Анны… Или не о Васеньке ли Весловском и его отношениях
к Анне? А может быть, о Кити, о том, что он чувствует себя виноватым?» Она предвидела всё только неприятное, но не угадала того, о чем он хотел говорить с ней.
Во время взрыва князя она молчала; она чувствовала стыд за мать и нежность
к отцу за его сейчас же вернувшуюся доброту; но когда отец ушел, она
собралась сделать главное, что было нужно, — итти
к Кити и успокоить ее.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние
собрались к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Степан Аркадьич срезал одного в тот самый момент, как он
собирался начать свои зигзаги, и бекас комочком упал в трясину. Облонский неторопливо повел за другим, еще низом летевшим
к осоке, и вместе со звуком выстрела и этот бекас упал; и видно было, как он выпрыгивал из скошенной осоки, биясь уцелевшим белым снизу крылом.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце
собрался поехать в деревню
к брату.
Пойду
к Елисаветинскому источнику: там, говорят, утром
собирается все водяное общество.
В восемь часов пошел я смотреть фокусника. Публика
собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался
к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал
к купальне. Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто
собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..
На такую сумятицу успели, однако ж,
собраться мужики из деревни, которая была,
к счастию, неподалеку.
Третья часть их потонула в морских глубинах, но остальные снова
собрались вместе и прибыли
к устью Днепра с двенадцатью бочонками, набитыми цехинами.
К тому времени музыканты
собрались уходить; высокий флейтист с видом забитого достоинства благодарно махал шляпой тем окнам, откуда вылетали монеты.
Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел
к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь
к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь,
собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался
к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
Утром, ровно в восемь часов, все общество
собиралось к чаю; от чая до завтрака всякий делал что хотел, сама хозяйка занималась с приказчиком (имение было на оброке), с дворецким, с главною ключницей.
Перемена
к лучшему продолжалась недолго. Приступы болезни возобновились. Василий Иванович сидел подле Базарова. Казалось, какая-то особенная мука терзала старика. Он несколько раз
собирался говорить — и не мог.
Ровно в три часа все
собрались к столу.
Город молчал, тоже как бы прислушиваясь
к будущему. Ночь была холодная, сырая, шаги звучали глухо, белые огни фонарей вздрагивали и краснели, как бы
собираясь погаснуть.
Проповедь не интересовала Самгина, он присматривался
к людям; на дворе
собралось несколько десятков, большинство мужчин, видимо, ремесленники; все — пожилые люди.
—
К черту! А я
собрался в гости, на именины, одеваюсь и — вот… Все задохнулись, ни один не вылетел.
— К-куда? — взревел стрелок,
собираясь бежать за похитителем, но пред ним встали двое, один — лицом, другой спиною
к нему.
Работы у него не было, на дачу он не
собирался, но ему не хотелось идти
к Томилину, и его все более смущал фамильярный тон Дронова. Клим чувствовал себя независимее, когда Дронов сердито упрекал его, а теперь многоречивость Дронова внушала опасение, что он будет искать частых встреч и вообще мешать жить.
Клим получил наконец аттестат зрелости и
собирался ехать в Петербург, когда на его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он шел
к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались,
собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение
к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Лицом
к солдатам стоял офицер, спина его крест-накрест связана ремнями, размахивая синенькой полоской обнаженной шашки, указывая ею в сторону Зимнего дворца, он, казалось,
собирался перепрыгнуть через солдат, другой офицер, чернобородый, в белых перчатках, стоял лицом
к Самгину, раскуривая папиросу, вспыхивали спички, освещая его глаза.
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен
собрались у корней черными комьями. Самгин шел
к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение
к мишурному блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
— Есть слушок:
собираемся Персию аннексировать. Австрия — Боснию, Герцеговину схватила, а мы — Персию. Если англичане не накостыляют нам шею — поеду
к персам ковры покупать. Дело — тихое, спокойное. Торговля персидскими коврами Ивана Дронова. Я хожу по ковру, ты ходишь пока врешь, они ходят пока врут, вообще все мы ходим, пока врем. Газетку — сохрани.
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами,
собиралось все больше людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно
к страху пред силою внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Вход в переулок, куда вчера не пустили Самгина, был загроможден телегой без колес, ящиками, матрацем, газетным киоском и полотнищем ворот. Перед этим сооружением на бочке из-под цемента сидел рыжебородый человек, с папиросой в зубах; между колен у него торчало ружье, и одет он был так, точно
собрался на охоту. За баррикадой возились трое людей: один прикреплял проволокой
к телеге толстую доску, двое таскали со двора кирпичи. Все это вызвало у Самгина впечатление озорной обывательской забавы.
Революционеры
собирались недавно на съезд, на котором тоже признали, что в Москве дела стоят очень плохо, но,
к сожалению, считают, что в Петербурге — хорошо, а в Черниговской, Харьковской и Киевской губерниях — очень хорошо, а в остальных посредственно.
На нем новая рубаха из чесунчи, и весь он вымыт, выглажен, точно
собрался под венец или
к причастию.
Становилось холоднее. По вечерам в кухне
собиралось греться человек до десяти; они шумно спорили, ссорились, говорили о событиях в провинции, поругивали петербургских рабочих, жаловались на недостаточно ясное руководительство партии. Самгин, не вслушиваясь в их речи, но глядя на лица этих людей, думал, что они заражены верой в невозможное, — верой, которую он мог понять только как безумие. Они продолжали
к нему относиться все так же, как
к человеку, который не нужен им, но и не мешает.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые
к бою; но
к вечеру пронесся слух, что «союзники»
собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал
к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы
собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
— Вот — приходите
к нам, — пригласила она. — У нас
собираются разные люди, есть интересные. Да и все интересны, если не мешать им говорить о себе…
— Мы
собрались не для того, чтоб просмотреть наше отношение
к еврейскому вопросу.
«Маленький негодяй хочет быть большим, но чего-то боится», — решил Самгин, толкнув коленом стул, на котором сидел Дронов, и стал тщательно одеваться,
собираясь к Марине.