Неточные совпадения
Вьюга все еще бесилась, можно было думать, что это она дергает и раскачивает вагон, пытается сорвать его с рельс. Локомотив, натужно посвистев, осторожно подтащил поезд к перрону дачного поселка. Самгин вышел из вагона в кипящую холодную пену, она тотчас залепила его
очки, заставила
снять их.
— Ну? Что? — спросила она и, махнув на него салфеткой, почти закричала: — Да
сними ты
очки! Они у тебя как на душу надеты — право! Разглядываешь, усмехаешься… Смотри, как бы над тобой не усмехнулись! Ты — хоть на сегодня спусти себя с цепочки. Завтра я уеду, когда еще встретимся, да и — встретимся ли? В Москве у тебя жена, там я тебе лишняя.
Клим
снял запотевшие
очки, тогда огромные шары жидкого опала несколько обесцветились, уплотнились, но стали еще более неприятны, а огонь, потускнев, ушел глубже в центры их.
Выгнув грудь, закинув руки назад, офицер встряхнул плечами, старый жандарм бережно
снял с него пальто, подал портфель, тогда офицер, поправив
очки, тоже спросил тоном старого знакомого...
Самгин,
снимая и надевая
очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
— Страшно интересно. Это надо знать, — говорил он. —
Очки —
снимите, очковых людей не любят.
Самгин
снял шляпу, поправил
очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним, на полу, — старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан.
Но, отмечая все эти мелочи, он улыбался добродушно, потирая руки,
снимал и надевал
очки, сознавая, что ведет себя необычно.
Самгин
снимал и вновь надевал
очки, наблюдая этот странный бой, очень похожий на игру расшалившихся детей, видел, как бешено мечутся испуганные лошади, как всадники хлещут их нагайками, а с панели небольшая группа солдат грозит ружьями в небо и целится на крышу.
Сняв шапку, Егорша вытер ею потное лицо, сытое, в мягком, рыжеватом пухе курчавых волос на щеках и подбородке, — вытер и ожидающе заглянул под
очки Самгина узкими светленькими глазами.
Самгин сел, помотал головой, надел
очки, но тотчас же
снял их.
Не то было с смотрителем: он методически начал разоблачаться, медленно
снимая одну вещь за другою, с
очков до сапог включительно.
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул китаец, седой, в
очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на носу. В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу,
снял с его носа
очки, надел на свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски. Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
Игнатий Никифорович, подойдя к окну, достал платок, откашливаясь, стал протирать
очки и,
сняв их, отер и глаза.
Это пустейшее обстоятельство вдруг как бы вдвое даже озлило Ивана Федоровича: «Этакая тварь, да еще в
очках!» Смердяков медленно поднял голову и пристально посмотрел в
очки на вошедшего; затем тихо их
снял и сам приподнялся на лавке, но как-то совсем не столь почтительно, как-то даже лениво, единственно чтобы соблюсти только лишь самую необходимейшую учтивость, без которой уже нельзя почти обойтись.
Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками,
снимал и надевал
очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей двигался, кашлял, шаркал ногами, нахлебник строго шипел...
Катря провела их в переднюю, куда к ним вышел и сам Петр Елисеич. Он только что оторвался от работы и не успел
снять даже больших золотых
очков.
И на лице у него все было кругло: полные щеки, нос картофелиной, губы сердечком, маленький лоб горбиком, глаза кругленькие и светящиеся, словно можжевеловые ягодки у хлебного жаворонка, и поверх их круглые
очки, которые он беспрестанно
снимал и вытирал.
В то время как денщик Николаевых
снимал с него грязные калоши и очищал ему кухонной тряпкой сапоги, а он протирал платком запотевшие в тепле
очки, поднося их вплотную к близоруким глазам, из гостиной послышался звонкий голос Александры Петровны...
Профессор в
очках смотрел на него и сквозь
очки, и через
очки, и без
очков, потому что успел в это время
снять их, тщательно протереть стекла и снова надеть.
Валерьян был принят в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать в разных обществах, как с него
снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на глаза совершенно темные
очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели в самую ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали голову пеплом, плевали даже на голову, заставляли его кланяться в ноги великому мастеру, который при этом, в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
— Ну, уж и втрое, — вяло возразил Передонов,
снимая и протирая золотые
очки.
Они жили у сестры, которая собирала у себя ссыльную молодежь и даже остриглась и надела синие
очки, но проносила только один день — муж попросил
снять.
Следователь, молодой человек с курчавыми волосами и горбатым носом, в золотых
очках, увидав Илью, сначала крепко потёр свои худые белые руки, а потом
снял с носа
очки и стал вытирать их платком, всматриваясь в лицо Ильи большими тёмными глазами. Илья молча поклонился ему.
Старик сидел на стуле, упираясь ладонями в колени. Он
снял с головы шапочку и вытирал лысину платком.
Очки его съехали на конец носа, он смотрел в лицо Евсея через них. Теперь у него две пары глаз; настоящие — маленькие, неподвижные, тёмно-серого цвета, с красными веками.
Очки он
снял, лицо его было противно.
Писарь
снял свои огромные
очки, протер их своим носовым платком, но за перо не принимался.
Читали по очереди девушки: и пока ходила плакать одна, читала другая. И, шутя утверждая бессмертие жизни и бесконечность страдания, Елена Петровна вытирала под
очками глаза, потом
снимала и прятала в футляр, говоря со вздохом...
Все щурились и с любопытством, не узнавая, рассматривали обыкновенные вещи, как люди, которые ходили в
очках и вдруг
сняли их; все часто и резко оборачивались назад, точно все время из-за спины их кто-то окликал и что-то показывал.
Я согласился. В полутемной, жарко натопленной комнате, которая называлась диванною, стояли у стен длинные широкие диваны, крепкие и тяжелые, работы столяра Бутыги; на них лежали постели высокие, мягкие, белые, постланные, вероятно, старушкою в
очках. На одной постели, лицом к спинке дивана, без сюртука и без сапог, спал уже Соболь; другая ожидала меня. Я
снял сюртук, разулся и, подчиняясь усталости, духу Бутыги, который витал в тихой диванной, и легкому, ласковому храпу Соболя, покорно лег.
Господин Кругликов встал, вошел в свою каморку,
снял со стены какой-то портрет в вычурной рамке, сделанной с очевидно нарочитым старанием каким-нибудь искусным поселенцем, и принес его к нам. На портрете, значительно уже выцветшем от времени, я увидел группу: красивая молодая женщина, мужчина с резкими, характерными чертами лица, с умным взглядом серых глаз, в
очках, и двое детей.
Шервинский. Слушаю-с! (
Снимает пальто, шляпу, калоши,
очки, остается в великолепном фрачном костюме.) Вот, поздравьте, только что с дебюта. Пел и принят.
— Хотите чаю? — спросил Яков Ильич,
сняв и протирая
очки.
Назаров
снял картуз, шаркая по земле толстыми подошвами сапог. Яков Ильич выпрямил спину, вытянул под столом тонкие длинные ноги и несколько секунд молча смотрел сквозь круглые
очки в лицо гостя, потом его редкие, жёлтые усы, концами вниз, дрогнули, обнажив чёрные зубы.
Борис. Да, я в первый раз понял, и потом то, что я видел на деревне… Надо только
снять те какие-то
очки, сквозь которые мы смотрим на жизнь народа, и понять связь их страданий с нашими радостями, и кончено.
— Что, давно встали, Михайло Васильич? — спросил Лухнов, медлительно
снимая с сухого носа золотые
очки и старательно вытирая их красным шелковым платком.
Губернатор бережно положил на стол письмо, торжественно
снял с носа затуманившиеся
очки, торжественно и медленно протер их кончиком платка и с уважением и гордостью сказал...
— Через малую веранду из парка, друг мой! Когда вся эта сволочь уехала, я и вернулся. А
очки (князь
снял их),
очки здесь уже, на границе, надел. Они с простыми стеклами.
Кто-то заказал
снять копию масляными красками с фотографии «Коршуна», а в каюте старшего штурмана старик-китаец с большими круглыми
очками уже разложил свои инструменты и, опустившись на колени, с самым глубокомысленным видом, как-то нежно присюсюкивая губами, осторожно буравил маленьким буравчиком мозоль на ноге почтенного Степана Ильича.
Подойдя к перекрестку, Артур повернул,
снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик с широчайшими бантами, а из-под чепчика выглядывали стариннейшие, дедовские
очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем большой палец ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.
Канкрин был в своем обыкновенном, длиннополом военном сюртуке с красным воротником, в больших темных
очках с боковыми зелеными стеклами и в галошах, которые он носил во всякую погоду и часто не
снимал их даже в комнате. На голове граф имел военную фуражку с большим козырьком, который отенял все его лицо. Он вообще одевался чудаком и, несмотря на тогдашнюю строгость в отношении военной формы, позволял себе очень большие отступления и льготы. Государь этого как бы не замечал, а прочие и не смели замечать.
На столе лежала раскрытая большая книга, церковнославянской печати — Минея-Четия, как узнала потом Полина. Старый, как лунь, поседевший, лакей, приятной наружности, при входе гостей тихо приподнимался,
снимал с носа
очки и, положив их на книгу, почтительно кланялся.
Действительно, на повязке были мелкие пятна запекшейся крови. Он
снял ее и спрятал в карман. Сурмин осмотрел ушиб и успокоил его, сказав, что рана едва заметна. Старик надел
очки, чтобы, как он думал, совсем скрыть ее.
— Да у тебя новые
очки, — сказала Лиза, — поздравляю тебя с покупкой, ты был без них как без глаз. Дай-ка, попробую их на себе. Ведь я тоже близорука, настоящая папашина дочка, — прибавила она, обращаясь к Сурмину,
сняла с отца
очки, надела на свой греческий носик и кокетливо провела ими по разным предметам в комнате, не минуя и гостя.
— Ах,
снимите эти… как эти… — она указывала на
очки.
— Сделайте милость! — и
снимает с себя
очки без всякой хитрости.
Я померил
очки и сейчас же их
снял назад и говорю...