Неточные совпадения
— Ате
деньги… я, впрочем, даже и не знаю, были ли там и деньги-то, — прибавил он тихо и как бы в раздумье, — я
снял у ней тогда кошелек с шеи, замшевый… полный, тугой такой кошелек… да я не посмотрел на него; не успел, должно быть… Ну, а вещи, какие-то все запонки да цепочки, — я все эти вещи и кошелек на чужом одном дворе, на В — м проспекте под камень схоронил, на другое же утро… Все там и теперь лежит…
— Ну, теперь пойдемте мыться, — сурово сказал Петр Ильич. — Положите
деньги на стол али суньте в карман… Вот так, идем. Да
снимите сюртук.
— Все равно, что вздумается. Мать дает
деньги в залог,
сними брошку. Или вот, еще лучше: она дает уроки на фортепьяно. Скажем, что у тебя есть племянница.
Струнников, с своей стороны, тоже доволен. Но он не мечтает, во-первых, потому, что отяжелел после обеда и едва может добрести до кабинета, и, во-вторых, потому, что мечтания вообще не входят в его жизненный обиход и он предпочитает проживать
деньги, как придется, без заранее обдуманного намерения. Придя в кабинет, он
снимает платье, надевает халат и бросается на диван. Через минуту громкий храп возвещает, что излюбленный человек в полной мере воспользовался послеобеденным отдыхом.
— Отпираю, а у самого руки трясутся, уже и
денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком, меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой
сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне карманы обшаривали, я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать! Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! — и раскатывался дробным смехом.
Нищенствуя, детям приходилось
снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать
деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и в то же время сами подучивались у взрослых «работе».
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг
деньги девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в руку пятидесятирублевую,
снял мантилью с платком и накинул всё на плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла девушка, для чего у нее купили, с таким для нее барышом, ее старую, ничего не стоившую рухлядь.
Тогда его сейчас обыскали, пестрое платье с него
сняли и часы с трепетиром, и
деньги обрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.
— Однако это даже весьма мне удивительно, мамынька… Кто у нас, напримерно, хозяин в дому?.. Феня, в другой раз ты мне
деньги отдавай, а то я с живой кожу
сниму.
— Не велика жилка в двадцати-то пяти саженях, как раз ее в неделю выробишь! — объяснял он. — Добыл все,
деньги пропил, а на похмелье ничего и не осталось… Видывали мы, как другие прочие потом локти кусали. Нет, брат, меня не проведешь… Мы будем сливочками
снимать свою жилку, по удоям.
— Спесивая стала, Наташенька… Дозваться я не могла тебя, так сама пошла: солдатке не до спеси. Ох, гляжу я на тебя, как ты маешься, так вчуже жаль… Кожу бы с себя ровно
сняла да помогла тебе! Вон Горбатые не знают, куда с
деньгами деваться, а нет, чтобы послали хоть кобылу копны к зароду свозить.
И Василий стал всё больше и больше думать о том, как бы сделать, чтобы сразу захватить побольше
денег. Стал он вспоминать, как он прежде пользовался, и решил, что не так надо делать, что надо не так, как прежде, ухватить где плохо лежит, а вперед обдумать, вызнать и сделать чисто, чтобы никаких концов не оставить. К рожеству богородицы
сняли последнюю антоновку. Хозяин попользовался хорошо и всех караульщиков и Василья расчел и отблагодарил.
После обеда гимназист вернулся в свою комнату, вынул из кармана купон и мелочь и бросил на стол, а потом
снял мундир, надел куртку. Сначала гимназист взялся за истрепанную латинскую грамматику, потом запер дверь на крючок, смел рукой со стола в ящик
деньги, достал из ящика гильзы, насыпал одну, заткнул ватой и стал курить.
Оказалось, что портреты
снимает удивительно: рисунок правильный, освещение эффектное, характерные черты лица схвачены с неподражаемой меткостью, но ни конца, ни отделки, особенно в аксессуарах, никакой; и это бы еще ничего, но хуже всего, что, рисуя с вас портрет, он делался каким-то тираном вашим: сеансы продолжал часов по семи, и — горе вам, если вы вздумаете встать и выйти: бросит кисть, убежит и ни за какие
деньги не станет продолжать работы.
— Да, если ты позволишь, я бы не
сняла ее. Зачем наряжаться? и трата
денег, и лишние хлопоты без всякой пользы.
— Да так вот, — объяснил Молодкин, — приехал я, а он сидит во фраке, в перчатках и в белом галстухе — хоть сейчас под венец!"
Деньги!"Отдал я ему двести рублей, он пересчитал, положил в ящик, щелкнул замком:"остальные восемьсот!"Я туда-сюда — слышать не хочет! И галстух
снял, а ежели, говорит, через полчаса остальные
деньги не будут на столе, так и совсем разденусь, в баню уеду.
Доказывал я молодому князю, что гораздо было бы выгоднее верхний этаж
снять, и даже
деньги хорошие предлагал, а он старика боится.
Пришёл Шакир и,
сняв шапку, стал просить
денег.
— Что же, когда Дюсе деньги-то посылать будете? — спросил старик-камердинер Гаврило,
снимая с него сапоги.
Косяков уже шагал по двору. Ночь была светлая, и Косяков боязливо оглядывался в сторону дома, точно боялся какой засады. Вот и знакомый старый ларь.
Сняв осторожно замок и накладку, Косяков еще раз оглянулся кругом и по пояс опустился в глубокий ларь, где долго шарил руками в овсе, прежде чем ущупал заветный узелок. Достав узелок из ларя, Косяков вернулся с ним в Зотушкин флигелек, проверил там
деньги и передал Зотушке ту самую жилку, которую когда-то привез Михалко из Полдневской от Маркушки.
Метчик оглядывает кучки и, если ему не по силам, просит часть
снять, а если хватает в кармане
денег на расплату, заявляет...
Пошли. Отец заставил меня
снять кобылку. Я запрятал ее под диван и вышел в одной рубахе. В магазине готового платья купил поддевку, но отцу я заплатить не позволил — у меня было около ста рублей
денег. Закусив, мы поехали на пароход «Велизарий», который уже дал первый свисток. За полчаса перед тем ушел «Самолет».
— Я еще не настолько дурак, чтобы равнять себя с Варламовым, — ответил Соломон, насмешливо оглядывая своих собеседников. — Варламов хоть и русский, но в душе он жид пархатый; вся жизнь у него в
деньгах и в наживе, а я свои
деньги спалил в печке. Мне не нужны ни
деньги, ни земля, ни овцы, и не нужно, чтоб меня боялись и
снимали шапки, когда я еду. Значит, я умней вашего Варламова и больше похож на человека!
«Кажется, я много врал, — подумал он. — Ну всё равно. Вино хорошо, но свинья он большая. Купеческое что-то. И я свинья большая, — сказал он сам себе и захохотал. — То я содержал, то меня содержат. Да, Винклерша содержит — я у ней
деньги беру. Так ему и надо, так ему и надо! — Однако раздеться, сапоги не
снимешь».
Лотохин. Да на что она вам? Мне она нужнее, я велю с нее
снять копию. Я так облуплю яичко, что вам останется только в рот положить. В
деньгах задержки не будет; мне купчую в руки, а вам
деньги, все до одной копеечки.
Кончив с своей ниткой, он медленно привстал с места, медленно отодвинул стул, медленно
снял очки, медленно пересчитал
деньги и, наконец, спросив меня через плечо: взять ли полную порцию? медленно вышел из комнаты.
— Твои
деньги, — звучным тенором ответил Мигун,
сняв шапку перед Ромасем.
Потом Гаврила
снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на
деньги, зажатые в ладони, свободно и глубоко вздохнул, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш.
Бутон. Я — тоже. Я сдам. (Прячет
деньги.) Ну, я пошел
снимать нагар. (Вооружается свечными щипцами.)
Муаррон (
сняв маску). Кто крикнул про
деньги? (Вынимает шпагу, пробует ее конец.)
Плис на шапке был гнилой, и именно потому, что накануне Акулина старательно зашила его в прорванном месте, он разлезся с другого конца, и именно то движение, которым Поликей,
сняв шапку, думал в темноте засовать глубже под хлопки письмо с
деньгами, это самое движение распороло шапку и высунуло конверт одним углом из-под плису.
Ильич
снял шапку и ощупал
деньги.
И деньги-то мне тычет… и перстни-то
снимает с рук, отдает; я все это беру…
Шервинский.
Деньги существуют на то, чтобы их тратить, как сказал Карл Маркс. Разрешите
снять бурку?
— Дети, кто из вас желает богатую купчиху? — спрашивает она,
снимая с ветки краснощекую купчиху, от головы до пяток усыпанную жемчугом и бриллиантами… — Два дома на Плющихе, три железные лавки, одна портерная и двести тысяч
деньгами! Кто хочет?
— Ах ты, козел бородатый, да как ты смел при нас о
деньгах говорить? — и тут вдруг заметался, и все, что видел из божественных изображений, в скибы собрал, и на концы прутьев гайки навернули и припечатывали, чтобы, значит, ни
снять, ни обменить было невозможно.
Он попробовал раз подумать о том, что ему теперь делать, как выехать без копейки
денег, как заплатить пятнадцать тысяч проигранных казенных
денег, что скажет полковой командир, что скажет его мать, что скажут товарищи, — и на него нашел такой страх и такое отвращение к самому себе, что он, желая забыться чем-нибудь, встал, стал ходить по комнате, стараясь ступать только наищели половиц, и снова начал припоминать себе все мельчайшие обстоятельства происходившей игры; он живо воображал, что уже отыгрывается и
снимает девятку, кладет короля пик на две тысячи рублей, направо ложится дама, налево туз, направо король бубен, — и всё пропало; а ежели бы направо шестерка, а налево король бубен, тогда совсем бы отыгрался, поставил бы еще всё на пе и выиграл бы тысяч пятнадцать чистых, купил бы себе тогда иноходца у полкового командира, еще пару лошадей, фаэтон купил бы.
«Это, — говорит, — они идут смотреть, как в Пушкарской слободе постоялый дворник ночью сонного офицера зарезал. Совсем, — говорит, — горло перехватил и пятьсот рублей
денег с него
снял. Поймали его, весь в крови, — говорят, — и
деньги при нем».
Один раз идет поздно вечером царский сын мимо избушки, и слышно ему — кто-то говорит: «Вот слава богу, наработался, наелся и спать лягу; чего мне еще нужно?» Царский сын обрадовался, велел
снять с этого человека рубашку, а ему дать за это
денег, сколько он захочет, а рубашку отнести к царю.
И все нам в это время улыбалось. Публика нас любила, директор дорожил нами и платил нам большое жалованье… Мы с Лоренцитой решили жить как можно бережливее, чтобы скопить немного
денег и
снять свой собственный цирк, сначала, конечно, самый маленький, переносный, под полотняной крышей «шапито», как у нас называется.
Однажды с почтового поезда
сняли безбилетного пассажира, и это было праздником для скучающего жандарма. Он подтянулся, шпоры звякнули отчетливо и свирепо, лицо стало сосредоточенно и зло, — но счастье было непродолжительно. Пассажир заплатил
деньги и торопливо, ругаясь, вернулся в вагон, а сзади растерянно и жалко тренькали металлические кружки, и над ними расслабленно колыхалось обессилевшее тело.
Через год ее били кнутом в Орле на Ильинской площади. Она была еще молоденькая и очень хорошо сложенная. Ей дали пятнадцать ударов и растерзали ей до кости все бока и спину, но она не потеряла чувств и за каждым ударом вскрикивала: «Понапрасно страдаю!» А когда ее
сняли с деревянной кобылы, и она увидала на своей свитке набросанные медные
деньги, то заплакала и сказала...
Нашлись и такие, что образ со стены
снимали, заверяя, что Доронин попал в полон к трухменцам, продан был в Хиву и там, будучи в приближении у царя, опоил его сонным зельем, обокрал казначейство и с басурманскими
деньгами на Русь вышел…
— Возьми, милая моя, эти
деньги и в первом попавшемся городе
сними с себя фотографический портрет. Понимаешь? Портрет ты пришлешь мне…вот по этому адресу…
Много церемониться было не из чего — и мы откровенно выразили ему наши опасения; но Кирилл нас тотчас же благородно успокоил, и притом сделал самому себе некоторый комплимент, сказав, что он водил медведя, держа рассудок в сумке, и пил только на чужой счет своих земляков, а все
деньги забил в сапоги под стельку, — и потому когда товарищи захотели
снять с него и пропить те сапоги, то он тут сейчас очувствовался и вскричал караул, но сапог
снять не дал, а лучше согласился претерпеть неудовольствие на самом себе, что и последовало.
Несмотря на то, что малейшее движение причиняло ему нестерпимые страдания, он просил
снять с левой ноги чересок [Черес — кошелек в виде пояска, который солдаты носят обыкновенно под коленом. (Прим. Л. Н. Толстого.)] с
деньгами.
А ведь Серафима-то, пожалуй, и не по-бабьи права. К чему было «срамиться» перед Калерией, бухаться в лесу на колени, когда можно было
снять с души своей неблаговидный поступок без всякого срама? Именно следовало сделать так, как она сейчас, хоть и распаленная гневом, говорила: она сумела бы перетолковать с Калерией, и
деньги та получила бы в два раза. Можно добыть сумму к осени и выдать ей документ.
В сюртуке и не
снимая перчаток, присел он к письменному столу, отпер ключом верхний ящик и вынул оттуда бумагу. Это была доверенность Марьи Орестовны Нетовой. Ее
деньги положены были им, в разных бумагах, на хранение в контору государственного банка. Но он уже раза два вынимал их и менял на другие.
Борцов. Где же мне взять
денег? Все пропито! Все дотла! Что же я могу тебе дать? Пальто вот только одно осталось, но дать тебе его я не могу… Оно на голом теле. Хочешь шапку? (
Снимает шапку и подает ее Тихону.)
Мой покойный батенька, царство им небесное, везли к барину пятьсот целковых
денег; тогда наши и шепелевские мужики
снимали у барина землю в аренду, так батенька везли
деньги за полгода.