Неточные совпадения
В политике, которая в наше время играет господствующую роль, обычно говорят не об
истине и лжи, не о добре и зле, а о «правости» и «левости», о «реакционности» или «революционности», хотя такого рода критерий начинает терять всякий
смысл.
Лучше можно сказать, что Бог есть
Смысл и
Истина мира, Бог есть Дух и Свобода.
Если мы отвергаем так называемый объективный критерий
истины, и в
смысле реализма наивного, и в
смысле реализма рационалистического, и в
смысле идеализма трансцендентально-критического, то совсем не для того, чтобы утверждать «субъективность» произвольную, «психологизм» в гуссерльском
смысле слова, в противоположность глубокой реальности.
Тот хаос, в который сейчас ввергнут мир и за ним мысль, должен был бы привести к пониманию неразрывной связи
истины с существованием Логоса,
Смысла.
Но и при субъективно-экзистенциальном, динамическом понимании
истины она остается вечной и получает иной
смысл.
В познании духовном, глубинно-экзистенциальном, раскрываются
Истина и
Смысл.
Если нет Бога, как
Истины и
Смысла, нет высшей Правды, все делается плоским, нет к чему и к кому подыматься.
Если мы верим в спасительность
Истины, то совсем в другом
смысле.
Маркса нужно понимать в том
смысле, что он считал определяемость всей жизни человека экономикой скорее злом прошлого, чем
истиной на веки веков.
У него много здравого
смысла; ему хорошо знаком и помещичий быт, и крестьянский, и мещанский; в трудных случаях он мог бы подать неглупый совет, но, как человек осторожный и эгоист, предпочитает оставаться в стороне и разве только отдаленными, словно без всякого намерения произнесенными намеками наводит своих посетителей — и то любимых им посетителей — на путь
истины.
Но как ни безупречна была, в нравственном
смысле, убежденная восторженность людей кружка, она в то же время страдала существенным недостатком. У нее не было реальной почвы.
Истина, добро, красота — вот идеалы, к которым тяготели лучшие люди того времени, но, к сожалению, осуществления их они искали не в жизни, а исключительно в области искусства, одного беспримесного искусства.
Последствием пережитого переворота было страстное желание не только познать
истину и
смысл, но и изменить мир согласно
истине и
смыслу.
Я всегда оставался свободным искателем
истины и
смысла.
В них был гностический элемент в том
смысле, что спасение зависело от знания
истины.
Я и сейчас хотел бы вновь жить, чтобы вновь и вновь искать
истины и
смысла.
Всякая вера, вера в
истину, в
смысл, в ценность, в высоту есть лишь вера в Бога.
Для меня же был ценен экстатический подъем, направленный на «что», на
истину и
смысл.
Но
истина и
смысл не были для меня законом и нормой разума.
Люди романтического типа более всего стремятся пережить состояние экстатического подъема, независимо от того, связано ли это с достижением
истины и
смысла.
Искание
истины и
смысла я противоположил обыденности, бессмысленной действительности.
Я все-таки всю жизнь искал
истину и
смысл; «что» было для меня важнее, чем «как».
Это объясняется тем, что такого рода искание
истины есть в известном
смысле и нахождение
истины, такого рода обращение к
смыслу жизни есть проникновение
смыслом.
Я верил в существование
истины и
смысла, независимых от мировой и социальной среды.
Я почувствовал большую духовную устойчивость, незыблемую духовную основу жизни не потому, что я нашел определенную
истину и
смысл, определенную веру, а потому, что я решил посвятить свою жизнь исканию
истины и
смысла, служению правде.
Когда я сознал себя призванным философом, то я этим сознал себя человеком, который посвятит себя исканию
истины и раскрытию
смысла жизни.
Святоотеческая антропология была ущербна, в ней не было соответствия
истине христологической, не было того, что я назвал христологией человека в своей книге «
Смысл творчества».
Идея всеобщего спасения, очень притягательная и заключающая в себе долю
истины, легко превращается в злой соблазн, когда она понимается в
смысле спасения не только полноты бытия, но и самого зла, которое есть небытие.
Гностики и теософы лучше метафизиков и философов, поскольку они требуют посвящения для религиозного раскрытия
истины, но и они «интеллигенты-отщепенцы» в мировом
смысле этого слова, оторванные от корней, живущие гипертрофией интеллекта, безблагодатные.
Христианская история, говорят, не удалась, христианство не осуществилось в истории, но сама эта неудача, сама неосуществленность христианства поучительна для понимания религиозного
смысла истории, поддерживает
истину христианских пророчеств.
Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не открывается
истина, не раскрывается для него
смысл бытия, не доступен ему разум вещей.
В этом только
смысле можно сказать, что всякая теория познания имеет онтологический базис, т. е. не может уклониться от утверждения той
истины, что познание есть часть жизни, жизни, данной до рационалистического рассечения на субъект и объект.
Религиозная
истина — верховна, вера — подвиг отречения от благоразумной рассудочности, после которого постигается
смысл всего.
Разверни новейшие таинственные творения, возмнишь быти во времена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум человеческий, не мысля о том, был ли в речении
смысл; когда задачею любомудрия почиталося и на решение исследователей
истины отдавали вопрос, сколько на игольном острии может уместиться душ.
Бесправное, оно подрывает доверие к праву; темное и ложное в своей основе, оно гонит прочь всякий луч
истины; бессмысленное и капризное, оно убивает здравый
смысл и всякую способость к разумной, целесообразной деятельности; грубое и гнетущее, оно разрушает все связи любви и доверенности, уничтожает даже доверие к самому себе и отучает от честной, открытой деятельности.
Простая
истина, поговорка, общеизвестное изречение,
смысл которого он давно уже механически знал, вдруг благодаря какому-то внезапному внутреннему освещению приобретали глубокое философское значение, и тогда ему казалось, что он впервые их слышит, почти сам открыл их.
Так я и лег спать, вынеси из двухдневной тоски одну
истину: что, при известных условиях жизни, запой должен быть рассматриваем не столько с точки зрения порочности воли, сколько в
смысле неудержимой потребности огорченной души…
Ведь, как это ни просто, и как ни старо, и как бы мы ни одуряли себя лицемерием и вытекающим из него самовнушением, ничто не может разрушить несомненности той простой и ясной
истины, что никакие внешние усилия не могут обеспечить нашей жизни, неизбежно связанной с неотвратимыми страданиями и кончающейся еще более неотвратимой смертью, могущей наступить для каждого из нас всякую минуту, и что потому жизнь наша не может иметь никакого другого
смысла, как только исполнение всякую минуту того, что хочет от нас сила, пославшая нас в жизнь и давшая нам в этой жизни одного несомненного руководителя: наше разумное сознание.
Последствия такого способа утверждения
истины были те, что чем более нагромождались одно за другим эти подтверждения истинности рассказами о чудесах, тем более отклонялось самое учение от своего первоначального
смысла и тем непонятнее становилось оно.
«Ищите царствия божия и правды его, а остальное приложится вам». Единственный
смысл жизни человека состоит в служении миру содействием установлению царства божия. Служение же это может совершиться только через признание
истины и исповедание ее каждым отдельным человеком.
По учению Христа человек, который видит
смысл жизни в той области, в которой она несвободна, в области последствий, т. е. поступков, не имеет истинной жизни. Истинную жизнь, по христианскому учению, имеет только тот, кто перенес свою жизнь в ту область, в которой она свободна, — в область причин, т. е. познания и признания открывающейся
истины, исповедания ее, и потому неизбежно следующего, — как воз за лошадью, исполнения ее.
Нет ничего несогласнее с
истиной, как
истина в том
смысле, в каком ее понимает большинство людей.
Философические хитросплетения и бредни никогда не привьются к русскому: на это у него слишком много здравого
смысла; но нельзя же допустить, чтобы под именем философии нападали на всякое честное стремление к
истине и к сознанию.
Он всеобщего знать не хочет; он до него никогда не поднимается; он за самобытность принимает всякую дробность и частность, удерживая их самобытность: специализм может дойти до каталога, до всяких субсумаций, но никогда не дойдет до их внутреннего
смысла, до их понятия, до
истины наконец, потому, что в ней надобно погубить все частности; путь этот похож на определение внутренних свойств человека по калошам и пуговицам.
Наконец, толпа этого направления составляется из людей, вышедших из детского возраста и вообразивших, что наука легка (в их
смысле), что стоит захотеть знать — и узнаешь, а между тем наука им не далась, за это они и рассердились на нее; они не вынесли с собою ни укрепленных дарований, ни постоянного труда, ни желания чем бы то ни было пожертвовать для
истины.
О нет, не в том
смысле, чтобы арестовать вас. Хотя это и было бы удобнее для расследования
истины, я не прибегну к этой мере. Я только желал бы при вас сделать допрос Протасову и дать вам с ним очную ставку, при которой вам удобнее будет уличить его в неправде. Прошу присесть. Позовите господина Протасова.
Итак, первое, что является непререкаемой
истиной для простого
смысла, есть неприкосновенность личности.]
Истина и правда не имеют для них
смысла; заговорите о них — они молчат, улыбаются и не знают, что значат эти слова».
«Соблазнам должно прийти в мир», — сказал Христос. Я думаю, что
смысл этого изречения тот, что познание
истины недостаточно для того, чтобы отвратить людей от зла и привлечь к добру. Для того, чтобы большинство людей узнало
истину, им необходимо, благодаря грехам, соблазнам и суевериям, быть доведенными до последней степени заблуждения и вытекающего из заблуждения страдания.
Уныние есть такое состояние души, при котором человек не видит
смысла ни в своей, ни во всей жизни мира. Избавление от него есть только одно: вызвать в себе лучшие мысли свои или других людей, которые были тобою сознаны и которые объясняли тебе
смысл твоей жизни. Вызывание таких мыслей совершается повторением тех высших
истин, которые знаешь и можешь высказать сам себе — молитвой.
Но все это еще только наивно и странно; мы же на том не остановились, мы дошли до столбов Геркулесовых. Для доказательства истинности своих «убеждений» и для вящего распространения их, мы прибегали ко всяческим насилиям: явная ложь, клевета, самовосхваление — словом, все темные силы, какие только находились в распоряжении поборников
истины, были пущены в ход для зажатия рта противникам, подымавшим голос во имя простого здравого
смысла.