Неточные совпадения
— Слушайте, раз навсегда, — не вытерпела наконец Аглая, — если вы заговорите
о чем-нибудь вроде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или
о том, что «
мир спасет красота», то… я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но… предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза!
Слышите: я серьезно говорю! На этот раз я уж серьезно говорю!
По некоторым промелькнувшим словечкам он даже мог догадаться, что красавица немка, недели две тому назад, рассорилась с Настасьей Филипповной, так что во все эти дни
о ней ничего не слыхала, и всеми силами давала теперь знать, что и не интересуется
слышать, «хотя бы она за всех князей в
мире вышла».
Из ее слов Павел
услышал: «Когда можно будет сделаться, тогда и сделается, а сказать теперь
о том не могу!» Словом, видно было, что у Мари и у Фатеевой был целый
мир своих тайн, в который они не хотели его пускать.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий
мир, Максим пел
о горемычной своей доле,
о золотой волюшке,
о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто
услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
— «Повествуют, что первое человеков бытие — якоже свидетельствует Диодор — у добродетельных мужей», —
слышишь? — у добродетельных! — «иже
о естестве вещей написаша — сугубое бе. Нецыи бо мняху яко не создан
мир и нетленен и род человеческий без всякаго бе начала пред веки…»
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще вспоминал
о старшем сыне. Наверное Илья уже получил достойное возмездие за свою строптивость, об этом говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером, придя к брату и раздеваясь в передней, Артамонов старший
слышал, что
Миром, возвратившийся из Москвы, говорит...
— Беатриче, Фиаметта, Лаура, Нинон, — шептал он имена, незнакомые мне, и рассказывал
о каких-то влюбленных королях, поэтах, читал французские стихи, отсекая ритмы тонкой, голой до локтя рукою. — Любовь и голод правят
миром, —
слышал я горячий шепот и вспоминал, что эти слова напечатаны под заголовком революционной брошюры «Царь-Голод», это придавало им в моих мыслях особенно веское значение. — Люди ищут забвения, утешения, а не — знания.
И мы удивляемся Риму, который, видя у врат своих неприятеля, повелевает Консулу идти с воинством в другую часть
мира, или, теснимый со всех сторон врагами, с презрением
слышит о новых!..
— Слушайте, капитан, теперь нас никто не
слышит, и… я не знаю, какое вам дать честное слово, что никто в
мире не узнает
о нашем разговоре. Я совсем бесповоротно, я глубоко убежден, что вы — японец.
Владимир.
О, если б вы знали, если б видели… отец мой! Вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы… я повторю это перед целым
миром, и так громко, что ангелы
услышат и ужаснутся человеческой жестокости…
Какие речи! Господи, помилуй!
Не слушать бы! А как же их не слушать!
В
миру живешь, с людями; по-мирски
И надо жить, — все видеть и все
слышать.
Куда бежать от суеты мирской?
О юность, юность, молодое время!
Куда бежать мне! Господи, помилуй!
Я не пишу в эту книжку ни слова
о том, что делается и что я испытываю дома. Слезы, которыми встречает и провожает меня мать, какое-то тяжелое молчание, сопровождающее мое присутствие за общим столом, предупредительная доброта братьев и сестер — все это тяжело видеть и
слышать, а писать об этом еще тяжелее. Когда подумаешь, что через неделю придется лишиться всего самого дорогого в
мире, слезы подступают под горло…
Всё, что мы познаем, мы познаем или нашими пятью чувствами, то есть тем, что видим,
слышим, ощупываем вещи, или тем, что переносимся в другие существа, живем их жизнью. Если бы мы познавали вещи только пятью чувствами,
мир был бы нам совсем непонятен. То, что мы знаем
о мире, мы знаем только потому, что мы можем посредством любви переноситься в другие существа и жить их жизнью. Люди телами своими разделены и не могут понимать друг друга. Любовью же они все соединены, и в этом великое благо.
И, однако, это отнюдь не значит, чтобы вера была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на землю Спасителя
мира было предметом веры для ветхозаветного человечества, но вот как
о нем говорит новозаветный служитель Слова: «
о том, что было от начала, что мы
слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши,
о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам),
о том, что мы видели и
слышали, возвещаем вам» (1 поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
Мои спутники были все в сборе. После ужина меня стало клонить ко сну. Завернувшись в одеяло, я лег около огня и сквозь дремоту
слышал, как Чжан-Бао рассказывал казакам
о Великой китайской стене, которая тянется на 7 000 ли [Ли — китайская мера длины, равна приблизительно 500 метрам.] и которой нет равной во всем
мире.
От него я также много
слышал подробностей
о тогдашнем деляческом
мире, но в мой роман я ввел, кроме бытовых сцен, и любовную фабулу, и целую историю молодого супружества, и судьбу вдовы эмигранта с девочкой вроде Лизы Герцен, перенеся их из-за границы в Россию.
Самое обычное явление, например, в научном
мире —
слышать и читать рассуждения
о происхождении жизни из игры физических, механических сил.
Было немало офицеров, которые
о мире не хотели и
слышать. У них была своеобразная военная «честь», требовавшая продолжения войны.
— Где-то я буду при закате твоем?..
О! скорей, скорей из этого
мира сует, где каждый миг для меня несносен! скорей к тебе,
о моя Роза, мой Фриц! — Когда ж
услышал шум колес, приближавшийся к тюрьме, он прибавил: — Слава богу, спешат!
Старший сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость к славе России. Во время переговоров
о мире, страдая за Россию, читая и горесть на лицах бояр,
слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности, пришел к отцу и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
Осужденный с жаром взял руку Гагена и сказал: „Дайте мне малый срок заплатить дань земному; после того не
услышите от меня ни слова
о презренных вещах здешнего
мира”.
Что другие?
Свора голодных нищих.
Им все равно…
В этом
мире немытом
Душу человеческую
Ухорашивают рублем,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно,
Чем быть королем…
Я
слышал, как этот прохвост
Говорил тебе
о Гамлете.
Что он в нем смыслит?
Гамлет восстал против лжи,
В которой варился королевский двор.
Но если б теперь он жил,
То был бы бандит и вор.
Потому что человеческая жизнь
Это тоже двор,
Если не королевский, то скотный.
В нашем европейском обществе на заявление Христа, — что он пришел в
мир для того, чтобы свидетельствовать
о истине, и что потому всякий, кто — от истины,
слышит его, на эти слова все давно уже отвечали себе словами Пилата: что есть истина?
Русь сразилась с Наполеоном; смятенный народ с часу на час ждал разрушения
мира и вдруг
услышал о победе и изгнании врага из пределов отчизны.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были так ей близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того
мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она
слышала слова Дуняши,
о Петре Ильиче,
о несчастии, но не поняла их.
Оглянитесь вокруг себя, припомните хотя бы одну из малых сих,
о которых я раскрыл вам что мог и как умел, щадя вашу скромность и
мир души вашей; проверьте мой рассказ через тех ремесленниц, у которых есть молодые ученицы, — и вы наверно
услышите подтверждение моих слов.