Неточные совпадения
Но таково было ослепление этой несчастной
женщины, что она и
слышать не хотела
о мерах строгости и даже приезжего чиновника велела перевести из большого блошиного завода в малый.
— Я не могу
слышать равнодушно, когда нападают на
женщин, — продолжала Евдоксия. — Это ужасно, ужасно. Вместо того чтобы нападать на них, прочтите лучше книгу Мишле «De l’amour». [
О любви (фр.).] Это чудо! Господа, будемте говорить
о любви, — прибавила Евдоксия, томно уронив руку на смятую подушку дивана.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая
женщина из Олонецкого края сказывала
о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать,
слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери.
— Удивительно неряшливый и уродливый человек. Но, когда
о любви говорят такие… неудачные люди, я очень верю в их искренность и… в глубину их чувства. Лучшее, что я
слышала о любви и
женщине, говорил один горбатый.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать
о женщинах,
о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он
слышит треск жестких волос.
Он
слышал: террористы убили в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания, в Интерлакене стреляли в какого-то немца, приняв его за министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, —
женщина в желтом неутомимо и назойливо кричала, — но все,
о чем кричала она, произошло в прошлом, при другом Самгине. Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни
о чем, кроме себя и Марины.
У нее была очень милая манера говорить
о «добрых» людях и «светлых» явлениях приглушенным голосом; как будто она рассказывала
о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он
слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден старичка Козлова. Но все это было несущественно и не мешало ему привыкать к
женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
Макаров ходил пешком по деревням, монастырям, рассказывал об этом, как
о путешествии по чужой стране, но
о чем бы он ни рассказывал, Клим
слышал, что он думает и говорит
о женщинах,
о любви.
Думалось трезво и даже удовлетворенно, — видеть такой жалкой эту давно чужую
женщину было почти приятно. И приятно было
слышать ее истерический визг, — он проникал сквозь дверь.
О том, чтоб разорвать связь с Варварой, Самгин никогда не думал серьезно; теперь ему казалось, что истлевшая эта связь лопнула. Он спросил себя, как это оформить: переехать завтра же в гостиницу? Но — все и всюду бастуют…
Она порылась в своей опытности: там
о второй любви никакого сведения не отыскалось. Вспомнила про авторитеты теток, старых дев, разных умниц, наконец писателей, «мыслителей
о любви», — со всех сторон
слышит неумолимый приговор: «
Женщина истинно любит только однажды». И Обломов так изрек свой приговор. Вспомнила
о Сонечке, как бы она отозвалась
о второй любви, но от приезжих из России
слышала, что приятельница ее перешла на третью…
Но, однако, полслова-то можно сказать: мы
слышали давеча не показание, а лишь крик исступленной и отмщающей
женщины, и не ей,
о, не ей укорять бы в измене, потому что она сама изменила!
Когда Алеша вошел в переднюю и попросил
о себе доложить отворившей ему горничной, в зале, очевидно, уже знали
о его прибытии (может быть, заметили его из окна), но только Алеша вдруг
услышал какой-то шум, послышались чьи-то бегущие женские шаги, шумящие платья: может быть, выбежали две или три
женщины.
— Сейчас отдохну. Зачем вы хотите отказать мне в последнем желании?.. А знаете ли, я давно уже мечтал с вами как-нибудь сойтись, Лизавета Прокофьевна; я
о вас много
слышал… от Коли; он ведь почти один меня и не оставляет… Вы оригинальная
женщина, эксцентрическая
женщина, я и сам теперь видел… знаете ли, что я вас даже немножко любил.
Слышала тоже, что Нина Александровна Иволгина, мать Гаврилы Ардалионовича, превосходная и в высшей степени уважаемая
женщина; что сестра его Варвара Ардалионовна очень замечательная и энергичная девушка; она много
слышала о ней от Птицына.
Паншин,
услышав имя Лизы, пустился толковать
о самопожертвовании,
о том, кто более способен на жертвы — мужчина или
женщина.
…Я теперь все с карандашом — пишу воспоминания
о Пушкине. Тут примешалось многое другое и, кажется, вздору много. Тебе придется все это критиковать и оживить. Мне как кажется вяло и глупо. Не умею быть автором. J'ai l'air d'une femme en couche. [Я похож на
женщину, собирающуюся родить (франц.).] Все как бы скорей
услышать крик ребенка, покрестить его, а с этой системой вряд ли творятся произведения для потомства!..
Черкасов говорит ему, что счастлив, что имел возможность преклонить колени перед могилой, где покоится прах
женщины, которой он давно в душе поклоняется,
слыша о ней столько доброго по всему Забайкалью.
Матвей Муравьев читал эту книгу и говорит, что негодяй Гризье, которого я немного знал, представил эту уважительную
женщину не совсем в настоящем виде; я ей не говорил ничего об этом, но с прошедшей почтой пишет Амалья Петровна Ледантю из Дрездена и спрашивает мать, читала ли Анненкова книгу,
о которой вы теперь от меня
слышали, — она говорит, что ей хотелось бы, чтоб доказали, что г-н Гризье (которого вздор издал Alexandre Dumas) пишет пустяки.
Сначала заглядывали к нам, под разными предлогами, горничные девчонки и девушки, даже дворовые
женщины, просили у нас «поцеловать ручку», к чему мы не были приучены и потому не соглашались, кое
о чем спрашивали и уходили; потом все совершенно нас оставили, и, кажется, по приказанью бабушки или тетушки, которая (я сам
слышал) говорила, что «Софья Николавна не любит, чтоб лакеи и девки разговаривали с ее детьми».
Она стала расспрашивать Махина
о подробностях и
о том, как, почему произошла такая перемена в Пелагеюшкине, и Махин рассказал то, что он
слышал от Степана
о последнем убийстве, и как кротость, покорность и бесстрашие смерти этой очень доброй
женщины, которую он последнюю убил, победили его, открыли ему глаза и как потом чтение Евангелия докончило дело.
Еще одно его смущало, его сердило: он с любовью, с умилением, с благодарным восторгом думал
о Джемме,
о жизни с нею вдвоем,
о счастии, которое его ожидало в будущем, — и между тем эта странная
женщина, эта госпожа Полозова неотступно носилась… нет! не носилась — торчала… так именно, с особым злорадством выразился Санин — торчала перед его глазами, — и не мог он отделаться от ее образа, не мог не
слышать ее голоса, не вспоминать ее речей, не мог не ощущать даже того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах желтых лилий, которым веяло от ее одежд.
Но самое страшное Матвей находил в дружеских беседах мужчин
о женщинах: всё, что он
слышал раньше от и рабочих и помимо воли уловил из бесстыдных разговоров отца с Пушкарём и Власьевной, — всё это теперь разлилось перед ним до размеров глубокой, грязной лужи, в которой тонула
женщина, стыдно обнажённая и, точно пиявками, густо облепленная клейкими, пакостными словами.
Слова её падали медленно, как осенние листья в тихий день, но слушать их было приятно. Односложно отвечая, он вспоминал всё, что
слышал про эту
женщину: в своё время город много и злорадно говорил
о ней,
о том, как она в первый год по приезде сюда хотела всем нравиться, а муж ревновал её, как он потом начал пить и завёл любовницу, она же со стыда спряталась и точно умерла — давно уже никто не говорил
о ней ни слова.
— Видно, от вашего брата ни от кого не будет толку, —
слышал он. Потом
женщина тихо воскликнула: —
О, господи!
Матвей знал, зачем люди женятся; откровенные разговоры Пушкаря, рабочих и Власьевны
о женщинах давно уже познакомили его с этим. Ему было приятно
слышать, что отец бросил Власьевну, и он хотел знать, какая будет мачеха. Но всё-таки он чувствовал, что ему становится грустно, и желание говорить с отцом пропало.
Бутлер,
слыша, что я рассказываю, умалчивая
о появлении неизвестной
женщины, сам обошел этот вопрос, очевидно, понимая, что у меня есть основательные причины молчать.
— Но рядом со всем этим он замечал, что каждый раз, когда ему приходится говорить
о позорной современности,
о том, как она угнетает человека, искажая его тело, его душу, когда он рисовал картины жизни в будущем, где человек станет внешне и внутренне свободен, — он видел ее перед собою другой: она слушала его речи с гневом сильной и умной
женщины, знающей тяжесть цепей жизни, с доверчивой жадностью ребенка, который
слышит волшебную сказку, и эта сказка в ладу с его, тоже волшебно сложной, душою.
— Вы не раз
слышали мое мнение
о призвании
женщин, — возразил с снисходительной улыбкой Рудин. — Вы знаете, что, по-моему, одна Жанна д’Арк могла спасти Францию… Но дело не в том. Я хотел поговорить
о вас. Вы стоите на пороге жизни… Рассуждать
о вашей будущности и весело, и не бесплодно… Послушайте: вы знаете, я ваш друг; я принимаю в вас почти родственное участие… А потому я надеюсь, вы не найдете моего вопроса нескромным: скажите, ваше сердце до сих пор совершенно спокойно?
Если вам, читатель, случалось разговаривать рядом с комнатой, в которой сидят двое влюбленных, или если вам случалось беседовать с
женщиной, с которой говорить хочется и нужно, чтобы другие
слышали, что вы не молчите, а в то же время не слыхали,
о чем вы говорите с нею, так вам об этом нечего рассказывать.
— Я не позволю вам заикаться
о моей сестре. Если есть у вас право на эту
женщину, — пусть правда то, что вы мне говорили
о ней, пусть она пала, пусть десятки люден имеют на нее такие же права, как вы, — у вас есть право на нее, но у вас нет прав на мою сестру. Я запрещаю вам говорить ей что-нибудь
о сестре!
Слышите?
Из всего, что
слышала бедная
женщина в течение этого несчастного утра, это утешение
о.
Гневышов. Если вам угодно знать подробности
о приданом, пойдемте в эту комнату, мы там можем говорить без помехи. Вас, как
женщину, должен интересовать этот предмет; а я, как мужчина деловой, люблю делать дело аккуратно. Я
слышу движение на террасе, вероятно, наши молодые люди хотят войти в дом… Пойдемте!.. (Уходят.)
Ненавистно говорил он
о женщинах и всегда похабно, называя всё женское грубо, по-мужичьи, плевался при этом, а пальцы скрючивал и водил ими по воздуху, как бы мысленно рвал и щипал женское тело. Нестерпимо мне
слышать это, задыхаюсь. Вспомню жену свою и счастливые слёзы наши в первую ночь супружества, смущённое и тихое удивление друг перед другом, великую радость…
Новой литературы он терпеть не мог и читал только евангелие да древних классиков;
о женщинах не мог
слышать никакого разговора, почитал их всех поголовно дурами и очень серьезно жалел, что его старуха мать —
женщина, а не какое-нибудь бесполое существо.
И
о чем они там говорили — никто не
слышал; но, конечно, все отлично знали, в чем это дело, и обстоятельнее всех исследовали его именно
женщины, имевшие смелость спуститься на самое дно глубокого оврага в Долгом лесу, и там под хворостом и сухою листвою прошлогоднего листопада рассмотрели сильно разложившийся труп, который вся деревня единогласно признала за труп шорника Кожиёна.
Он только тут узнал про эти муки, он ежедневно
слышал свежие рассказы еще
о вчерашних только событиях из уст молодой
женщины, он видел порою взрывы ее невольного негодования, порою ее слезы и… и, потупляя глаза, краснел за себя, за свой народ, за свое правительство, которое становилось ему ненавистным в эти тяжелые минуты.
— Не было случая на веку бека-Мешедзе, — а старый бек живет долго, очень долго, — чтобы дети учили взрослых, как поступать. Если ты пришла как гостья, войди,
женщины угостят тебя бараниной и хинкалом… Тогда будь тиха и не напоминай
о том, что неприятно
слышать ушам старого бека-Мешедзе.
«Кити крепче оперлась на руку Левина и прижала ее к себе. Он наедине с нею испытывал теперь, когда мысль
о ее беременности ни на минуту не покидала его, то еще новое для него и радостное, совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой
женщине. Ему хотелось
слышать звук ее голоса, изменившегося теперь при беременности. В голосе, как и во взгляде, была мягкость и серьезность, подобная той, которая бывает у людей, постоянно сосредоточенных над одним любимым делом».
Но вот сквозь сон
слышит он собачий лай. Лает сначала одна собака, потом другая, третья… и собачий лай, мешаясь с куриным кудахтаньем, дает какую-то дикую музыку. Кто-то подходит к Лаеву и спрашивает
о чем-то. Засим
слышит он, что через его голову лезут в окно, стучат, кричат…
Женщина в красном фартуке стоит около него с фонарем в руке и
о чем-то спрашивает.
Вероятно, и сам король не имел понятия
о баронессе Зегевольд, ибо он никогда ни об одной
женщине не хотел
слышать.
— А
слышал о новом героизме
женщины? — спросил фон Зееман.
Ужасная процессия потянулась по набережной, по Великой улице, к Москворецкому мосту. Толпы народа начали сноваться вслед за ней. Казалось, надо бы ожидать, что чернь присоединит свои оскорбления к тем, которыми татаре угощали свою несчастную жертву; напротив, русские, смотря на молодость, красоту, благородный вид Антона,
слыша, что он готовился принять русский закон, жалели
о нем и бранили татар, многие
женщины плакали.
Последняя, как это всегда бывает с
женщинами вообще, а с молоденькими девушками в особенности, чем более
слышала дурного от своей матери
о «спасителе», тем в более ярких чертах создавала в себе его образ, и Капитолина Андреевна добилась совершенно противоположных результатов: симпатия, внушенная молодой девушке «авантюристом Савиным» — как называла его Усова — день ото дня увеличивалась, и Вера Семеновна кончила тем, что влюбилась по уши в героя стольких приключений.
— Я всегда
слышала о вас, — перебила ее Надежда Александровна, — как об очень развитой и гуманной
женщине, и Владимир Николаевич также всегда говорил
о вас с восторгом.
Присутствие Наташи,
женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали
о ней свои замечания, как
о показываемом чуде, которое не человек, и не может
слышать и понимать, что́ говорят
о нем.