Неточные совпадения
Он читал газеты,
слушал лекции в Sorbonne и Collége de France, следил за прениями палат, принялся за
перевод известного ученого сочинения об ирригациях.
— Постойте, я вам принесу книжку. Вы из нее хоть главные факты узнаете. Так
слушайте же песню… Впрочем, я вам лучше принесу написанный
перевод. Я уверен, вы полюбите нас: вы всех притесненных любите. Если бы вы знали, какой наш край благодатный! А между тем его топчут, его терзают, — подхватил он с невольным движением руки, и лицо его потемнело, — у нас все отняли, все: наши церкви, наши права, наши земли; как стадо гоняют нас поганые турки, нас режут…
— Я не знаю, есть ли
перевод, но я
слушал это в германских университетах, когда года два тому назад ездил за границу и хотел несколько возобновить свои сведения в естественных науках.
Шаховской сам читал им
перевод «Мизантропа», и тот же Брянский сказывал мне, что они не могли удержаться от смеху,
слушая Шаховского, который, браня Кокошкина почти после каждого стиха, до того горячился и до того был смешон, что никто не понимал ни одного слова из пиесы и что, наконец, Шаховской сам расхохотался…
Учитель открыл класс речью, прекрасно сложенною, и говорил очень чувствительно. О чем он говорил — я не понял, потому что и не старался понимать. К чему речь, написанную по правилам риторики, говорить перед готовящимися еще
слушать только синтаксис? Пустые затеи! При всякой его остановке для
перевода духа я, кивая головою, приговаривал тихо:"говори!"
Я
слушал с удивлением
перевод этих речей, в которых, в сущности, не было ничего, кроме изложения действительных фактов. Все, что тут говорилось, была правда, все это было хорошо известно и нам, и Степану, и всей слободе. И я не мог понять, почему эта толпа торжествовала над этим человеком, которому стоило только поднять голову и сказать несколько слов. Я так и ждал, что Степан остановит коня и крикнет...
Мой товарищ по гимназии, впоследствии заслуженный профессор Петербургского университета В.А.Лебедев, поступил к нам в четвертый класс и прямо стал
слушать законоведение. Но он был дома превосходно приготовлен отцом, доктором, по латинскому языку и мог даже говорить на нем. Он всегда делал нам
переводы с русского в классы словесности или математики, иногда нескольким плохим латинистам зараз. И кончил он с золотой медалью.
Когда, в последние годы моего пребывания в Дерите, началась руссификация Дерптского университета и профессорам, местным уроженцам, было предложено в течение двух лет перейти в преподавании на русский язык, Кербер немедленно стал читать лекции по-русски. Язык русский он знал плохо, заказал русскому студенту перевести свои лекции и читал их по
переводу, глядя в рукопись. И мы
слушали...