Неточные совпадения
— А знаешь ли, — продолжал строго
царевич, — что таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне службы сегодня, я велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство на милость кладу и батюшке-царю за тебя
слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому
царевичу? — Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде
слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.
Прощай.
Вспомоществуй тебе святый Игнатий,
Когда придут иные времена.
А между тем небесной благодати
Таи в душе,
царевич, семена.
Притворствовать пред оглашенным светом
Нам иногда духовный долг велит;
Твои
слова, деянья судят люди,
Намеренья единый видит бог.
Настя с Парашей, воротясь к отцу, к матери, расположились в светлицах своих, а разукрасить их отец не поскупился. Вечерком, как они убрались, пришел к дочерям Патап Максимыч поглядеть на их новоселье и взял рукописную тетрадку, лежавшую у Насти на столике. Тут были «Стихи об Иоасафе
царевиче», «Об Алексее Божьем человеке», «Древян гроб сосновый» и рядом с этой пса́льмой «Похвала пустыне». Она начиналась
словами...
— Сто лет во все окна глаза прогляди, никакого
царевича здесь не увидишь, — брюзгливо промолвила Марьюшка в ответ на
слова Вари улангерской.
А была б у нас сказка теперь, а не дело, — продолжала Фленушка взволнованным голосом и отчеканивая каждое
слово, — был бы мой молодец в самом деле Иваном-царевичем, что на сивке, на бурке, на вещей каурке, в шапке-невидимке подъехал к нам под окно, я бы сказала ему, всю бы правду свою ему выпела: «Ты не жди, Иван-царевич, от меня доброй доли, поезжай, Иван-царевич, по белому свету, поищи себе,
царевич, жены по мысли, а я для тебя не сгодилась, не такая я уродилась.
В «синодике» после святейших патриархов и благочестивых царей вписаны были старинные знатные роды: Лопухиных, Головиных, князей Ромодановских, Троекуровых, Голицыных, Куракиных. А первее всех писан род князей Болховских. И под тем родом такие
слова приписаны были: «…и сродников их: царей и великих князей Петра и Петра всея Великия и Малыя и Белыя России, царицы Евдокии во иночестве Елены,
царевича Алексия и царевны Наталии… Не постави им сый человеколюбче во осуждение забвения древлеотеческих преданий».
— А забыли, что Аграфена Петровна после ваших
слов выглянула в окошко и сказала: «А у нас под окном в самом деле Иван-царевич сидит».
— Я Иваном-царевичем был, я сидел на завалинке и от
слова до
слова выслушивал девичьи речи, — сказал Петр Степаныч. — И с того часу полюбил я вас всей душой моей. А все-таки ни в Комарове, ни в Нижнем потом на ярманке не смог к вам подступиться. Задумаешь словечко сказать, язык-то ровно замерзнет. Только бывало и счастья, только и радости, когда поглядишь на вас. А без того тоска, скука и мука.
Нежный родитель поспешил успокоить сынка, подтвердив
слова дворецкого, что Анастасия точно обещана ему великим князем и что нет сил на свете, которые бы ее отбили. Лекаря же можно — прибавлял он — откинуть от нее угрозами и дарами. Не велика птица! За счастье почтет уступить
царевичу.
Отыскали наконец… Бедный, несчастный Антон! не застал
царевича в живых. Даньяр лежал в беспамятстве на трупе сына; он не видел лекаря, а то б убил его. Татаре бросились было на Антона, но его освободили недельщики, присланные уж с приказанием великого князя взять его под стражу и заковать в железа. Антон не противился; он знал, что участь его решена, он понимал Ивана Васильевича и помнил, что
слово грозного владыки не мимо идет. Невинный, он должен был подклонить голову под топор палача.
Его сменил другой жених, и в конце 1791 года кандидатом явился
царевич Мариамн Грузинский. По
словам Суворова, — ведшего сватовство своей дочери письмами, — «
царевич благонравен, но недостаток один — они дики».
Слова милости еще звучали в ушах не бывших в состоянии придти в себя горожан, а царь и
царевич со свитою уже скрылись из виду.
На всех присутствовавших, исключая
царевича да Бориса Годунова,
слова Карася произвели самые разнообразные действия, с общим ощущением трепета и неотразимости готового разразиться удара. Всегда дерзкий и находчивый, Григорий Лукьянович в это мгновение не мог совладать с собою и собрать мысли.
— Она была сужена тебе самим великим князем, — говорил между прочим хитрый дворецкий, — на этом господин Иван Васильевич положил свое
слово отцу твоему, как шли походом во Тверь. Жаль, коли достанется другому! Зазорно, коли невеста
царевича достанется немчину-лекарю! Скажет народ: пил мед
царевич, по устам текло, да в рот не попало; выхватил стопу дорогую из его рук иноземный детина!
— Вот видишь образ Спаса нашего, — перебил Иван Васильевич своим владычно-роковым голосом, — беру господа во свидетели, коли ты уморишь
царевича, голова твоя слетит долой. Слышь?
Слово мое немимо идет. Вылечишь — любая дочь боярская твоя, с нею любое поместье на всей Руси.
Только требую, чтобы все мои приказания насчет больного были исполняемы в точности,
слово в
слово, не отступая ни на волос, чтобы мои лекарства давали раз в раз, как я прикажу, чтобы меня впускали к больному
царевичу во всякие часы дня и ночи.