Неточные совпадения
То над носом юлит у коренной,
То лоб укусит пристяжной,
То вместо кучера
на ко́злы вдруг
садится,
Или, оставя лошадей,
И вдоль и поперёк шныряет меж людей...
Но уже в сани укладывали раненого,
садился его товарищ, другой влезал
на козлы; извозчик, тыкая в него кнутовищем, все более жалобно и визгуче взывал...
Но
Козлов не слыхал вопроса,
сел на постель и повесил голову. Вера шепнула Райскому, что ей тяжело видеть Леонтья Ивановича, и они простились с ним.
— А что? — вдруг шепотом спросил
Козлов, быстро
садясь на постели и подвигая лицо к Райскому, — ты думаешь, что нет надежды!..
Козлов долго всматривался, потом узнал Райского, проворно спустил ноги с постели и
сел, глядя
на него.
Огромная несуразная комната. Холодно. Печка дымит. Посредине
на подстилке какое-нибудь животное:
козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с веселыми глазами, сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка
садится в прежнюю позу. А кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
Платов ехал очень спешно и с церемонией: сам он сидел в коляске, а
на козлах два свистовые казака с нагайками по обе стороны ямщика
садились и так его и поливали без милосердия, чтобы скакал.
Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома: один — карета, в которую
садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная и сам приказчик Яков,
на козлах; другой — бричка, в которой едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.
— Теперь только, дай бог, в гору взобраться, — сказал он, не
садясь еще
на козлы.
У крыльца стояла уже коляска парою; в нее
сели Женичка, Вихров и Мари, а Симонов поместился
на козлах.
Когда Вихров возвращался домой, то Иван не
сел, по обыкновению, с кучером
на козлах, а поместился
на запятках и еле-еле держался за рессоры: с какой-то радости он счел нужным мертвецки нализаться в городе. Придя раздевать барина, он был бледен, как полотно, и даже пошатывался немного, но Вихров, чтобы не сердиться, счел лучше уж не замечать этого. Иван, однако, не ограничивался этим и, став перед барином, растопырив ноги, произнес диким голосом...
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и,
сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним
на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
«Когда же приидет сын человеческий во славе своей и все святые ангелы с ним, тогда
сядет на престоле славы своей, и соберутся пред ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от
козлов, и поставит овец по правую сторону свою, а
козлов — по левую.
Кучер наконец заложил лошадей; все общество
село в карету. Эмиль, вслед за Тартальей, взобрался
на козлы; ему там было привольнее, да и Клюбер, которого он видеть не мог равнодушно, не торчал перед ним.
Тарталья немедленно, с радостными усилиями, вскарабкался
на козлы и
сел, облизываясь: видно, дело ему было привычное.
Мы
сели в небольшой, по старине меблированной гостиной, выходящей
на улицу теми окнами, из которых
на двух стояли чубуки, а
на третьем красный петух в генеральской каске и
козел в черной шляпе, а против них
на стене портрет царя Алексея Михайловича с развернутым указом, что «учали
на Москву приходить такие-сякие дети немцы и их, таких-сяких детей, немцев,
на воеводства бы не сажать, а писать по черной сотне».
Как только
сели артели за обед,
на берегу появлялся огромный рыжий
козел, принадлежавший пожарной команде.
Он вздохнул, оделся, умылся, безучастно оглядел своё жилище,
сел у окна и стал смотреть
на улицу. Тротуары, мостовая, дома — всё было грязно. Не торопясь шагали лошади, качая головами,
на козлах сидели мокрые извозчики и тоже качались, точно развинченные. Как всегда, спешно шли куда-то люди; казалось, что сегодня они, обрызганные грязью и отсыревшие, менее опасны, чем всегда.
—
Козел какой!.. Очень что-то разыгрался сегодня!.. — говорила она,
садясь на одном конце дивана, а
на другом его конце поместилась Елена, которой, кажется, было не совсем ловко перед Анной Юрьевной, да и та не вполне свободно обращалась к ней.
Я беспрестанно спрашивал кучера: «Не видно ли деревни?» И когда он сказал, наконец, наклонясь к переднему окошку: «Вот наше Аксаково, как
на ладонке», — я стал так убедительно просить мою мать, что она не могла отказать мне и позволила
сесть с кучером
на козлах.
Опять желтая четвероместная карета с важами, наполненными дамскими туалетами и нашим платьем, подъезжает шестериком под крыльцо, дверцы отворяются, подножка в четыре ступеньки со стуком подставляет свои коврики, и мы занимаем надлежащие места; повар Афанасий
садится с кучером
на козлы, а проворный камердинер Иван Никифоров, крикнув: «Пошел!» —
на ходу вскакивает
на запятки и усаживается в крытой сиделке.
Кони стали и стоят, и нас заносит. Холодно! Лицо режет снегом. Яков
сел с
козел ко мне, чтобы нам обоим теплее было, и мы с головой закрылись ковром.
На ковёр наносило снег, он становился тяжёлым. Я сидела и думала: «Вот и пропала я! И не съем конфет, что везла из города…» Но страшно мне не было, потому что Яков разговаривал всё время. Помню, он говорил: «Жалко мне вас, барышня! Зачем вы-то погибнете?» — «Да ведь и ты тоже замёрзнешь?»
В последний год властвования Трифона, последнего старосты, народом избранн<ого>, в самый день храмового праздника, когда весь народ шумно окружал увеселительное здание (кабаком в просторечии именуемое) или бродил по улицам, обнявшись между собою и громко воспевая песни Архипа-Лысого, въехала в
село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых;
на козлах сидел оборванный жид — а из брички высунулась голова в картузе и казалось с любопытством смотрела
на веселящийся народ.
Так прошло около часа. Из-за желтых полей, по ту сторону моста, поднялось солнце. В темную закопченную хату, пропитанную запахом овчины и вчерашних щей, хлынули через два окна два воздушные столба веселого золотого света, в которых радостно заплясали бесчисленные пылинки.
Козел вдруг быстро сбросил с себя кожух и
сел на печке. Его старческие бесцветные глаза широко раскрылись с выражением безумного ужаса. Посиневшие губы криво шевелились, не произнося ни звука.
Вечером, в середине июля,
на берегу полесской речонки Зульни лежали в густом лозняке два человека: нищий из
села Казимирки Онисим
Козел и его внук, Василь, мальчишка лет тринадцати. Старик дремал, прикрыв лицо от мух рваной бараньей шапкой, а Василь, подперев подбородок ладонями и сощурив глаза, рассеянно смотрел
на реку,
на теплое, безоблачное небо,
на дальний сосновый лес, резко черневший среди пожара зари.
Онисим
Козел жил со своим внуком
на краю
села, около моста, в покосившейся набок и глубоко вросшей в землю хатенке, у которой давным-давно развалилась труба, белая наружная обмазка отпала извилистыми кусками, оголив внутренний слой желтой глины, а стекла, кое-где замененные толстыми тряпками, стали от времени зелено-матовыми и отливали радужными цветами.
— Кузьмы? О, господи!.. Что же теперь будет? Как ведь просил я Бузыгу: не трогай из нашего
села коней —
на тебе! — вздыхал
Козел, возясь у себя
на печке. — Василь, ты помни, если будут спрашивать, куда ходили, — говори — в казенный лес за лыками. А лыки, скажи, лесник отнял. Слышишь?
Правду сказать, у меня мелькнуло-таки желание отпустить восвояси этого мрачного богатыря и остаться
на ночь в светлой и теплой горнице молокана, но это было только мгновение. Я ощупал револьвер и
сел в повозку. Ямщик закрыл полог и неторопливо полез
на козлы.
Не доходя верст пяти до Высоких Снежков, военный отряд был опережен шестеркою курьерских лошадей, которые мчали дорожный дормез. Из окошка выглянула озабоченная физиономия генерала, мимолетом крикнувшего командиру отряда, чтобы тот поспешил как можно скорее. Рядом с генералом сидел адъютант, а
на козлах и
на имперьяле — два ординарца из жандармов. Через несколько минут взмыленная шестерка вомчалась в
село и остановилась
на стоялом дворе, в виду волнующейся площади.
Несколько колясок дожидалось русских офицеров.
На козлах одной из них восседал с сигарой во рту и капитан Куттер. Он кивнул головой своим вчерашним седокам и, когда они подошли к нему, чтобы
сесть в его экипаж, протянул руку и крепко пожал руки Володи и доктора.
Глафира, однако, не имела времени останавливаться над разрешением этого курьезного вопроса и,
сев в карету, была поражена новым странным явлением: бородач очутился у ее дверец, захлопнул их и, взвившись змеем, уже красовался
на козлах рядом с кучером и притом в вязаном, полосатом британском колпачке
на голове.
Главарь и мужики опять перекрестились. Сухой Мартын
сел верхом
на ствол сосны, положенной накрест утвержденной
на козлах липы, а народ расхватал концы привязанных к дереву вожжей.
— Вот тебе, подлецу, за московского ката! — Кирилле за это досталось по нашему счету около ста нагаек. Затем краснолицый господин
сел в тарантас, а солдатик вскочил
на козла, и они уехали, а мы в страхе подняли Кириллу и начали приводить в порядок его туалет.
— Пустите меня, я хочу сама править! Я
сяду рядом с ямщиком! — говорила громко Софья Львовна. — Ямщик, погоди, я
сяду с тобой
на козлы.
Бэлла занесла ногу в стремя и глядела
на дедушку Магомета, готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели
сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж
сели Анна и Юлико. Абрек поместился
на козлах вместе с ямщиком-татарином. Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал
на пестрых подушках тахты, взятых из дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился
на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.
Посадили. Сзади
сели Ульяшка с Василисой,
на козлах Шатун.
С одной стороны,
сел доктор, с другой — фельдшер, Сергей
на козлы, и тронулись в путь.
Сибирь для непосвященных — это страна несообразностей. Судите сами. Вы едете, например, в сибирском городе
на извозчике. Неизменная, отжившая свой век в центральной России долгушка, то есть широкие дрожки,
на которые
садятся спина к спине, к вашим услугам.
На козлах сидит чумазый возница. Грубое лицо его заросло всклокоченной бородой, мозолистые грязные руки держат сыромятные вожжи. Одет он в дырявый озям и невозможный треух.
Папашу моего в нашем округе кажный
козел знает: лабаз у него
на выгоне, супротив больницы, первеющий
на селе. Крыша с накатцем, гремучего железа. В бочке кот сибирский
на пшене преет, — чистая попадья. Чуть праздник, — в хороводе королевича вертят, — беспременно все у нас рожки да подсолнухи берут.
— Ну, пустяки какие!
На козлах можно, — сказал доктор. — Хотите, я
сяду? А тут, наверно, лошади нужны рожь возить. Что их напрасно за пятнадцать верст гонять! Верно ведь? — обратился он к Анне Павловне.
Ямщик влез
на козлы, подобрал вожжи,
сел бочком и тронул. Бубенчики звенели. Петербуржец, покачиваясь
на мягких рессорах, ехал и думал об ограниченности и предвзятости мыслей своего приятеля.