Неточные совпадения
Ты,
сестра, кажется, обиделась, что я из всего письма такое фривольное замечание извлек, и думаешь, что я нарочно о таких пустяках
заговорил, чтобы поломаться над тобой с досады.
— Катерина Сергеевна! —
заговорил вдруг Аркадий, — вам это, вероятно, все равно; но знайте, что я вас не только на вашу
сестру, — ни на кого в свете не променяю.
— Всегда спокойная, холодная, а — вот, —
заговорил он, усмехаясь, но тотчас же оборвал фразу и неуместно чмокнул. — Пуаре? — переспросил он неестественно громко и неестественно оживленно начал рассказывать: — Он — брат известного карикатуриста Каран-д’Аша, другой его брат — капитан одного из пароходов Добровольного флота,
сестра — актриса, а сам он был поваром у губернатора, затем околоточным надзирателем, да…
Татьяна Марковна пробовала
заговаривать об имении, об отчете, до передачи Райским усадьбы
сестрам, но он взглянул на нее такими усталыми глазами, что она отложила счеты и отдала ему только хранившиеся у ней рублей шестьсот его денег. Он триста рублей при ней же отдал Василисе и Якову, чтоб они роздали дворне и поблагодарили ее за «дружбу, баловство и услужливость».
— А спасенье есть. Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его кровь спасает нас. Братья и
сестры, — опять со слезами в голосе
заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за род человеческий. Святая кровь его…
«Татьяна Борисовна, —
заговорила умоляющим голосом гостья, — извините мою смелость; я
сестра вашего приятеля, Алексея Николаевича К***, и столько наслышалась от него об вас, что решилась познакомиться с вами».
— А что, Ваня, — ласково
заговорил Федя, — что, твоя
сестра Анютка здорова?
— Но позвольте, что же это наконец значит? — громко
заговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину. — Вы не в конюшню, кажется, вошли, господа, здесь моя мать и
сестра…
Доктор присел было к ним и
заговорил с хозяйской
сестрой: не пошло дело.
— Что же мне отвечать отцу: приедешь ты или нет? —
заговорил первый Виссарион, обращаясь к
сестре.
В коляске Сусанне Николаевне, по-видимому, снова хотелось
заговорить с
сестрой откровенно, но и тут было нельзя; на передней лавочке чопорно восседала gnadige Frau, имевшая последнее время правилом для себя сопровождать Сусанну Николаевну всюду.
Муза Николаевна, узнав от мужа в тюрьме всю историю, происшедшую между влюбленными, о чем Лябьеву рассказывал сам Углаков, заезжавший к нему прощаться, немедля же по возвращении
заговорила об этом с
сестрой.
Черноглазый мальчишка заполонил все Людмилины помыслы. Она часто
заговаривала о нем со своими и со знакомыми, иногда совсем некстати. Почти каждую ночь видела она его во сне, иногда скромного и обыкновенного, но чаще в дикой или волшебной обстановке. Рассказы об этих снах стали у нее столь обычными, что уже
сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро, как ей Саша приснился нынче. Мечты о нем занимали все ее досуги.
Сестры взволнованно поднялись и все разом
заговорили и засмеялись.
Но порою он чувствовал, что ей удается
заговаривать его любовь, как знахарки
заговаривают боль, и дня два-три она казалась ему любимой
сестрой: долго ждал он её, вот она явилась, и он говорит с нею обо всём — об отце, Палаге, о всей жизни своей, свободно и просто, как с мужчиной.
Вы можете этому не поверить, но это именно так; вот, недалеко ходить, хоть бы
сестра моя, рекомендую: если вы с ней хорошенько обойдетесь да этак иногда кстати пустите при ней о чем-нибудь божественном, так случись потом и недостаток в деньгах, она и денег подождет; а
заговорите с ней по-модному, что «мол Бог — пустяки, я знать Его не хочу», или что-нибудь такое подобное, сейчас и провал, а… а особенно на нашей службе… этакою откровенностию даже все можно потерять сразу.
— Приношу вам пятьсот извинений, что я вас принимаю за туалетом: я спешу сегодня в наряд, —
заговорил купидон, — и у меня есть несколько минут на все сборы; но эти минуты все к вашим услугам. Мне сказали, что вы хотите занять комнату у
сестры Маши? Это прекрасная комната, вы будете ею очень довольны.
Она с участием
заговорила о здоровье его
сестры Нины Федоровны. Месяца два назад у его
сестры вырезали рак, и теперь все ждали возврата болезни.
Однажды, после обеда, в гостиной, ожидая кофе, отец
заговорил о том, что пора бросить игрушки и начать учиться серьезно, но
сестра, тоном человека, чей ум признан и с кем нельзя не считаться, — спросила...
Та тотчас погладила рукой горло и уставилась круглыми глазами в лицо
сестры. Саша встала на ноги, оперлась рукой о стол и, подняв голову, сильным, почти мужским голосом певуче
заговорила...
Мало-помалу он перешел на другие темы,
заговорил о науке, о своей диссертации, которая понравилась в Петербурге; он говорил с увлечением и уже не помнил ни о моей
сестре, ни о своем горе, ни обо мне. Жизнь увлекала его. У той — Америка и кольцо с надписью, думал я, а у этого — докторская степень и ученая карьера, и только я и
сестра остались при старом.
Но вот пришла и
сестра. Увидев доктора, она засуетилась, встревожилась и тотчас же
заговорила о том, что ей пора домой, к отцу.
Волынцев вошел и подозрительно посмотрел на Лежнева и на
сестру. Он похудел в последнее время. Они оба
заговорили с ним; но он едва улыбался в ответ на их шутки и глядел, как выразился о нем однажды Пигасов, грустным зайцем. Впрочем, вероятно, не было еще на свете человека, который, хотя раз в жизни, не глядел еще хуже того. Волынцев чувствовал, что Наталья от него удалялась, а вместе с ней, казалось, и земля бежала у него из-под ног.
На другой день Волынцев с
сестрою приехал к обеду. Дарья Михайловна была всегда очень любезна с ним, и на этот раз она особенно ласково с ним обращалась. Наталье было невыносимо тяжело; но Волынцев так был почтителен, так робко с ней
заговаривал, что она в душе не могла не поблагодарить его.
Заговорив о долголетии крестьянина моей памяти, останавливаюсь на семействе дебелой и красивой кормилицы
сестры Анюты, приходившей в свободное от уроков время ко мне с ребенком в классную. Это бесспорно была весьма добродушная женщина; тем не менее ее выхоленная и массивная самоуверенность вызывали с моей стороны всякого рода выходки. Так, например, зная лично ее мужа, Якова, я, обучая ее молитве Господней, натвердил вместо: «яко на небеси» — «Яков на небеси».
— Матушка-то моя простонала, —
заговорила вдруг совершенно другим голосом Перепетуя Петровна и вошла в спальню к
сестре. — Здравствуй, голубушка! Поздравляю тебя с радостью; вот у тебя обе твои пташки под крылышками. О голубушка моя! Какая она сегодня свежая; дай ручку поцеловать.
Марфа. Да тебе хорошо говорить, а нашей
сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то
заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей
сестре, — а чуть что не по нем, сейчас. Особенно вывивши. Ох, житье наше бабье…
— Оно, конечно, ихней
сестры много шатается, — переминаясь,
заговорил было Василий Борисыч. — Однако ж, ежели взять…
Бульварная пресса
заговорила о нем, — о каком-то громаднейшем процессе, который намерен повести Зайниц против Пельцеров, о
сестре, которая легально ограбила брата; начали печататься ни с того ни с сего анекдоты и маленькие романы из жизни Артура фон Зайниц или его отца.
— Я ужасно люблю со вкусом сделанные дамские наряды! —
заговорил он с
сестрой. — В этом, как ты хочешь, сказывается вся женщина; и в этом, должно правду сказать, наш век сделал большие шаги вперед. Еще я помню, когда каждая наша барышня и барыня в своих манерах и в туалете старались как можно более походить на une dame de comptoir, [продавщицу (франц.).] а теперь наши женщины поражают вкусом; это значит вкус получает гражданство в России.
— Про это и попы не знают, какое у нежити обличие, — отозвался на эти слова звонкоголосый мужичок и сейчас же сам
заговорил, что у них в селе есть образ пророка Сисания и при нем списаны двенадцать
сестер лихорадок, все как есть просто голыми бабами наружу выставлены, а рожи им все повыпечены, потому что как кто ставит пророку свечу, сейчас самым огнем бабу в морду ткнет, чтоб ее лица не значилось.
— Да к этому генералу Синтянину, —
заговорил, морщась, Висленев. —
Сестра уверяет, что, по их обычаям, будто без того и генеральше неловко будет придти.
— Как же, я вас сейчас узнал, —
заговорил он по-французски. — В сорок восьмом году я вас довольно часто имел удовольствие видеть в Москве, у моей
сестры Ивашиной.
— Во мне, —
заговорил он, не поднимая на нее глаз, — нет никакого против… тебя, — слово не сразу сошло с губ его, — сердца… Все перегорело… Может быть, мне первому следует просить у тебя прощения, я это говорю, как брат сказал бы
сестре…
На следующий день мама с возмущением
заговорила со мною об угрозе, которую я применил к девочкам в нашей ссоре за дом. Рассказывая про Зыбино,
сестры рассказали маме и про это. А папа целый месяц меня совсем не замечал и, наконец, однажды вечером жестоко меня отчитал. Какая пошлость, какая грязь! Этакие вещи сметь сказать почти уже взрослым девушкам!
— Очень хорошо-с, —
заговорил он глуше обыкновенного. — Но вы, вероятно, знаете, что
сестра ваша поручила мне свой капитал в полное распоряжение?
— Так-то вы воюете, а? — задыхаясь,
заговорил он. — С
сестрами тут по ночам безобразничаете (так-то вас и так-то)?
Вообще Султанов резко изменился. В вагоне он был неизменно мил, остроумен и весел; теперь, в походе, был зол и свиреп. Он ехал на своем коне, сердито глядя по сторонам, и никто не смел с ним
заговаривать. Так тянулось до вечера. Приходили на стоянку. Первым долгом отыскивалась удобная, чистая фанза для главного врача и
сестер, ставился самовар, готовился обед. Султанов обедал, пил чай и опять становился милым, изящным и остроумным.
— И ничего нет в том доброго, — с жаром
заговорила Домаша. — С их братом нашей
сестре тоже держать ухо востро нужно, раз помилуешь, они тебе на шею сядут и поедут. Тогда аминь. Прощай, вольная волюшка.
— Прости меня, княжна, напугал я тебя своей глупою выходкою, —
заговорил он подавленным голосом, с трудом произнося слова, — я лишь хотел сказать тебе, что люблю тебя, как
сестру родную, что недалеко ходить тебе за защитником, что грудью я заслоню тебя от ворогов, живота своего не пожалею для твоего счастия, что ни прикажешь, все сделаю, спокойно спи под моею охраною и будь счастлива… Вот что только и хотел сказать тебе, да не так было сказалося…
Милу очень обидело это сравнение, и она, сделав в ответ
сестре презрительную губку, уже никогда больше о ее замужестве не
заговаривала.
В самый короткий промежуток времени после своей свадьбы Глафира перешла целый ряд превращений, в которых не всегда узнавала самое себя и которыми удивляла как нельзя более всех ее окружающих. Она была сначала дней десять очень скучна и печальна; расстроенная, приходила она к
сестре и к дяде, говорила мало и ни на что не жаловалась. Но прошло еще несколько дней, и она стала
заговаривать о своей судьбе.