Неточные совпадения
Она только что пыталась
сделать то, что пыталась
сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать
детские и свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей
сделал.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в
детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели
сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Гостиная и зала понемногу наполнялись гостями; в числе их, как и всегда бывает на
детских вечерах, было несколько больших детей, которые не хотели пропустить случая повеселиться и потанцевать, как будто для того только, чтобы
сделать удовольствие хозяйке дома.
Нехаева, в белом и каком-то
детском платье, каких никто не носил, морщила нос, глядя на обилие пищи, и осторожно покашливала в платок. Она чем-то напоминала бедную родственницу, которую пригласили к столу из милости. Это раздражало Клима, его любовница должна быть цветистее, заметней. И ела она еще более брезгливо, чем всегда, можно было подумать, что она
делает это напоказ, назло.
«Он
делает не то, что все, а против всех. Ты
делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред жизнью,
детский страх темноты, которую ты не можешь, не в силах осветить. Да и мысли твои — не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
В это время среди оставшихся у окон женщин раздался раскат хохота. Девочка тоже смеялась, и ее тонкий
детский смех сливался с хриплым и визгливым смехом других трех. Арестант со двора что-то
сделал такое, что подействовало так на смотревших в окна.
В наш век все это делается просто людьми, а не аллегориями; они собираются в светлых залах, а не во «тьме ночной», без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и
детских пантомим заменены простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это «порт», и притом «олд-порт***», [старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).] зная, что ему никто не верит, но и процесса не
сделает, а если
сделает, то сам же и будет в дураках.
Первое следствие этих открытий было отдаление от моего отца — за сцены, о которых я говорил. Я их видел и прежде, но мне казалось, что это в совершенном порядке; я так привык, что всё в доме, не исключая Сенатора, боялось моего отца, что он всем
делал замечания, что не находил этого странным. Теперь я стал иначе понимать дело, и мысль, что доля всего выносится за меня, заволакивала иной раз темным и тяжелым облаком светлую,
детскую фантазию.
Христианство сначала понимало, что с тем понятием о браке, которое оно развивало, с тем понятием о бессмертии души, которое оно проповедовало, второй брак — вообще нелепость; но,
делая постоянно уступки миру, церковь перехитрила и встретилась с неумолимой логикой жизни — с простым
детским сердцем, практически восставшим против благочестивой нелепости считать подругу отца — своей матерью.
Я с ранних лет должен был бороться с воззрением всего, окружавшего меня, я
делал оппозицию в
детской, потому что старшие наши, наши деды были не Фоллены, а помещики и сенаторы. Выходя из нее, я с той же запальчивостью бросился в другой бой и, только что кончил университетский курс, был уже в тюрьме, потом в ссылке. Наука на этом переломилась, тут представилось иное изучение — изучение мира несчастного, с одной стороны, грязного — с другой.
Говорят: посмотрите, как дети беспечно и весело резвятся, — и отсюда
делают посылку к их счастию. Но ведь резвость, в сущности, только свидетельствует о потребности движения, свойственной молодому ненадломленному организму. Это явление чисто физического порядка, которое не имеет ни малейшего влияния на будущие судьбы ребенка и которое, следовательно, можно совершенно свободно исключить из счета элементов, совокупность которых
делает завидным
детский удел.
Беспечные! даже без
детской радости, без искры сочувствия, которых один хмель только, как механик своего безжизненного автомата, заставляет
делать что-то подобное человеческому, они тихо покачивали охмелевшими головами, подплясывая за веселящимся народом, не обращая даже глаз на молодую чету.
И я не
делал новых попыток сближения с Кучальским. Как ни было мне горько видеть, что Кучальский ходит один или в кучке новых приятелей, — я крепился, хотя не мог изгнать из души ноющее и щемящее ощущение утраты чего-то дорогого, близкого, нужного моему
детскому сердцу.
И именно таким, как Прелин. Я сижу на кафедре, и ко мне обращены все
детские сердца, а я, в свою очередь, знаю каждое из них, вижу каждое их движение. В числе учеников сидит также и Крыштанович. И я знаю, что нужно сказать ему и что нужно
сделать, чтобы глаза его не были так печальны, чтобы он не ругал отца сволочью и не смеялся над матерью…
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в
детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька
сделает, то и хорошо. Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
Мать почувствовала, что в ее руке крепко сжалась маленькая ручка ребенка, но опьяняющее веяние весны
сделало ее менее чувствительной к этому проявлению
детской тревоги.
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу гостю Таисья
сделала рукой какой-то таинственный знак и повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила в избе у стола. Вид этой избы, полной далеких
детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять мать.
Райнеру видится его дед, стоящий у столба над выкопанной могилой. «Смотри, там Рютли», — говорит он ребенку, заслоняя с одной стороны его
детские глаза. «Я не люблю много слов. Пусть Вильгельм будет похож сам на себя», — звучит ему отцовский голос. «Что я
сделаю, чтоб походить самому на себя? — спрашивает сонный юноша. — Они
сделали уже все, что им нужно было
сделать для этих гор».
Светящиеся червячки прельщали нас своим фосфорическим блеском (о фосфорическом блеске я знал также из «
Детского чтения»), мы ловили их и держали в ящиках или бумажных коробочках, положив туда разных трав и цветов; то же
делали мы со всякими червяками, у которых было шестнадцать ножек.
— Ах, посмотрите, у меня тоже вошло кольцо в кольцо, — воскликнула m-me Пиколова радостно-детским голосом, державшая в руках два кольца и все старавшаяся соединить их; фокусник только что подошел к ней, как она и
сделала это.
Мне что девочка? и не нужна; так, для утехи… чтоб голос чей-нибудь
детский слышать… а впрочем, по правде, я ведь для старухи это
делаю; ей же веселее будет, чем с одним со мной.
Когда в гостиной появился доктор и с
детским недоумением посмотрел на всех, как оглушенный теленок, все сдержанно замолчали и даже
сделали вид, что не замечают его.
Ну, наше дело
детское: что над нами родители захотят
сделать, то и
сделают, потому как мы и слов против них не имеем.
Остановившись у двери, Дмитрий оглянулся на меня, и выражение бешенства и жестокости, которое за секунду было на его лице, заменилось таким кротким, пристыженным и любящим
детским выражением, что мне стало жалко его, и, как ни хотелось отвернуться, я не решился этого
сделать.
Не было ремесла, которого бы не знал Аким Акимыч. Он был столяр, сапожник, башмачник, маляр, золотильщик, слесарь, и всему этому обучился уже в каторге. Он
делал все самоучкой: взглянет раз и
сделает. Он
делал тоже разные ящики, корзинки, фонарики,
детские игрушки и продавал их в городе. Таким образом, у него водились деньжонки, и он немедленно употреблял их на лишнее белье, на подушку помягче, завел складной тюфячок. Помещался он в одной казарме со мною и многим услужил мне в первые дни моей каторги.
В моих поисках тряпок и костей я легко мог бы собрать таких пустяковых штучек за один месяц в десять раз больше. Сашины вещи вызвали у меня чувство разочарования, смущения и томительной жалости к нему. А он разглядывал каждую штучку внимательно, любовно гладил ее пальцами, его толстые губы важно оттопырились, выпуклые глаза смотрели умиленно и озабоченно, но очки
делали его
детское лицо смешным.
Однажды она облила мне все чертежи квасом, другой раз опрокинула на них лампаду масла от икон, — она озорничала, точно девчонка, с
детской хитростью и с
детским неумением скрыть хитрости. Ни прежде, ни после я не видал человека, который раздражался бы так быстро и легко, как она, и так страстно любил бы жаловаться на всех и на все. Люди вообще и все любят жаловаться, но она
делала это с наслаждением особенным, точно песню пела.
И вместе с тем тот же самый человек, который видит всю гнусность этих поступков, сам, никем не принуждаемый, даже иногда и без денежной выгоды жалованья, сам, произвольно, из-за
детского тщеславия, из-за фарфоровой побрякушки, ленточки, галунчика, которые ему позволят надеть, сам произвольно идет в военную службу, в следователи, мировые судьи, министры, урядники, архиереи, дьячки, в должности, в которых ему необходимо
делать все эти дела, постыдность и гнусность которых он не может не знать.
Людмила смеялась звонко и весело, целовала Коковкину, — и старуха думала, что веселая девица ребячлива, как дитя, а Саша по глупости все ее затеи рад исполнить. Веселый Людмилин смех казал этот случай простою
детскою шалостью, за которую только пожурить хорошенько. И она ворчала,
делая сердитое лицо, но уже сердце у нее было спокойно.
В ожидании же результатов этой судорожной деятельности, он
делал внезапные вылазки на пожарный двор, осматривал лавки, в которых продавались съестные припасы, требовал исправного содержания мостовых, пробовал похлебку, изготовляемую в тюремном замке для арестантов, прекращал чуму, холеру, оспу и сибирскую язву, собирал деньги на учреждение
детского приюта, городского театра и публичной библиотеки, предупреждал и пресекал бунты и в особенности выказывал страстные порывы при взыскании недоимок.
Я, бывало, обращаюсь к нему с тяжелым вопросом, с сомнением, а он меня успокоивает, утешает, хочет убаюкать, как
делают с детьми… а мне совсем не того хотелось бы… он и себя убаюкивает теми же
детскими верованиями, а я не могу.
Ей, как столичной штучке, разрешалось во время репетиций
делать замечания, и
делала она их с милою, снисходительною улыбкой, и видно было, что на наши представления она смотрела как на
детскую забаву.
— Я их теперь и не начну больше никогда с ней!.. — сказала дама и при этом от досады
сделала движение рукою, от которого лежавшая на перилах афиша полетела вниз. — Ах! — воскликнула при этом дама совершенно
детским голосом и очень громко, так что Янсутский вздрогнул даже немного.
Если бы он заплакал, знала бы, как поступить, чтобы утишить
детское горе, но страдание молчаливое и сдержанное
делало ее бессильною и пугало: слишком много чувствовалось в нем непонятной мужской силы.
Через полчаса он крепко спал, а я сидел рядом с ним и смотрел на него. Во сне даже сильный человек кажется беззащитным и беспомощным, — Шакро был жалок. Толстые губы, вместе с поднятыми бровями,
делали его лицо
детским, робко удивлённым. Дышал он ровно, спокойно, но иногда возился и бредил, говоря просительно и торопливо по-грузински.
Широкое добродушное лицо Ароматова при последних словах точно расцвело от улыбки: около глаз и по щекам лучами разбежались тонкие старческие морщины, рыжеватые усы раздвинулись и по широким чувственным губам проползла удивительная
детская улыбка. Ароматов носил окладистую бородку, которую на подбородке для чего-то выбривал, как это
делают чиновники. Черный шелковый галстук сбился набок, открывая сомнительной белизны ситцевую рубашку и часть белой полной шеи.
Из драмы
сделали оперетку, из совместного скитания — из спальной в
детскую, из
детской на кухню, потом в столовую, гостиную и обратно через все инстанции в спальню — вольное катание на тройках в трактир «Самарканд».
Вероятно, в подражание Борисовым отец приказал домашним мастерам
сделать тоже
детскую коляску на рессорах, но только двуместную без козел.
Феша прыснула себе в руку и начала
делать какие-то особенные знаки по направлению к окнам, в одном из которых торчала голова в платке, прильнув побелевшим концом носа к стеклу; совершенно круглое лицо с
детским выражением напряженно старалось рассмотреть меня маленькими серыми глазками, а когда я обернулся, это лицо с смущенной улыбкой спряталось за косяк, откуда виднелся только кончик круглого, как пуговица, носа, все еще белого от сильного давления о стекло.
Даже Глаша и та находила нужным почему-то фукать на меня, как кошка, а когда случайно встречалась со мной, не успев скрыться, как молния, она опускала глаза и
делала сердитое лицо; в течение лета девушка совсем сформировалась и выглядела почти красавицей, если бы не резкие, угловатые движения, которые все еще отзывались
детским возрастом.
После чаю все пошли в
детскую. Отец и девочки сели за стол и занялись работой, которая была прервана приездом мальчиков. Они
делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для елки. Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже криками ужаса, точно этот цветок падал с неба; папаша тоже восхищался и изредка бросал ножницы на пол, сердясь на них за то, что они тупы. Мамаша вбегала в
детскую с очень озабоченным лицом и спрашивала...
Она только и
делала, что уходила от него, едва говорила с ним, призналась в равнодушии, назвала какой-то старый
детский роман и прятанье по углам «ребячеством» и даже намекнула, что «бог ее свел с Молчалиным».
Девушка приняла помощь без взгляда и благодарности — внимание ее было поглощено свертком. Нож казался в ее руках
детской жестяной саблей, тем не менее острое лезвие вспороло холст и веревки с быстротой молнии. Аян, охваченный любопытством, стоял рядом, думая, что его руки
сделали бы то же самое, только быстрее.
Но Варвара Михайловна, напротив, ежеминутно открывая в своей дочери драгоценнейшие качества и сердца, и нрава, и здравого ума, которого и не подозревала, и видя в то же время ее
детскую невинность, ее совершенное непонимание важности дела, к которому готова была приступить, — Варвара Михайловна думала о другом: как бы оттянуть свадьбу на год, как бы
сделать так, чтоб жених прежде вполне узнал и оценил, какое сокровище получает.
Маша никак не может понять, отчего все так стоят за барыню, и почему ее все боятся: «Она ведь одна, а нас много; пошли бы все, куда захотели, — что она
сделает?..» Такие
детские рассуждения, ставящие в тупик взрослого человека, чрезвычайно часто случается слышать; они общи всем детям [, которых не совсем забили при самом начале развития].
Но как же это
сделать?..» Подобные
детские мысли осаждали всю ночь мою горячую голову.
Дня через три величественные чемоданы были отправлены на станцию, а вслед за ними укатил и тайный советник. Прощаясь с матушкой, он заплакал и долго не мог оторвать губ от ее руки, когда же он сел в экипаж, лицо его осветилось
детскою радостью… Сияющий, счастливый, он уселся поудобней,
сделал на прощанье плачущей матушке ручкой и вдруг неожиданно остановил свой взгляд на мне. На лице его появилось выражение крайнего удивления.
Он нарочно сказал «прощевай! а не «прощай! потому что так выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало. Нужно было
сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое, после которого Сенисте весело было бы лежать в больнице, а ему легко было бы уйти. И он неловко топтался на месте, смешной в своем
детском смущении, когда Сениста опять вывел его из затруднения.
Иван Андреевич почувствовал, что он не туда попал, что
сделал глупую,
детскую выходку, что не обдумал хорошо своего шага, что не поробел достаточно на лестнице.
Я настолько “geistreich” и “frьhreif” (раннего развития), что уже печатаюсь в русских
детских журналах (получаю“Друг детей” и “Родник”), а Ася настолько любвеобильна, что после каждой еды приходит к ней, фрейлейн Паула, “
делать кошечку”, то есть ластиться.