Неточные совпадения
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек
игру играет, а в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета
своего не разглашал, то подумали, что так следует"по
игре", и успокоились.
Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за
игрой сапожного носка, или возобновлял в
своей памяти военные сигналы.
Не успели глуповцы опомниться от вчерашних событий, как Палеологова, воспользовавшись тем, что помощник градоначальника с
своими приспешниками засел в клубе в бостон, [Бостон — карточная
игра.] извлекла из ножон шпагу покойного винного пристава и, напоив, для храбрости, троих солдат из местной инвалидной команды, вторглась в казначейство.
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю
свою ласковость, и Левин узнал знакомую
игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
Хотя почтмейстер был очень речист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице
своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время
игры.
При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни
своей ни с кем, и — странный обман! — с первых минут разговора ему уже казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то родном доме, веселым вечером, при радостных
играх детской толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным разумный возраст человека.
Из буфета ли он вырвался или из небольшой зеленой гостиной, где производилась
игра посильнее, чем в обыкновенный вист,
своей ли волею или вытолкали его, только он явился веселый, радостный, ухвативши под руку прокурора, которого, вероятно, уже таскал несколько времени, потому что бедный прокурор поворачивал на все стороны
свои густые брови, как бы придумывая средство выбраться из этого дружеского подручного путешествия.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с
своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом,
играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта
игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по
своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
— Ба, да это ты, Циммер! — сказал ему Грэй, признавая скрипача, который по вечерам веселил
своей прекрасной
игрой моряков, гостей трактира «Деньги на бочку». — Как же ты изменил скрипке?
Другой раз, увлекаясь игривостию
своего остроумия, начнет дурачить подозревающего его человека; побледнеет как бы нарочно, как бы в
игре, да слишком уж натурально побледнеет-то, слишком уж на правду похоже, ан и опять подал мысль!
— Это было не в бреду, это было наяву! — вскричал он, напрягая все силы
своего рассудка проникнуть в
игру Порфирия. — Наяву, наяву! Слышите ли?
Порфирий почти всю
игру свою показал; конечно, рискнул, но показал, и (все казалось Раскольникову) если бы действительно у Порфирия было что-нибудь более, то он показал бы и то.
Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал
игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед
своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
Слушая, как в редакции говорят о необходимости политических реформ, разбирают достоинства европейских конституций, утверждают и оспаривают возникновение в России социалистической крестьянской республики, Самгин думал, что эти беседы, всегда горячие, иногда озлобленные, — словесная
игра, которой развлекаются скучающие, или ремесло профессионалов, которые зарабатывают хлеб
свой тем, что «будят политическое и национальное самосознание общества».
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав ею себя, как облаком. Он ходил солидной походкой, заложив руки за спину, как Томилин, имея вид мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных
игр. Время от времени жизнь помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую ночь, доктор Сомов застрелился на могиле жены
своей.
Он видел, что у нее покраснели уши, вспыхивают щеки, она притопывала каблуком в такт задорной музыке, барабанила пальцами по колену
своему; он чувствовал, что ее волнение опьяняет его больше, чем вызывающая
игра Алины
своим телом.
Чаще всего дети играли в цирк; ареной цирка служил стол, а конюшни помещались под столом. Цирк — любимая
игра Бориса, он был директором и дрессировщиком лошадей, новый товарищ Игорь Туробоев изображал акробата и льва, Дмитрий Самгин — клоуна, сестры Сомовы и Алина — пантера, гиена и львица, а Лидия Варавка играла роль укротительницы зверей. Звери исполняли
свои обязанности честно и серьезно, хватали Лидию за юбку, за ноги, пытались повалить ее и загрызть; Борис отчаянно кричал...
Это было гораздо более похоже на
игру, чем на работу, и, хотя в пыльном воздухе, как бы состязаясь силою, хлестали волны разнообразнейших звуков, бодрое пение грузчиков, вторгаясь в хаотический шум, вносило в него
свой, задорный ритм.
Клим нередко ощущал, что он тупеет от странных выходок Дронова, от его явной грубой лжи. Иногда ему казалось, что Дронов лжет только для того, чтоб издеваться над ним. Сверстников
своих Дронов не любил едва ли не больше, чем взрослых, особенно после того, как дети отказались играть с ним. В
играх он обнаруживал много хитроумных выдумок, но был труслив и груб с девочками, с Лидией — больше других. Презрительно называл ее цыганкой, щипал, старался свалить с ног так, чтоб ей было стыдно.
«Он вел тогда какую-то очень темную и оскорбительную
игру со мной. Он типичный авантюрист, но неудачник, и вполне естественно, что, в
своем стремлении к позе героической, он погиб так нелепо».
Лекции, споры, шепоты, весь хаотический шум сотен молодежи, опьяненной жаждой жить, действовать, — все это так оглушало Самгина, что он не слышал даже мыслей
своих. Казалось, что все люди одержимы безумием
игры, тем более увлекающей их, чем более опасна она.
Самгин слушал изумленно, следя за
игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой, пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову
свою в плечи, спрашивал себя...
Но, отмечая доверчивость ближних, он не терял осторожности человека, который знает, что его
игра опасна, и хорошо чувствовал трудность
своей роли.
Маленькая лекция по философии угрожала разрастись в солидную, Самгину стало скучно слушать и несколько неприятно следить за
игрой лица оратора. Он обратил внимание
свое на женщин, их было десятка полтора, и все они как бы застыли, очарованные голосом и многозначительной улыбочкой красноречивого Платона.
Думы однообразно повторялись, становясь все более вялыми, — они роились, как мошки, избрав для
игры своей некую пустоту, которая однако не была свободна и заключалась в тесных границах.
Но человек сделал это на
свою погибель, он — враг свободной
игры мировых сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы религии, философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
Но он не мог оторвать взгляда
своего от
игры морщин на измятом, добром лице, от изумительного блеска детских глаз, которые, красноречиво договаривая каждую строку стихов, придавали древним словам живой блеск и обаятельный, мягкий звон.
— Отец тоже боится, что меня эти люди чем-то заразят. Нет. Я думаю, что все их речи и споры — только
игра в прятки. Люди прячутся от
своих страстей, от скуки; может быть — от пороков…
Держа руки в карманах, бесшумно шагая по мягкому ковру, он представил себе извилистый ход
своей мысли в это утро и остался доволен ее
игрой. Легко вспоминались стихи Федора Сологуба...
Среди их оказались молодые, и они затеяли веселую
игру: останавливая прохожих, прижимали их к забору, краска на нем еще не успела высохнуть, и прохожий пачкал одежду
свою на боку или на спине.
В пронзительном голосе Ивана Самгин ясно слышал нечто озлобленное, мстительное. Непонятно было, на кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там, в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять
свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему казалось, что в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда верил, что создан именно для такой
игры. Он думал...
По вечерам, не часто, Самгин шел к Варваре, чтоб отдохнуть часок в привычной
игре с нею, поболтать с Любашей, которая, хотя несколько мешала
игре, но становилась все более интересной
своей осведомленностью о жизни различных кружков, о росте «освободительного», — говорила она, — движения.
Он вдруг воскрес. И она, в
свою очередь, не узнала Обломова: туманное, сонное лицо мгновенно преобразилось, глаза открылись; заиграли краски на щеках, задвигались мысли; в глазах сверкнули желания и воля. Она тоже ясно прочла в этой немой
игре лица, что у Обломова мгновенно явилась цель жизни.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною
своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась
игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Как он тревожился, когда, за небрежное объяснение, взгляд ее становился сух, суров, брови сжимались и по лицу разливалась тень безмолвного, но глубокого неудовольствия. И ему надо было положить двои, трои сутки тончайшей
игры ума, даже лукавства, огня и все
свое уменье обходиться с женщинами, чтоб вызвать, и то с трудом, мало-помалу, из сердца Ольги зарю ясности на лицо, кротость примирения во взгляд и в улыбку.
Она показалась Обломову в блеске, в сиянии, когда говорила это. Глаза у ней сияли таким торжеством любви, сознанием
своей силы; на щеках рдели два розовые пятна. И он, он был причиной этого! Движением
своего честного сердца он бросил ей в душу этот огонь, эту
игру, этот блеск.
— Да, темно на дворе, — скажет она. — Вот, Бог даст, как дождемся Святок, приедут погостить
свои, ужо будет повеселее, и не видно, как будут проходить вечера. Вот если б Маланья Петровна приехала, уж тут было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать; девок у меня всех с пути собьет. Затеет
игры разные… такая право!
Если же то была первая, чистая любовь, что такое ее отношения к Штольцу? — Опять
игра, обман, тонкий расчет, чтоб увлечь его к замужеству и покрыть этим ветреность
своего поведения?.. Ее бросало в холод, и она бледнела от одной мысли.
Получая изредка ее краткие письма, где дружеский тон смешивался с ядовитым смехом над его страстью, над стремлениями к идеалам, над
игрой его фантазии, которою он нередко сверкал в разговорах с ней, он сам заливался искренним смехом и потом почти плакал от грусти и от бессилия рассказать себя, дать ключ к
своей натуре.
Вглядываясь в ткань
своей собственной и всякой другой жизни, глядя теперь в только что початую жизнь Веры, он яснее видел эту
игру искусственных случайностей, какие-то блуждающие огни злых обманов, ослеплений, заранее расставленных пропастей, с промахами, ошибками, и рядом — тоже будто случайные исходы из запутанных узлов…
Скоро он перегнал розовеньких уездных барышень и изумлял их силою и смелостью
игры, пальцы бегали свободно и одушевленно. Они еще сидят на каком-то допотопном рондо да на сонатах в четыре руки, а он перескочил через школу и через сонаты, сначала на кадрили, на марши, а потом на оперы, проходя курс по
своей программе, продиктованной воображением и слухом.
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму любви! — Он презрительно засмеялся. — Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного
своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина! У того — и леса, и земли, и воды, и лошадьми правит, как на Олимпийских
играх! А этот!
Что искусство, что самая слава перед этими сладкими бурями! Что все эти дымно-горькие, удушливые газы политических и социальных бурь, где бродят одни идеи, за которыми жадно гонится молодая толпа, укладывая туда силы, без огня, без трепета нерв? Это головные страсти —
игра холодных самолюбий, идеи без красоты, без палящих наслаждений, без мук… часто не
свои, а вычитанные, скопированные!
Мы играли уже с лишком час; наконец я увидел с
своего места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и молча смотрел на мою
игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об
игре.
Игра начиналась снова; игроки так углубились в
свое дело, что не замечали зрителей, и зрители, в
свою очередь, не замечали игроков и следили за костями.
Я пригляделся к
игре — нет сомнения:
свои козыри.
Были среди них люди, ставшие революционерами потому, что искренно считали себя обязанными бороться с существующим злом; но были и такие, которые избрали эту деятельность из эгоистических, тщеславных мотивов; большинство же было привлечено к революции знакомым Нехлюдову по военному времени желанием опасности, риска, наслаждением
игры своей жизнью — чувствами, свойственными самой обыкновенной энергической молодежи.
— Не правда ли? — обратилась Мисси к Нехлюдову, вызывая его на подтверждение
своего мнения о том, что ни в чем так не виден характер людей, как в
игре. Она видела на его лице то сосредоточенное и, как ей казалось, осудительное выражение, которого она боялась в нем, и хотела узнать, чем оно вызвано.
«А чорт тебя разберет, что тебе нужно, — вероятно, внутренно проговорил он», подумал Нехлюдов, наблюдая всю эту
игру. Но красавец и силач Филипп тотчас же скрыл
свое движение нетерпения и стал покойно делать то, что приказывала ему изможденная, бессильная, вся фальшивая княгиня Софья Васильевна.