Неточные совпадения
О, тут мы при случае и нравственное чувство наше придавим;
свободу, спокойствие, даже
совесть, все, все на толкучий рынок снесем.
—
Совесть же моя требует жертвы своей
свободой для искупления моего греха, и решение мое жениться на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным», с злым упрямством сказал он себе и, выйдя из больницы, решительным шагом направился к большим воротам острога.
Руссо уже отрицал
свободу религиозной
совести и возвращался к античному, дохристианскому пониманию
свободы.
Славянофилы хотели оставить русскому народу
свободу религиозной
совести,
свободу думы,
свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом.
Поэтому только и было возможно отрицание
свободы религиозной
совести.
Нет ничего обольстительнее для человека, как
свобода его
совести, но нет ничего и мучительнее.
Но овладевает
свободой людей лишь тот, кто успокоит их
совесть.
Свобода моей
совести есть абсолютный догмат, я тут не допускаю споров, никаких соглашений, тут возможна только отчаянная борьба и стрельба.
Флоренского, ни могущественная магия разыгравшейся революционной стихии большевизма не могли мной овладеть и принудить отречься от
свободы духа и от личной
совести.
Вы сказали бы помещику, что так как его крестьяне — его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он и должен или дать им
свободу, или хотя, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознав себя, в глубине своей
совести, в ложном положении в отношении к ним».
Народу нужна лишь
свобода духа,
свобода думы,
совести, слова.
«Никакой внешний признак, никакое знамение не ограничит
свободы христианской
совести».
Чтобы бороться за
свободу религиозной
совести, нужно иметь религиозную
совесть и признавать метафизический смысл
свободы.
Что люди, чуждые вере, враждебные религии, не могут говорить о религиозной
совести и бороться за религиозную
свободу, это, казалось бы, само собою очевидно.
За
свободу религиозной
совести могли бороться в эпоху английской реформации индепенденты, для них религиозная
совесть не была пустым звуком.
Отрицание и поругание
свободы христианской,
свободы религиозной
совести есть отрицание и поругание искупительного смысла распятой, страдающей правды, т. е. неверие в Христа.
Свобода религиозной
совести есть нечто положительное и содержательное, а не отрицательное и формальное.
Но что значит, когда в наше время за
свободу религиозной
совести борются марксисты, либералы-позитивисты, народники-атеисты?
Для христианства не может быть безразлично содержание религиозной
совести, и дорожит оно не пустой формой
свободы, которую можно наполнить любым содержанием.
Прекрасные мечты!
Но их достанет на пять дней.
Не век же вам грустить?
Поверьте
совести моей,
Захочется вам жить.
Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор,
Нужда и вечный гнет,
А там балы, блестящий двор,
Свобода и почет.
Как знать? Быть может, бог судил…
Понравится другой,
Закон вас права не лишил…
Да, надо жить! Надо нести иго жизни с осторожностью, благоразумием и даже стойкостью. Раб — дипломат по необходимости; он должен как можно чаще повторять себе:"Жить! жить надо" — потому что в этих словах заключается отпущение его
совести, потому что в них утопают всевозможные жизненные программы, начиная
свободой и кончая рабством.
Всякий атаман разбойников все-таки ограничен тем, что люди, составляющие его шайку, удерживают хотя долю человеческой
свободы и могут воспротивиться совершению противных своей
совести дел.
Шиллеры, Байроны, Данты! вы, которые говорили человеку о
свободе и напоминали ему о
совести — да исчезнет самая память об вас!
Я испытал голод, холод, болезни, лишение
свободы; личного счастья я не знал и не знаю, приюта у меня нет, воспоминания мои тяжки, и
совесть моя часто боится их.
— Видали? — подпрыгивая, кричал Базунов. — Вот она —
свобода! Разбойник, а и то понял! Во! Во-от она, русская
совесть, ага-а!
Всевозможные лживые рассуждения о том, что во всем властвует судьба, законы природы, никогда не будут в силах заставить замолчать двух неподкупных свидетелей человеческой
свободы: укоров
совести и величия мученичества.
Социализм персоналистический, основанный на абсолютном примате личности, каждой личности над обществом и государством, примате
свободы над равенством, предлагает «хлеб» всем людям, сохраняя за ними
свободу, не отчуждая от них
совести.
Максимальная
свобода должна быть в духовной жизни, в
совести, в творчестве, в отношении человека к Богу.
Подлинный аристократизм есть не что иное, как достижение духовной
свободы, независимости от окружающего мира, от человеческого количества, в какой бы форме оно ни явилось, как слушание внутреннего голоса, голоса Бога и голоса
совести.
Тоталитарное государство само хочет быть церковью, организовывать души людей, господствовать над душами, над
совестью и мыслью и не оставляет места для
свободы духа, для сферы «царства Божия».
Утопия совершенного общества в условиях нашего мира, утопия священного царства и священной власти, утопия совершенной и абсолютной общей воли народа или пролетариата, утопия абсолютной справедливости и абсолютного братства сталкивается с верховной ценностью личности, с личной
совестью и личным достоинством, со
свободой духа и
совести.
И это, быть может, самый трудный этический вопрос: как бороться за чистоту и
свободу своей
совести, свободное стояние перед Богом в своих восприятиях и суждениях, в оценках и действиях с давящим общественным мнением установленных группировок, к которым человек принадлежит?
Через
свободу своей
совести личность связана с соборным духом, а не через общественное принуждение и общественный авторитет.
Чистая
совесть и есть не что иное, как
свобода от мира.
Отнимите от человека всякую личную власть над вещным, материальным миром, всякую личную
свободу в хозяйственных актах, и вы сделаете человека рабом общества и государства, которые отнимут от него и право
свободы мысли,
совести и слова, право
свободы передвижения, самое право на жизнь.
И пробуждается жажда онтологической правдивости и реальности, прорыва к чистоте и
свободе суждений, к тому, что я назвал бы оригинальной и девственной
совестью.
Католик должен высказывать свое суждение о Лютере, насилуя свою
совесть и
свободу своих оценок, более того,
совесть его уже настолько социально организована и проникнута условно-полезной ложью, что он не замечает своей несвободы.
В
совести соприкасаются
свобода и благодать.
Этика должна прежде всего вести духовную борьбу против той окончательной социализации человека, которая подавляет
свободу духа и
совести.
Сама церковь тут может быть понята двояко — с одной стороны, она есть духовная соборность, с которой я соединяюсь в
свободе и с которой предстою перед Богом, с другой стороны, она есть социально организованная историческая группировка, способная внешне насиловать мою
совесть и лишать мои нравственные акты характера чистоты,
свободы и первородности, т. е. быть «общественным мнением».
Вот как можно формулировать принцип творческой этики о соотношении свободной
совести и социальности:
совесть твоя никогда не должна определяться социальностью, социальными группировками, мнением общества, она должна определяться из глубины духа, т. е. быть свободной, быть стоянием перед Богом, но ты должен быть социальным существом, т. е. из духовной
свободы определить свое отношение к обществу и к вопросам социальным.
— А лица такие неприятные, глаза бегают… Но что было делать? Откажешь, а их расстреляют! Всю жизнь потом никуда не денешься от
совести… Провела я их в комнату, — вдруг в дом комендант, матрос этот, Сычев, с ним еще матросы. «Офицеров прятать?» Обругал, избил по щекам, арестовали. Вторую неделю сижу. И недавно, когда на допрос водили, заметила я на дворе одного из тех двух. Ходит на
свободе, как будто свой здесь человек.
И когда он оставался наедине со своей
совестью, он не хотел лгать самому себе. К браку с нею его не тянуло. Почему? Он сам не мог ответить. Вовсе не оттого, что он боялся за свою холостую
свободу. А точно в пылкое влечение к этой женщине входила струя какого-то затаенного сомнения: в ней ли найдет он полный отклик своей сильной потребности в беззаветной и чистой любви?
Свободы религиозной
совести в советской России, конечно, не существует.
Иногда кажется, что советская власть скорее пойдет на восстановление капитализма в экономической жизни, чем на
свободу религиозной
совести,
свободу философской мысли,
свободу творить духовную культуру.
«Завтра в 12 часов дня я получаю
свободу и право общения с людьми. Но прежде, чем оставить эту комнату и увидеть солнце, я считаю нужным сказать вам несколько слов. По чистой
совести и перед богом, который видит меня, заявляю вам, что я презираю и
свободу, и жизнь, и здоровье, и всё то, что в ваших книгах называется благами мира.
Личность не имеет
свободы по отношению к социальному коллективу, она не имеет личной
совести и личного сознания.
Совесть, которая есть духовная глубина человека и место встречи с Богом, есть вместе с тем
свобода и не подлежит отчуждению и объективации, перенесению в какие-либо коллективные органы.
Критика откровения, т. е. очищение его от наивной объективации, ведет к пониманию откровения как действия духа на дух, духа Божьего на дух человеческий, на человеческую
свободу и человеческое сознание и
совесть, которые активны.