Неточные совпадения
— Я Марье Семеновне всегда советовал сдать в аренду, потому что она не выгадает, — приятным голосом говорил помещик
с седыми
усами, в полковничьем мундире старого генерального штаба. Это был тот
самый помещик, которого Левин встретил у Свияжского. Он тотчас узнал его. Помещик тоже пригляделся к Левину, и они поздоровались.
И, уехав домой, ни минуты не медля, чтобы не замешивать никого и все концы в воду,
сам нарядился жандармом, оказался в
усах и бакенбардах —
сам черт бы не узнал. Явился в доме, где был Чичиков, и, схвативши первую бабу, какая попалась, сдал ее двум чиновным молодцам, докам тоже, а
сам прямо явился, в
усах и
с ружьем, как следует, к часовым...
— Точно, точно. Так этот лекарь его отец. Гм! — Павел Петрович повел
усами. — Ну, а
сам господин Базаров, собственно, что такое? — спросил он
с расстановкой.
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый,
с густейшей светлой бородой и сердитыми
усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою,
с вилкой в ней, он писал узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до
самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
Мы обедали в палатке; запах от кораллов так силен, что почти есть нельзя. Обед весь состоял из рыбы: уха, жареная рыба и гомар чудовищных размеров и блестящих красок; но его оставили к ужину. Шея у него —
самого чистого дикого цвета, как будто из шелковой материи,
с коричневыми полосами; спина синяя, двуличневая,
с блеском;
усы в четверть аршина длиной, красноватые.
Но не успел помощник подойти к двери в кабинет, как она
сама отворилась, и послышались громкие, оживленные голоса немолодого коренастого человека
с красным лицом и
с густыми
усами, в совершенно новом платье, и
самого Фанарина.
Еще не успели за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера
с торчащими нафабренными
усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был
сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками
с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась
самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик
с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко
с длинными казацкими
усами и
с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер
с военной выправкой и седыми
усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
В числе этих любителей преферанса было: два военных
с благородными, но слегка изношенными лицами, несколько штатских особ, в тесных, высоких галстухах и
с висячими, крашеными
усами, какие только бывают у людей решительных, но благонамеренных (эти благонамеренные люди
с важностью подбирали карты и, не поворачивая головы, вскидывали сбоку глазами на подходивших); пять или шесть уездных чиновников,
с круглыми брюшками, пухлыми и потными ручками и скромно неподвижными ножками (эти господа говорили мягким голосом, кротко улыбались на все стороны, держали свои игры у
самой манишки и, козыряя, не стучали по столу, а, напротив, волнообразно роняли карты на зеленое сукно и, складывая взятки, производили легкий, весьма учтивый и приличный скрип).
И
с той
самой поры еще голова выучился раздумно и важно потуплять голову, гладить длинные, закрутившиеся вниз
усы и кидать соколиный взгляд исподлобья.
— Лжешь, собачий сын! вишь, как мухи напали на
усы! Я по глазам вижу, что хватил
с полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! все готов товарищу, а хмельное высушит
сам. Я, пани Катерина, что-то давно уже был пьян. А?
Солоха думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала
самый большой мешок
с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез
с усами,
с головою и
с капелюхами в мешок.
«Ну, думает, ведьма подтасовала; теперь я
сам буду сдавать». Сдал. Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри есть. И сначала дело шло как нельзя лучше; только ведьма — пятерик
с королями! У деда на руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать королей по
усам всех козырями.
Испуганные небывалым происшествием, москвичи толпились на углу Леонтьевского переулка, отгороженные от Тверской цепью полицейских. На углу против булочной Филиппова, на ступеньках крыльца у запертой двери бывшей парикмахерской Леона Эмбо, стояла кучка любопытных, которым податься было некуда: в переулке давка, а на Тверской — полиция и войска. На верхней ступеньке, у
самой двери невольно обращал на себя внимание полным спокойствием красивый брюнет
с большими седеющими
усами.
Тюрьма стояла на
самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее в маленький домик, стоявший на левой стороне у
самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «команду на заставе имеющий», в путейском мундире и
с длинными офицерскими
усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
— Это, это, это для благородного человека… согласитесь
сами, генерал, если благородный человек, то это уж оскорбительно! — проворчал боксер, тоже вдруг
с чего-то встрепенувшись, покручивая
усы и подергивая плечами и корпусом.
Князь проговорил свои несколько фраз голосом неспокойным, прерываясь и часто переводя дух. Всё выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела на него
с любопытством, но уже не смеялась. В эту
самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной стоял
сам отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке;
усы его были нафабрены…
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха
с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я
сама там была, пиво-мед пила, по
усам текло, да в рот не попало.
Он взмахнул глазами; перед ним, у
самой почти головы его, стоял высокий мужик,
с усами,
с бородой, но обритый и
с кандалами на руках и на ногах.
— Да вот, Осип Иваныч, хотим вам на Марью Потапьевну пожаловаться! никакого хорошего разговору не допускает! сразу так оборвет — хоть на Кавказ переводись, — ответил один юный корнет,
с самым легким признаком
усов, совсем-совсем херувим.
На их игру глядел, сидя на подоконнике, штабс-капитан Лещенко, унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести тоску; все у него в лице и фигуре висело вниз
с видом
самой безнадежной меланхолии: висел вниз, точно стручок перца, длинный, мясистый, красный и дряблый нос; свисали до подбородка двумя тонкими бурыми нитками
усы; брови спускались от переносья вниз к вискам, придавая его глазам вечно плаксивое выражение; даже старенький сюртук болтался на его покатых плечах и впалой груди, как на вешалке.
Вообще ему стало житься легче
с тех пор, как он решился шутить. Жену он
с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она была. Старикам и в
ус не дует;
сам поест, как и где попало, а им денег не дает. Ходил отец к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот полюбил Гришку.
Около
самой двери стоял красивый мужчина
с большими
усами — фельдфебель — в тесаке и шинели, на которой висели крест и венгерская медаль. Посередине комнаты взад и вперед ходил невысокий, лет 40, штаб-офицер
с подвязанной распухшей щекой, в тонкой старенькой шинели.
Извозчики подвезли их прямо к большой избе в четыре окна и
с жилыми пристройками на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил войти и прямо прошел во вторую,
самую просторную и лучшую комнату дома. Заспанное лицо его приняло
самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет сорока, очень черноволосой и чуть не
с усами, что требует для себя всю комнату «и чтобы комнату затворить и никого более сюда не впускать, parce que nous avons а parler».
Под конец, впрочем, беседа была несколько омрачена печальным известием, которое принес вновь прибывший господин,
с лицом отчасти польского характера, в
усах, и как бы похожий на отставного военного, но на
самом деле это был один из первоклассных русских музыкальных талантов.
Ченцов закусил себе губы и, отвернувшись от Людмилы, начал смотреть на Катрин, которая, видимо, уничтоженная и опечаленная, танцевала
с одним из
самых щеголеватых сенаторских чиновников, но говорить
с своим кавалером не могла и только отчасти вознаграждена была, танцуя вторую кадриль
с Ченцовым,
с которым она тоже мало говорила, но зато крепко пожимала ему руку, чувствуя при этом, что он хоть продолжал кусать себе
усы, но отвечал ей тоже пожатием.
Княгиня Елизавета Ксаверьевна
сама подала руку приезжему рыжеватому генералу
с щетинистыми
усами.
На пороге дома гостей встретил и
сам хозяин, плечистый, сильный и большой поляк
с длинными полуседыми
усами и угловатым лицом.
Был мороз градусов в двадцать. Окна заиндевели. Проснувшись утром, Костя
с озабоченным лицом принял пятнадцать капель какого-то лекарства, потом, доставши из книжного шкапа две гири, занялся гимнастикой. Он был высок, очень худ,
с большими рыжеватыми
усами; но
самое заметное в его наружности — это были его необыкновенно длинные ноги.
Вечерами приходил ее жених — маленький, бойкий человечек, белобрысый,
с пушистыми
усами на загорелом круглом лице; он, не уставая, смеялся целый вечер и, вероятно, мог бы смеяться целый день. Они уже были обручены, и для них строился новый дом в одной из лучших улиц города —
самой чистой и тихой. Горбун никогда не был на этой стройке и не любил слушать, когда говорили о ней. Жених хлопал его по плечам маленькой, пухлой рукой,
с кольцами на ней, и говорил, оскаливая множество мелких зубов...
— Болдоху хорошо знаю. Он мне
сам рассказывал о Гуслицком сундуке, а я
с его слов напечатал подробности… Небольшой,
с усами, звали Сергей Антонов, помню…
Минут через пятнадцать раздались в следующих комнатах правильные шаги, и вслед за тем показался и
сам полковник
с височками,
с небольшим хохолком,
с нафабренными
усами, в стоячем галстуке и сюртуке,
с георгиевским крестом в петлице. По всему туалету его заметно было, что он только что прифрантился.
— Ты помнишь, недавно, когда барин тебя посылал на три дни в город, — здесь нам рассказывали, что какой-то удалец, которого казаки величают Красной шапкой, всё ставит вверх дном, что он кум сатане и сват дьяволу, ха-ха-ха! — что будто
сам батюшка хотел
с ним посоветаться! Видно хват, — так говорил Вадиму старый ловчий по прозванию Атуев, закручивая длинные рыжие
усы.
— Переверну, говорит! Господа! Нашему сословию есть на что опереться — целковый! Нам не надо мудрецов, которые перевёртывать могут, мы
сами —
с усами; нам одно надобно: чиновники другие! Господа! Дворянство — чахнет, оно — не помеха нам, а чиновники у нас должны быть свои и все люди нужные нам — свои, из купцов, чтоб они наше дело понимали, — вот!
А вот что мы теперь
с вами постарели, поглупели, да
усы красим, да шляемся по Невскому, да ни на что не стали годны, как разбитые клячи, повыдохлись, повытерлись, не то важничаем и ломаемся, не то бьем баклуши, да, чего доброго, горе вином запиваем, — вот это скорее сон, и сон
самый безобразный.
Приветливо приподнимая превосходно вычищенную шляпу при встрече
с многочисленными знакомыми, Владимир Сергеич продолжал выступать свободною поступью довольного судьбою человека, как вдруг, около
самого Пассажа, на него чуть не наткнулся какой-то господин, в испанском плаще и фуражке,
с лицом, уже порядком изношенным, крашеными
усами и большими, слегка заплывшими глазами.
Это был молодой человек со смуглым веснушчатым лицом,
с черными
усами, торчащими вверх, к
самым глазам,
с твердым, низким и широким подбородком и
с темными, красивыми, наглыми глазами.
Следующий стих не выдержал бы даже и
самой снисходительной цензуры и вызвал единодушный взрыв хохота, явившись, очевидно, импровизацией, только что созданной запевалой, который, под смех товарищей, крутил себе
усы с видом артиста, привыкшего к такому успеху у своей публики.
Я, в свою очередь, останавливаюсь и
с бодростью подсудимого, которого ведут к допросу, отвечаю: «Я такой-то», а
сам гляжу, как баран, на господина
с усами и думаю про себя: «А ведь я его видал где-то!»
Недолго еще и постоял, как две полные девичьи руки крепко обвились вокруг его шеи, а меж
усов так даже загорелось что-то, как приникли к Мельниковым устам горячие девичьи губы. Э, что тут рассказывать! Если вас кто так целовал, то вы и
сами знаете, а если никогда
с вами ничего такого не было, то не стоит вам и говорить.
Вдруг откуда ни возьмись этакой офицер, или вроде как штатский какой
с усами: «Ах ты, бездельник этакой! — говорит, — мерзавец! везешь ты этакую даму полную и этак неосторожно?» — а
сам к нему к зубам так и подсыкается.
Никон. Пригульной, ваше высокородие, мальчик был: не сказывают только, потому
самому, что народ эхидный… Мы-ста да мы-ста; а что вы-ста? Мы
сами тоже
с усами… У меня, ваше высокородие, своя дочка есть… «Как, говорю, бестия, ты можешь?.. Цыц, стой на своем месте…» Потому
самому, ваше высокородие, что я корень такой знаю… как сейчас, теперь, обвел кругом человека, так и не видать его… хошь восемь тысяч целковых он бери тут, не видать его.
В первой же со входа комнате он увидел старуху, в
самом деле
с усами и бородой, стриженую, в капотишке и без всяких следов женских грудей. Она сидела на диванчике, облокотившись одной рукой на столик и совершенно по-мужски закинувши нога на ногу.
Мучеников все это намотал себе на
ус и раз, когда они по обыкновению проходили по бульвару
с Иосафом домой, впереди их шел именно этот
самый гимназистик, очень печальная фигурка, в дырявой шинельке и
с сумкой через плечо; но ничто это не тронуло Мученикова.
В станционной комнате за столом сидел исправник, тот
самый, о котором
с таким презрением говорил Степан Осипович. Это был человек коренастый, приземистый,
с очень густою растительностью на голове, но лишь
с небольшими
усами и бородкой. Вся фигура его напоминала среднего роста медведя, а манера держать голову на короткой шее и взгляд маленьких, но очень живых глаз еще усиливали это сходство. На нем была старая форменная тужурка, подбитая мехом, а на ногах большие теплые валенки.
Перед
самым концом репетиции на сцену вдруг явился высокий, длинноносый, худой господин в котелке и
с усами. Он пошатывался, задевал за кулисы, и глаза у него были совсем как две оловянные пуговицы. Все глядели на него
с омерзением, но замечания ему никто не сделал.
Тогда как Антиопа, несмотря на скромные свои краски, уже по величине своей принадлежит к числу замечательных русских бабочек; темнокофейные, блестящие, лаковые ее крылья, по изобилию цветной пыли, кажутся бархатными, а к
самому брюшку или туловищу покрыты как будто мохом или тоненькими волосками рыжеватого цвета; края крыльев, и верхнего и нижнего, оторочены бледножелтою, палевою, довольно широкою зубчатою каемкою, вырезанною фестончиками; такого же цвета две коротеньких полоски находятся на верхнем крае верхних крыльев, а вдоль палевой каймы, по обоим крыльям, размещены яркие синие пятнушки; глаза Антиопы и булавообразные
усы, сравнительно
с другими бабочками, очень велики; все тело покрыто темным пухом; испод крыльев не замечателен: по темному основанию он исчерчен белыми тонкими жилочками.
Когда-то в детстве
самой внушительной и страшной силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, ей всегда представлялся директор гимназии; другой такою же силой, о которой в семье всегда говорили и которую почему-то боялись, был его сиятельство; и был еще десяток сил помельче, и между ними учителя гимназии
с бритыми
усами, строгие, неумолимые, и теперь вот, наконец, Модест Алексеич, человек
с правилами, который даже лицом походил на директора.
Все его лицо от
самых глаз заросло волосами; черные
усы сливаются
с черной бородой, короткой, но чрезвычайно густой и жесткой.
И засмеялся
сам Иуда, так неожиданно уличенный в своей лжи, и засмеялись все остальные, — даже Фома слегка раздвинул улыбкой свои прямые, нависшие на губы, серые
усы. И так, дружелюбно болтая и смеясь, все двинулись в путь, и Петр, совершенно примирившийся
с победителем, время от времени подталкивал его кулаком в бок и громко хохотал...