Неточные совпадения
Чтоб их читать,
крестьянинаМудреной
русской грамоте
Не стоит обучать!..
Важная барыня! гордая барыня!
Ходит, змеею шипит;
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» —
Русской деревне кричит;
В рожу
крестьянину фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь
русский народ
Чище метлы подметет.
У столбика дорожного
Знакомый голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников
(Что башмачки козловые
Вавиле подарил)
Беседует с
крестьянами.
Крестьяне открываются
Миляге по душе:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны
крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть...
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять
крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой люди, люди
русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
Не один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ
крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и
русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки; но то беда, что ни за какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней руки.
Опасаясь, что освобождение
крестьян с землей в
русских губерниях вынудит их дать землю прибалтийским
крестьянам (освобожденным ранее без земли), остзейские (т. е. прибалтийские...
«Остзейский» способ освобождения, обрекавший
крестьян на батрачество, был осужден передовой
русской общественностью.] но сам вдруг остановился, промолвив с холодною вежливостью...
— Мосье — иностранец? О-о,
русский? Что же ваша революция?
Крестьяне не пошли с рабочими?
— Одно из основных качеств
русской интеллигенции — она всегда опаздывает думать. После того как рабочие Франции в 30-х и 70-х годах показали силу классового пролетарского самосознания, у нас все еще говорили и писали о том, как здоров труд
крестьянина и как притупляет рост разума фабричный труд, — говорил Кутузов, а за дверью весело звучал голос Елены...
К удивлению моему, здешние
крестьяне недовольны приисками: все стало дороже: пуд сена теперь стоит двадцать пять, а иногда и пятьдесят, хлеб — девяносто коп. — и так все. Якутам лучше: они здесь природные хозяева, нанимаются в рабочие и выгодно сбывают на прииски хлеб; притом у них есть много лугов и полей, а у
русских нет.
Аркадий Павлыч, засыпая, еще потолковал немного об отличных качествах
русского мужика и тут же заметил мне, что со времени управления Софрона за шипиловскими
крестьянами не водится ни гроша недоимки…
Простой народ еще менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около сибирской границы слово «ссыльный» исчезает и заменяется словом «несчастный». В глазах
русского народа судебный приговор не пятнает человека. В Пермской губернии, по дороге в Тобольск,
крестьяне выставляют часто квас, молоко и хлеб в маленьком окошке на случай, если «несчастный» будет тайком пробираться из Сибири.
Мои права гражданства были признаны огромным большинством, и я сделался из
русских надворных советников — тягловым
крестьянином сельца Шателя, что под Муртеном, «originaire de Shâtel près Morat», [«уроженцем Шателя, близ Мора» (фр.).] как расписался фрибургский писарь на моем паспорте.
Несмотря на то, что вопрос поставлен был бесповоротно и угрожал в корне изменить весь строй
русской жизни, все продолжали жить спустя рукава, за исключением немногих; но и эти немногие сосредоточили свои заботы лишь на том, что под шумок переселяли
крестьян на неудобные земли и тем уготовали себе в будущем репрессалии.
М. В. Петрашевский,
русский помещик, был убежденным фурьеристом и устроил у себя в деревне фаланстер, который
крестьяне сожгли как новшество, противное их быту.
Под этим именем он известен всего более, но охотники зовут его иногда улиткою, или неттигелем: откуда произошли оба эти названья, и
русское и немецкое, — не знаю.
Крестьяне в Оренбургской губернии называют его веретенник, основываясь на том, что будто крик его, которым обыкновенно оглашаются болота, иногда в большом множестве им населяемые, похож на слова...
Я. Но как то случилося, что тебя отдают из деревни в рекруты? Из деревень берут в солдаты обыкновенно одних
крестьян и
русских, а ты, я вижу, не мужик и не
русский.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш
русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А
Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
Намеднись я с
Крестьян Иванычем в Высоково на базар ездил, так он мне: «Как это вы,
русские, лошадей своих так калечите? говорит, — неужто ж, говорит, ты не понимаешь, что лошадь твоя тебе хлеб дает?» Ну, а нам как этого не понимать?
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся
русский религиозный деятель.], сошел сам на землю в лице
крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из
крестьян крестить и воспринять от купели не пожелали…
Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частью были избираемы старинными
русскими людьми для основания монастырей: во-вторых, для того, чтобы изучить проселки
русского царства и жизнь
крестьян и помещиков во всем его разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом.
Бывало, и подумать соромно, в летнике, словно девушка, плясывал; а теперь, видно, разобрало его: поднял
крестьян и дворовых и напал на татар; должно быть, и в нем
русский дух заговорил.
— «И
русский уроженец?» — изволят спрашивать, а я опять отвечаю: «Из
крестьян, говорю, верноподданный вашего императорского величества».
Поразительнейшим примером такого лицемерия были заботы
русских землевладельцев во время последнего года о борьбе с голодом, который они-то и произвели и которым они тут же пользовались, продавая не только хлеб по самой высокой цене, но картофельную ботву по 5 рублей за десятину на топливо мерзнущим
крестьянам.
Если нуждающиеся в земле для пропитания своих семей
крестьяне не пашут ту землю, которая у них под дворами, а землей этой в количестве, могущем накормить 1000 семей, пользуется один человек —
русский, английский, австрийский или какой бы то ни было крупный землевладелец, не работающий на этой земле, и если закупивший в нужде у земледельцев хлеб купец может безопасно держать этот хлеб в своих амбарах среди голодающих людей и продавать его в тридорога тем же земледельцам, у которых он купил его втрое дешевле, то очевидно, что это происходит по тем же причинам.
Во втором же случае, в случае покорности
крестьян, совершается нечто особенное и специально
русское.
Со всех сторон потянулись луговая мордва, черемисы, чуваши, татары и мещеряки; [Мещеряки — часть поволжских татар.]
русских переселенцев, казенных
крестьян разных ведомств и разнокалиберных помещиков также было не мало.
В двадцати девяти верстах от Уфы по казанскому тракту, на юго-запад, на небольшой речке Узе, впадающей в чудную реку Дему, окруженная богатым чернолесьем, лежала татарская деревушка Узытамак, называемая
русскими Алкино, по фамилии помещика; [Деревня Узытамак состоит теперь, по последней ревизии, из девяноста восьми ревизских, душ мужеского пола, крепостных
крестьян, принадлежащих потомку прежних владельцев помещику г-ну Алкину; она носит прежнее имя, но выстроена уже правильною улицею на прежнем месте.
Господские
крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещеные стали убивать
русских священников.
Тем из читателей наших, которым не удалось постоянно жить в деревне и видеть своими глазами, как наши низовые
крестьяне угощают друг друга, без сомнения покажется невероятным огромное количество браги и съестных припасов, которые может поместить в себе желудок
русского человека, когда он знает, что пьет и ест даром.
— Ведет хлеб-соль с поляками, — подхватил стрелец. — Ну да, тот самый! Какой он
русский боярин! хуже басурмана: мучит
крестьян, разорил все свои отчины, забыл бога и даже — прости господи мое согрешение! — прибавил он, перекрестясь и посмотрев вокруг себя с ужасом, — и даже говорят, будто бы он… вымолвить страшно… ест по постам скоромное?
Чтобы закрепить за собой завоеванную сторону, Строгановы поселили на ней своих
крестьян, причем селение, поставленное на усторожливом местечке, при впадении реки Каменки в Чусовую, сделалось крайним пунктом
русской колонизации, смело выдвинутым в самую глубь сибирской украйны.
— В сражении под Чашниками я получил сильную контузию ядром и так же, как ты, Сборской, промаялся месяца два в жидовском местечке; но только не дразнил жида, оттого что моим хозяином был польской
крестьянин, и не беседовал с французами, потому что квартира моя была в глухом переулке, по которому не проходили ни французы, ни
русские.
Остальную часть дня и всю ночь пленные, под прикрытием тридцати казаков и такого же числа вооруженных
крестьян, шли, почти не отдыхая. Перед рассветом Зарецкой сделал привал и послал в ближайшую деревню за хлебом; в полчаса
крестьяне навезли всяких съестных припасов. Покормив и своих и неприятелей, Зарецкой двинулся вперед. Вскоре стали им попадаться наши разъезды, и часу в одиннадцатом утра они подошли, наконец, к аванпостам
русского авангарда.
— Я очень рад, — отвечал
русской генерал, — что казаки в точности исполняют мои приказания; мне также весьма приятно слышать из уст вашего величества, что
крестьяне наши показывают себя достойными имени
русских.
— Погодите, братцы! — заговорил
крестьянин в синем кафтане, — коли этот полоненник доподлинно не
русской, так мы такую найдем улику, что ему и пикнуть неча будет. Не велика фигура, что он баит по-нашему: ведь французы на все смышлены, только бога-то не знают. Помните ли, ребята, ономнясь, как мы их сотни полторы в одно утро уходили, был ли хоть на одном из этих басурманов крест господень?
В одну минуту латники были смяты, пехота опрокинута, и в то же время
русское «ура!» загремело в тылу французов; человек триста
крестьян из соседних деревень и семинарист с своим отрядом ударили в расстроенного неприятеля.
Отец мой слепо вверился Краснову, и хотя старый мельник Болтуненок и некоторые
крестьяне, разумеющие несколько мельничную постройку, исподтишка ухмылялись и покачивали головами, но на вопросы моего отца: «Каков Краснов-то, как разумеет свое дело? нарисовал весь план на бумаге и по одному глазомеру бьет сваи, и все приходятся по своим местам!» — всегда отвечали с простодушным лукавством
русских людей: «Боек, батюшка, боек.
К казакам прежде всего пристала «орда», а потом потянули на их же сторону заводские люди, страдавшие от непосильных работ и еще более от жестоких наказаний, бывшие монастырские
крестьяне, еще не остывшие от своей дубинщины, слобожане и всякие гулящие люди, каких так много бродило по боевой линии, разграничивавшей
русские владения от «орды».
— Коку с соком,
Крестьян Иванович; это пословица
русская. Умеют иногда кстати поздравить кого-нибудь, например; есть такие люди,
Крестьян Иванович.
Он тем больше кипятился, что в это время в России правительство уже освободило
крестьян с земельными наделами, задумало дать гласный суд и ввести другие реформы, при которых доказывать
русским людям настоятельную необходимость революции становилось день ото дня все труднее и труднее.
«
Русский вестник» все это печатал, как печатал и статьи г. Иванова, в которых выкуп личности проводился по началам политической экономии; мало того — он сочинил по поводу их длинную «Заметку», в которой защищал и г. Иванова и г. Головачева, объясняя, что хотя, конечно, за душу брать выкупа не следует, но труд
крестьянина должен быть выкуплен (см. «
Русский вестник», 1858 г., № 19, стр. 180–193).
Рассуждения г. Головачева вызвали возражение со стороны г. Ланге, который в «
Русском» же «вестнике» заметил защитнику помещичьих интересов, что «личность
крестьянина, по смыслу закона, не есть помещичья собственность и не подлежит выкупу» (№ 14, стр. 140).
Остается вопрос, которым с начала прошлого года мгновенно наполнились не только все журналы, но и вся земля
русская, — вопрос об освобождении
крестьян.
На этом основании один господин утверждал даже (в 14 № «
Русского вестника», стр. 108), что в промышленных губерниях не следует отчуждать даже усадьбы в собственность
крестьян, потому что крестьяне-промышленники разбредутся на промыслы, оставив в усадьбах жен своих, и «что же тогда ожидает помещика?
Тут очутились в одной куче дворяне, купцы и
крестьяне,
русские, и мордва, и чуваши.
В гостях у них бывали только три человека: известный
русский аболиционист Дмитрий Петрович Журавский, я и еще оригинальный, с виду совсем похожий на
крестьянина человек, которого фамилия была Вигура, но все называли его «Фигура».
Тогда в Казани происходили по зимам, на льду, большого озера Кабана, знаменитые кулачные бои между татарскими слободами и
русскими суконными слободами, состоявшими из крепостных
крестьян помещика Осокина; и татарские и
русские слободы были поселены по противоположным берегам озера Кабана. [Татарские и суконные слободы существуют и поныне, но крепостные
крестьяне уже откупились и записались в мещане.]
Заметим еще, что] здесь-то и специализировалось понятие о
русском человеке, как о великорусском
крестьянине по преимуществу.
Не заходя далеко, а только раскрывая подробнее смысл немногих рассказов Марка Вовчка, так верных
русской действительности, мы нашли, что неестественные, крепостные отношения, существовавшие до сих пор между народом и высшими классами, будучи материально и нравственно вредны для
крестьян, были еще более гибельны для самих владельцев.