Неточные совпадения
Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле
мальчик в
русском платье обгонял ее.
Он преподавал
русский язык и географию,
мальчики прозвали его Недоделанный, потому что левое ухо старика было меньше правого, хотя настолько незаметно, что, даже когда Климу указали на это, он не сразу убедился в разномерности ушей учителя.
Притом их связывало детство и школа — две сильные пружины, потом
русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого
мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки сына
русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного
мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в
русском богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у немцев.
— Он, знаете, — циник, — усмехнулся мне
мальчик, — и вы думаете, что он не умеет по-французски? Он как парижанин говорит, а он только передразнивает
русских, которым в обществе ужасно хочется вслух говорить между собою по-французски, а сами не умеют…
И это потому, мой
мальчик, что один я, как
русский, был тогда в Европе единственным европейцем.
— Этот
мальчик прав… — говорят также и
русские господа. — Нельзя стрелять в костелах и оскорблять чужую веру…
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош
мальчик, да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую… А
русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
Я увидел людей изящных, простодушных, умных; я увидел старца, который ласкает и выслушивает
мальчика, как я; вижу людей, способных понимать и прощать, людей
русских и добрых, почти таких же добрых и сердечных, каких я встретил там, почти не хуже.
Время проходит. Исправно
Учится
мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в
русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит и видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро узнает
Саша печальную быль…
О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и всё на один и тот же мотив. Может быть, это такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере,
русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову — поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели. Вот она...
— А это по-татарски. У них всё если взрослый
русский человек — так Иван, а женщина — Наташа, а
мальчиков они Кольками кличут, так и моих жен, хоть они и татарки были, но по мне их все уже
русскими числили и Наташками звали, а мальчишек Кольками. Однако все это, разумеется, только поверхностно, потому что они были без всех церковных таинств, и я их за своих детей не почитал.
Мальчик в штанах. Нет, земледелец. Мужик — это
русский, а у нас — земледелец.
Театр представляет шоссированную улицу немецкой деревни.
Мальчик в штанах стоит под деревом и размышляет о том, как ему прожить на свете, не огорчая своих родителей. Внезапно в средину улицы вдвигается обыкновенная
русская лужа, из которой выпрыгивает
Мальчик без штанов.
Мальчик высказал это солидно, без похвальбы, и без всякого глумления над странностью моего вопроса. По-видимому, он понимал, что перед ним стоит иностранец (кстати: ужасно странно звучит это слово в применении к
русскому путешественнику; по крайней мере, мне большого труда стоило свыкнуться с мыслью, что я где-нибудь могу быть… иностранцем!!), которому простительно не знать немецких обычаев.
Конечно, «
мальчик в штанах» был отчасти прав, говоря: «вам,
русским, все надоело: и сквернословие, и Колупаев, и тумаки, да ведь до этого никому дела нет?», но сдается мне, что и «
мальчик без штанов» не был далек от истины, настойчиво повторяя: надоело, надоело, надоело…
— Какая молодежь, — беззвучно шепчет он, — какая чудесная, чистая, славная
русская молодежь! И каждый из этих
мальчиков готов с радостью пролить всю свою кровь за наше отечество и за меня!
Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П.И. Кичеев встретил в театре репортера «
Русского курьера», которому он не раз давал сведения для газеты, и рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами,
мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и врачи определили, что они будут жить.
Такое обновление сада производилось, конечно, лет двадцать тому назад; но Дмитрий Васильич дал англичанину на выучку трех-четырех молодых
мальчиков, а потому, когда англичанин умер, или, точнее сказать, опился, то выросшие
мальчики, давно превратившиеся из Петрушек и Ванек в Петров и Иванов, до сих пор обрабатывали сад приблизительно в том виде, как преподал им англичанин:
русские люди, как известно, сами измышлять не умеют, но зато очень скоро выучивают другими народами придуманное и твердо это запоминают.
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся
русский религиозный деятель.], сошел сам на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от купели не пожелали…
— Вот в том-то и дело; я никак не желаю, чтобы он жил под
русскими законами… Ты знаешь, я никогда и ни на что не просила у тебя денег; но тут уж буду требовать, что как только подрастет немного наш
мальчик, то его отправить за границу, и пусть он будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но только не
русским.
Оно говорило с визгливою песнью
русской кухарки; с косящимся на солнце ощипанным орлом, которого напоказ зевакам таскал летом по острову ощипанный и полуголодный
мальчик; говорило оно и с умными глазами остриженного пуделя, танцующего в красном фраке под звуки разбитой шарманки, — со всеми и со всем умело говорить это маленькое чуткое сердечко, и унять его говорливость, научить его молчанию не смог даже сам пастор Абель, который, по просьбе Софьи Карловны Норк, со всех решительно сторон, глубокомысленно обсудил душевную болезнь Мани и снабдил ее книгами особенного выбора.
Расшалившиеся польские
мальчики, товарищи Бенни, заметив обессиленного, больного
русского солдата, стали кидать в него мячом.
Всякий восхищается по-своему: мужики обыкновенно тыкают пальцами; кавалеры рассматривают серьезно; лакеи-мальчики и мальчишки-мастеровые смеются и дразнят друг друга нарисованными карикатурами; старые лакеи во фризовых шинелях смотрят потому только, чтобы где-нибудь позевать; а торговки, молодые
русские бабы, спешат по инстинкту, чтобы послушать, о чем калякает народ, и посмотреть, на что он смотрит.
«О, вы еще не знаете его, — восклицает Манилов, — у него чрезвычайно много остроумия: чуть заметит какую-нибудь букашку, козявку, сейчас побежит за ней следом и тотчас обратит внимание…» «Я его прочу по дипломатической части», — заключает литературный Манилов, любуясь великими способностями
русского человека и не замечая, что с ним еще надо беспрестанно делать то же, что произвел лакей с Фемистоклюсом Маниловым в то самое мгновение, как отец спрашивал
мальчика, — хочет ли он быть посланником?
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и
русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к
мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
Саша, известный впоследствии в
русской литературе под именем «Шишкова 2-го», был тогда блистательным и очаровательным
мальчиком.
— Да? Он поступил лучше. Он предложил свои услуги и своей рукою, при соответствующем пении, перерезал
мальчику горло. Вас это удивляет? Но он сказал: лучше на себя возьму этот страшный грех и кару за него, нежели отдам аду этих невинных глупцов. Конечно, такие вещи случаются только с
русскими, и мне кажется, что и сам он был несколько сумасшедшим. Он и умер впоследствии в сумасшедшем доме.
Трогательно прелестна была парочка близнецов — детей
русского учителя. Они,
мальчик и девочка по восьмому году, держались за руки и в молчаливом восхищении рассматривали елку.
Пожалуй, у
мальчика и в самом деле могли образоваться
русские вкусы и складываться
русские симпатии — любовь к земле, сострадание к закрепощенному народу…
Однако любопытные стычки обоих педагогов ждут нас впереди, а здесь уместно мимоходом объяснить, чего ради в патриотической и строго-православной душе генерала совершился такой резкий куркен-переверкен, для чего он отнял сына у идеалиста с
русским православным направлением и сам, своими руками, швырнул его в отравленные объятия такого смелого и ловкого нигилиста, который сразу наполнил с краями срезь амфору Сеничкиным ядом и поднес ее к распаленным устам жаждавшего впечатлений
мальчика?
Это и была задача: пусть и правительство, и общество — пусть все увидят, как криво и противонародно ведет образовательное дело ведомство просвещения и как надо воспитывать, чтобы из
мальчика вышел «истинно
русский человек».
И по научным лекциям мы подвинулись вперед. Наши преподаватели довольны нами. Даже француз Гюи. Несмотря на то, что наши «
мальчики» умеют говорить по-французски не более извозчиков российских, Гюи не ропщет и хвалит. Бесподобный выговор Ксении приводит его в восторг, а наша французская болтовня, Ольгина, Санина и моя, вознаграждают его за басни, написанные
русскими буквами мною или Елочкою и разучиваемые нашей мужской молодежью с неподражаемым акцентом.
После
русского дядьки у
мальчика не было гувернеров, гувернером ему был сам отец, оставшийся более другом его, чем руководителем, до последних дней своих.
— Что кричат эти
мальчики? — спросил Антон своего извозчика, понимавшего
русский язык.
И старик и
мальчик носили
русское платье, только первый очень бедное, другой, напротив, из тонкого немецкого сукна, с опушкою соболя.
Примеру их стали подражать и
русские бары, так что вскоре заведение это наполнилось
мальчиками из самых знатных в то время
русских фамилий.
— Познакомьтесь, и вы скажете совсем другое. У этого купца прекрасная
русская библиотека. Такой, конечно, нет у всех дворян вместе здешнего уезда. Этот купец живет с большим приличием. Не говорю вам о его доме: в нем найдете вместе с роскошью вкус и любовь ко всему прекрасному. Скажу только, что он выписывает иностранца-учителя для своего сына, премиленького
мальчика, что он хочет дать ему отличное воспитание.
Бедная кормилица! Сколько слез пролила она за это время!
Мальчик не обращал на нее никакого внимания: простая
русская баба не стоила того!
Позади их бежал хорошенький, едва ли не двухлетний
мальчик, по пятам которого шла нянька,
русская, судя по темному шелковому платочку, повязанному на голове.
Во время самого разгара битвы прибегает к Машевскому мальчик-гимназист, лет 14–15, срезавший из охотничьего ружья
русского солдата.
Она смотрит на пол — роковой голыш у кровати; оглядывается — вдоль стены висит Мартын… Посинелое лицо, подкатившиеся под лоб глаза, рыжие волосы, дыбом вставшие, — все говорит о насильственной смерти. Крепкий сук воткнут в стену, и к нему привязана веревка. Нельзя сомневаться: он убил Ганне по какому-нибудь подозрению и после сам удавился.
Русским не за что губить старушку и
мальчика, живших в нищенской хижине.
Леандров. Не только полонез, под эти родные, торжественные звуки готов тряхнуть старыми костями и пройтись
русскую, молодецкую. Спасибо, дружище! (Кличет.) Эй!
мальчик.
Русские — Жоржем Данденом.] — этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то, что-то совершить патриотически-геройское, и как
мальчик резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы, и старался своею маленькою рукой то поощрить, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
— Подкрепления? — сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов, и глядя на красивого мальчика-адъютанта с длинными завитыми, черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления!» подумал Наполеон. «Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, не укрепленное крыло
русских!»