Неточные совпадения
Пошли к берегу… Тропинки, проложенные по роще в разных направлениях, не ширóки — пришлось идти попарно. Впереди пошел
Марко Данилыч с Аркадией, за ними мать Никанора с Марьюшкой, потом Прасковья Патаповна с Дуней, сзади всех Василий Борисыч с Фленушкой. Быстро оглянувшись, схватила она его за
руку и шепнула...
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, оченно даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил
Марко Данилыч. — Этак, чего доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову — люди мы бывалые, рыбное дело давно нам за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари на ней по всем статьям повелось, что без кредита сделать дела нельзя. Смотрите, не пришлось бы вам товар-от у себя на
руках оставить.
— Сама не знаю и домыслиться не могу, что за сокровенные тайны, — в недоумении разводя
руками, отвечала Дарья Сергевна. — А сдается, что тут что-то недоброе. Сбивает она нашу голубушку с пути истинного. В свою, должно быть, великороссийскую церковь хочет ее совратить. Вот чего боюсь, вот чего опасаюсь,
Марко Данилыч… Как подумаю, так сердце даже кровью обольется, так и закипит… Ох, Господи, Господи!.. До каких бед мы дожили.
Когда Дуня вбежала к отцу, он лежал недвижим. Помутившиеся глаза тоже были недвижны, здоровая до тех пор
рука омертвела. С громким воплем ринулась к нему растерявшаяся Дуня и обхватила его обеими
руками.
Марко Данилыч уж холодел, и только легкий хрип в горле еще показывал, что последний остаток жизни сохранялся еще в нем. Мало-помалу и хрип затих.
— Так вот что, Никита Федорыч, — молвил
Марко Данилыч, подойдя к Меркулову и дружески положивши ему на плечо увесистую
руку. — С батюшкой с тестем вашим, как сами знаете, старинные приятели мы.
Марко Данилыч
рукой махнул. Думает, что шутки вздумал Орошин шутить.
— Что ж из того?.. — ответил Орошин. — Все-таки рыбно решенье о ту пору будет покончено. Тогда, хочешь не хочешь, продавай по той цене, каку ты нашему брату установишь… Так-то, сударь,
Марко Данилыч!.. Мы теперича все тобой только и дышим… Какие цены ни установишь, поневоле тех будем держаться… Вся Гребновская у тебя теперь под
рукой…
Запыхался даже
Марко Данилыч. Одышка стала одолевать его от тесноты и с досады. Струями выступил пот на гневном раскрасневшемся лице его. И только что маленько было он поуспокоился, другой мальчишка с лотком в
руках прямо на него лезет.
— Зарезал!.. — закричал
Марко Данилыч, бросая смятое письмо. Потом, заложа
руки за спину, принялся шагать взад и вперед по горнице.
Осмотрев больного, лекарь крепко ущипнул его за
руку.
Марко Данилыч хоть бы глазом моргнул. Тогда лекарь только посвистел. Бросилась к нему Дарья Сергевна.
— Да что тебе в них? Место ведь только занимают… С ярманки поедешь, за провоз лишни деньги плати, вот и вся тебе польза от них, — говорил
Марко Данилыч, отирая со полы сюртука запылившиеся от книг
руки. — Опять же дрянь все, сам же говоришь, что разрознены… А в иных, пожалуй, и половины листов нет.
— Цен еще не обнаружилось, — преспокойно ответил
Марко Данилыч, уписывая за обе щеки поросенка под хреном и сметаной. — Надо полагать, маленько поднимутся. Теперь могу тебе рубль восемь гривен дать… Пожалуй, еще гривенку накину. Денег половину сейчас на стол, останная к Рождеству. По
рукам, что ли?
— Все это так… Однако ж для меня все-таки рыбная часть не к
руке,
Марко Данилыч, — сказал Самоквасов. — Нет, как, Бог даст, отделюсь, так прежним торгом займусь. С чего прадедушка зачинал, того и я придержусь — сальцом да кожицей промышлять стану.
— Здорово, дружище, — протягивая ему
руку, молвил
Марко Данилыч. — Спасибо за вчерашнее. Ловко сварганил, надо тебе чести приписать. Заслушался даже я, как ты пошел валять. Зато и мной вполне останешься доволен. Пойдем в казенку, потолкуем.
Напрягши какие оставались силы,
Марко Данилыч поднял было здоровую
руку, но она упала и осталась неподвижною.
С Дуней на
руках в другую горницу перешел
Марко Данилыч. Окна раскрыты, яркое майское солнце горит в поднебесье, отрадное тепло по земле разливая; заливаются в лазурной высоте жаворонки, а в тенистом саду поет соловей — все глядит весело, празднично… Девочка радостно хохочет, подпрыгивая на отцовских
руках и взмахивая пухленькими ручками.
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил
Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с
рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка к концу подходит… избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а то народец-от у нас теплый. Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Битый час торговались. У обоих от спора даже во рту пересохло. Ровно какой благодати возрадовался
Марко Данилыч, завидев проходившего платочным рядом парня: по поясу лубочный черес со стаканами, хрустальный кувшин в
руке. Во всю ивановску кричит он...
— Как по три целковых да по рублю?.. На что это похоже? — во всю мочь кричал
Марко Данилыч и схватил даже Чубалова за
руку.
— Ничего. Полегоньку стали расторговываться, — отвечает
Марко Данилыч, разрезывая окорочо́к белоснежного московского поросенка. — Сушь почти всю продали, цены подходящие, двинулась и коренная. На нее цены так себе. Икра будет дорога. Орошин почти всю скупил, а он охулки нá
руку не положит, такую цену заворотит, что на Масленице по всей России ешь блины без икры. Бедовый!..
— А тебе бы нишкнуть, коли хозяин разговаривает! — крикнул
Марко Данилыч, швырнув в приказчика бывшим у него в
руке лещом. — Перечить!.. Я задам вам, мошенникам!.. Что это за сушь?.. Глянь-ка, пощупай!.. Копейки на две против других будет дешевле!.. Недобор доправлю — ты это знай!..
В досаде на Марью Ивановну и даже на Дуню, в досаде на Дарью Сергевну, даже на самого себя, пошел
Марко Данилыч хозяйство осматривать. А у самого сердце так и кипит… Ох, узнать бы обо всем повернее! И ежели есть правда в речах Дарьи Сергевны да попадись ему в
руки Марья Ивановна, не посмотрел бы, что она знатного роду, генеральская дочь — такую бы ческу задал, что своих не узнала бы… И теперь уж
руки чешутся.
— Нет уж увольте,
Марко Данилыч, — с улыбкой ответил Петр Степаныч. — По моим обстоятельствам, это дело совсем не подходящее. Ни привычки нет, ни сноровки. Как всего, что по Волге плывет, не переймешь, так и торгов всех в одни
руки не заберешь. Чего доброго, зачавши нового искать, старое, пожалуй, потеряешь. Что тогда будет хорошего?
Не один год вырубал он десятин по сотне и сплавлял лес на пристани свою и нижегородскую; к тому ж и Корней Евстигнеич, будучи на Унже, не клал охулки на
руку, а все-таки Никифор Захарыч, распродавши дачи по участкам, выручил денег больше, чем заплатил
Марко Данилыч при покупке леса.
Схватив Белянкина зá
руку,
Марко Данилыч без дальних разговоров увез его в своей косной на баржу.
Только что вышли гости, показался в передней Василий Фадеев. Разрядился он в длиннополую сибирку тонкого синего сукна, с мелкими борами назади, на шею повязал красный шелковый платок с голубыми разводами, вздел зеленые замшевые перчатки, в одной
руке пуховую шляпу держит, в другой «лепортицу». Ровно гусь, вытянул он из двери длинную шею свою, зорко, но робко поглядывая на хозяина, пока
Марко Данилыч не сказал ему...
— Жирно будет, Махметушка — водой обопьешься! Сказано, тысяча — не прикину медной копейки. Прощай — недосуг мне, некогда с тобой балясы-то точить, — молвил
Марко Данилыч, вырываясь из жилистых
рук татарина.
Расходилась толпа, что волна. Нет уйму. Ни брань, ни угрозы, ни уговоры Смолокурова не в силах остановить расходившегося волненья. Но не сробел, шагом не попятился назад
Марко Данилыч. Скрестив
руки на груди, гневен и грозен стоял он недвижно перед толпою.
— Погляжу я на вас, сударыня, как на покойника-то, на Ивана-то Григорьича, с лица-то вы похожи, — говорил
Марко Данилыч, разглядывая Марью Ивановну. — Хоша я больно малешенек был, как родитель ваш в Родяково к себе в вотчину приезжал, а как теперь на него гляжу — осанистый такой был, из себя видный, говорил так важно… А душа была у него предобреющая. Велел он тогда собрать всех нас, деревенских мальчишек и девчонок, и всех пряниками да орехами из своих
рук оделил… Ласковый был барин, добрый.
— Не дам, — решительно сказал
Марко Данилыч, выдергивая
руку у Субханкулова. — А чтоб больше с тобой не толковать, так и быть, даю тысячу, а больше хочешь, так калякать с тобой не хочу…
Расселись по скамьям:
Марко Данилыч с Дуней, Доронин с женой и обеими дочерьми. Петр Степаныч последний в лодку вошел и, отстранив
рукой кормщика, молодецки стал у руля.
— Что ты, что ты? —
руками замахав на Чубалова, вскрикнул
Марко Данилыч. — Никак рехнулся, земляк?.. Как это вдруг сорок восемь рублев?
Ругает мысленно
Марко Данилыч Веденеева за его несговорчивость, злобится на Орошина, что того и гляди выхватит он у него из
рук выгодное дело, такое, какого на Гребновской никогда еще не бывало, а пуще всего свирепеет на Седова, на Сусалина и других рыбников, что не дали ему столько денег, на сколько подписались.
— Салá маликам, Махмет Бактемирыч! — сказал
Марко Данилыч, подходя к Субханкулову и протягивая ему
руку.
— Смолокуров, — сказал Дмитрий Петрович. —
Марко Данилыч Смолокуров… Я ж ему и сказал, что цены на тюлень должны повыситься… Это еще было в начале ярманки… Орошин вздумал было поддеть его, цен тогда еще никаких не было; а Орошину хотелось всего тюленя́, что ни есть его на Гребновской, в одни свои
руки прибрать. Два рубля тридцать давал.
— Что ж из того, что доверенность при мне, — сказал Зиновий Алексеич. — Дать-то он мне ее дал, и по той доверенности мог бы я с тобой хоть сейчас по
рукам, да боюсь, после бы от Меркулова не было нареканья… Сам понимаешь, что дело мое в этом разе самое опасное. Ну ежели продешевлю, каково мне тогда будет на Меркулова-то глаза поднять?.. Пойми это,
Марко Данилыч. Будь он мне свой человек, тогда бы еще туда-сюда; свои, мол, люди, сочтемся, а ведь он чужой человек.
— Прощай, Евстрат Михайлыч, — сказал
Марко Данилыч, выходя спешными шагами из казенки. — Разживайся с моей легкой
руки! А это, брат, не похвально, что мне не доверяешь.
— Послушай меня, старика, почтеннейший Никита Федорыч, — продолжал
Марко Данилыч, положив и другую
руку на плечо Меркулова.
— Ну, этих книг
Марко Данилыч вам не купит, — сказала Марья Ивановна. — Эти книги редкие, их почти вовсе нельзя достать, разве иногда по случаю. Да это не беда, я вам пришлю их, милая, читайте и не один раз прочитайте… Сначала они вам покажутся непонятными, пожалуй, даже скучными, но вы этим не смущайтесь, не бросайте их — а читайте, перечитывайте, вдумывайтесь в каждое слово, и понемножку вам все станет понятно и ясно… Тогда вам новый свет откроется, других книг тогда в
руки не возьмете.
Дуня припала к здоровой
руке отца и целовала ее, обливая слезами.
Марко Данилыч хотел улыбнуться, но на перекошенном лице улыбка вышла какою-то странною, даже страшною.
— Привел Господь и с вами, Дмитрий Петрович, делишки завести, — потирая
руки, отвечал
Марко Данилыч. — Напредки́ просим не оставить. А я ото всей души и во всякое время желаю вашим покупателем быть… Условийца только стеснительны. Так я думаю, что, сколько ни стоит Макарьевская ярманка, таких условий на ней никогда не бывало…
— Вот и согрешим, — с довольством потирая
руки и ходя по комнате, говорил
Марко Данилыч. — Наше от нас не уйдет; а воротимся домой, как-нибудь от этих грехов отмолимся. Не то керженским старицам закажем молиться. Здесь же недалече… Там, брат, на этот счет ух какие мастерицы!.. Первый сорт!..
— Где же вам помнить, матушка, — весело, радушно и почтительно говорил
Марко Данилыч. — Вас и на свете тогда еще не было… Сам-от я невеличек еще был, как на волю-то мы выходили, а вот уж какой старый стал… Дарья Сергевна, да что же это вы, сударыня, сложа
руки стоите?.. Что дорогую гостью не потчуете? Чайку бы, что ли, собрали!
— Идет, что ли, дело-то? — спросил
Марко Данилыч, держа в
руке бутылку и не наливая вишневки в рюмку, подставленную баем. — Тысячу рублев деньгами да этой самой наливки двенадцать бутылок.
Высвободя здоровую
руку и грустным тоскливым взором глядя на дочь,
Марко Данилыч показывал ей на искривленное лицо, на язык и на отнявшуюся половину тела. С большим трудом тихим голосом сказал он...
Долго бы лежать тут Марку Данилычу, да увидела его соседка Акулина Прокудина. Шла Акулина с ведрами по воду близ того места, где упал
Марко Данилыч. Вгляделась… «Батюшки светы!.. Сам Смолокуров лежит». Окликнула — не отвечает, в другой, в третий раз окликнула — ни словечка в ответ. Поставила Акулина ведра, подошла: недвижим
Марко Данилыч, безгласен, рот на сторону, а сам глухо хрипит. Перепугалась Акулина, взяла за
руку Марка Данилыча — не владеет
рука.
И, закрыв
руками лицо, зарыдала.
Марко Данилыч продолжал, насупясь и молча, ходить по горнице.
А
Марко Данилыч по-прежнему стоит, скрестив
руки на груди. Сам ни слова.
Кроме того, явилось еще обстоятельство, которое не только могло, но и непременно должно было все это спутать, благодаря ошибке
Марко, который видел и, крестясь, рассказал многим по секрету, как денщик покойного передал что-то тайно из
рук в
руки его отцу.