На железнодорожном переезде был опущен шлагбаум: со станции шел курьерский поезд. Марья Васильевна стояла у переезда и ждала, когда он пройдет, и дрожала всем телом от холода. Было уже видно Вязовье — и школу с зеленой крышей, и церковь, у которой горели кресты, отражая вечернее солнце; и окна на станции тоже горели, и из локомотива шел
розовый дым… И ей казалось, что все дрожит от холода.
В ступке вдруг вспыхнуло яркое пламя, повалил густой
розовый дым и завоняло жжеными перьями и серой. Когда дым рассеялся, Федор протер глаза и увидел, что он уже не Федор и не сапожник, а какой-то другой человек, в жилетке и с цепочкой, в новых брюках, и что сидит он в кресле за большим столом. Два лакея подавали ему кушанья, низко кланялись и говорили...
Не успел Федор поздороваться, как содержимое ступки вдруг вспыхнуло и загорелось ярким, красным пламенем, завоняло серой и жжеными перьями, и комната наполнилась густым
розовым дымом, так что Федор раз пять чихнул; и возвращаясь после этого домой, он думал: «Кто бога боится, тот не станет заниматься такими делами».
Неточные совпадения
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом,
розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками
дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как
дым, ложатся
розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда.
Утро было морозное. Вся деревня курилась; из труб столбами поднимался белый
дым. Он расстилался по воздуху и принимал золотисто-розовую окраску.
А рассвет был чист, безоблачен и ласков, город сделался мил и глазам и душе, когда стоял, будто
розовым снегом осеян, и
дым из труб поднимался, словно из кадил многих.
Мешая свои краски, теряя формы, дома города сливались один с другим;
розовела и серебрилась пыльная зелень садов, над нею курился
дым, голубой и серый.
Скоро с горы стал виден и весь завод, окутанный молочно-розовым
дымом.
Серое небо чуть
порозовело; в одном месте его явилось пятно посветлее, напоминая масляный лоск на заношенном сукне. Потом выглянула обломанная луна; стало свежо и сыро; туман лёгким
дымом поплыл над рекой.
Прямо над поляной легко и высоко стояло большое
розовое облако; как
дым, тянулись по нем серые полосы; на самом краю его, то показываясь, то исчезая, дрожала звездочка, а немного подалее виднелся белый серп месяца на слегка поалевшей лазури.
Ольга, вся в свету, задыхаясь, глядя с ужасом на красных овец и на
розовых голубей, летавших в
дыму, бегала то вниз, то наверх.
Вот все загорелось, засверкало, помолодело, и
дым наверху уже не синий, а
розовый. Это восходит солнце.
Как зимний
дым белеют мраки,
И утро с
розовым лицом,
Гоня зловидные призраки,
Блистая златом, багрецом,
Дыша живительной прохладой,
Белит и горы и поля.
День клонился к вечеру. Солнце только что скрылось за горами и посылало кверху свои золотисто-розовые лучи. На небе в самом зените серебрились мелкие барашковые облака. В спокойной воде отражались лесистые берега. Внизу у ручейка белели две палатки, и около них горел костер. Опаловый
дым тонкой струйкой поднимался кверху и незаметно таял в чистом и прохладном воздухе.
Алиса Осиповна явилась однажды на урок в нарядном
розовом платье, с маленьким декольте, и от нее шел такой аромат, что казалось, будто она окутана облаком, будто стоит только дунуть на нее, как она полетит или рассеется, как
дым. Она извинилась и сказала, что может заниматься только полчаса, так как с урока пойдет прямо на бал.
На станционный садик, на платформу и на поле легла уже вечерняя тень; вокзал заслонял собою закат, но по самым верхним клубам
дыма, выходившего из паровоза и окрашенного в нежный
розовый цвет, видно было, что солнце еще не совсем спряталось.
Снова отчаянно заиграла музыка, и от топота ног в зале задрожал слегка пол. И кто-то, пьяный, отчаянно гикал, как будто гнал табун разъярившихся коней. А в их комнате было тихо, и слабо колыхался в
розовом тумане табачный
дым и таял.
Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и
дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и
розовым оттенком свет и темные, длинные тени.