Я представил себе, что вместо тех народных ненавистей, которые под видом любви к отечеству внушаются нам, вместо тех восхвалений убийства — войн, которые с детства представляются нам как самые доблестные поступки, я представил себе, что нам внушается ужас и презрение ко всем тем деятельностям — государственным, дипломатическим, военным, которые служат
разделению людей, что нам внушается то, что признание каких бы то ни было государств, особенных законов, границ, земель, есть признак самого дикого невежества, что воевать, т. е. убивать чужих, незнакомых людей без всякого повода есть самое ужасное злодейство, до которого может дойти только заблудший и развращенный человек, упавший до степени животного.
Неточные совпадения
— Нет, я не враг. Я друг
разделения труда.
Люди, которые делать ничего не могут, должны делать
людей, а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.
К этому прибавляли, в виде современной характеристики нравов, что бестолковый молодой
человек действительно любил свою невесту, генеральскую дочь, но отказался от нее единственно из нигилизма и ради предстоящего скандала, чтобы не отказать себе в удовольствии жениться пред всем светом на потерянной женщине и тем доказать, что в его убеждении нет ни потерянных, ни добродетельных женщин, а есть только одна свободная женщина; что он в светское и старое
разделение не верит, а верует в один только «женский вопрос».
При
людях матери встретились, как родные сестры — скитское «
разделение» оставалось про себя.
Вместо прежнего
разделения актеров на злодеев, на первых трагиков, первых комиков,
разделения все-таки более серьезного, потому что оно основывалось на психической стороне
человека, — вся труппа теперь составлялась так: я играю купцов, он мужиков, третий бар, а что добрые ли это
люди, злые ли, дурные, никто об этом думушки не думал.
Отторгшись от всеединого божественного начала,
человек утратил и внутреннюю связь существа своего: самый предмет желания его, начало натуральное, отделилось от него и обособилось;
человек распался на два внешних существа — плотского мужа и жену, коим присуща лишь похоть внешнего, материального соединения, ведущего не к истиному единству, а наипаче к
разделению и размножению.
Хомяков утверждает, что церковь есть собрание
людей (всех без различия клира и паствы), соединенных любовью, что только
людям, соединенным любовью, открывается истина (Возлюбим друг друга, да единомыслием и т. д.) и что таковая церковь есть церковь, во-первых, признающая Никейский символ, а во-вторых, та, которая после
разделения церквей не признает папы и новых догматов.
Перенося сознание и любовь личности в семью, из семьи в род, народ, государство, было бы вполне логично и
людям для избавления себя от борьбы и бедствий, которые происходят от
разделения человечества на народы и государства, естественнее всего перенести свою любовь на человечество.
Если следовать старинному (и доселе общепринятому)
разделению душевных способностей
человека, то, кроме ума, (остаётся ещё чувство и воля.
Правда, что богатство — скопление труда; но обыкновенно один
человек производит труд, а другой — скопление. И это-то учеными
людьми называется «
разделением труда».
Христос открыл
людям то, что
разделение между своими и чужими народами есть обман и зло. И, познав это, христианин уже не может иметь чувство недоброжелательства к чужим народам, не может оправдывать, как он прежде делал, жестокие поступки против чужих народов тем, что другие народы хуже его народа. Христианин не может не знать того, что
разделение его с другими народами есть зло, что
разделение — это соблазн, и потому не может уже, как он делал это прежде, сознательно служить этому соблазну.
«
Разделение труда» есть большею частью предлог к тому, чтобы, ничего не делая или делая какие-нибудь пустяки, сваливать на других всю нужную для тебя работу. Те, кто распоряжается этим
разделением, всегда берут себе ту работу, которая кажется им самой приятной, ту же, которая кажется им тяжелою, предоставляют другим. И удивительное дело:
люди эти всегда ошибаются, так что кажущаяся им приятной работа оказывается под конец самой тяжелой, а та, которой они избегали, самой приятной.
В последнее время много говорят о том, что одна из главных причин успеха
людей в производстве вещей — это
разделение труда.
Лидинька не без увлечения повествовала Стрешневой, что они, вообще новые
люди (то есть и она в их числе), устроили свою жизнь на совершенно новых началах, что у них организовалась правильная ассоциация с общим
разделением труда и заработка, что эта ассоциация завела вот уже книжную торговлю и переплетную мастерскую, и теперь хлопочет о заведении швейной и типографии, и что все они, а она, Лидинька, в особенности, ужасно теперь заняты делом, и что дела у ней вообще просто по горло: «вся в деле, ни на минуту без дела», тараторила она, и Стрешнева довольно внимательно слушала ее болтовню.
Его продолжатели совершенно позабыли про это
разделение (конечно, тоже весьма спорное) и методологическую предпосылку «Богатства народов» при помощи Бентама превратили в общее учение о
человеке» (Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 1990.
В евангельской притче о Страшном суде изображается некое
разделение человечества на овец и козлищ [См.: Мф. 25:31–46.]; оно имеет в своей основе относительный перевес добра или зла в
человеке, оказывающий влияние на его судьбу.
Вследствие этого у
человека появилось чувственное тело,
разделение на полы и связанные с этим особенности организации, и начался мировой процесс.
Предание нам сообщает, что в момент, когда
человек готов испустить последнее дыхание, каждый из его членов получает восполнение значительной силы, потому что дух, предвидя скорое
разделение, перебегает от одного члена к другому, как судно без руля; потому
человек никогда не имеет столько силы, как перед концом.
Благодаря Голгофской жертве старый
человек создается заново, оставаясь самим собой и после воскресения: последнее
разделение в нем смерти и жизни, бытия и небытия происходит на Страшном Суде, который и может быть в известном смысле рассматриваем как последний, заключительный акт в цепи событий, в своей совокупности составляющих сотворение
человека.
Но это же
разделение происходит и во внутреннем существе каждого
человека, ибо нет никого, кто не был бы заражен грехом, а в тоже время был бы совершенно чужд всякого добра [О таком внутреннем рассечении
человека говорит ап. Павел: «Строит ли кто на этом основании (которое есть Христос) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится, ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть.
У таких
людей, как Бл. Августин, как Данте, мы видим пафос
разделения, уготовляющего ад.
Через бессеменное зачатие и нетленное рождение Он разрушает законы плотской природы, показывая, что Богу был, вероятно, известен иной способ размножения
людей, отличный от нынешнего, и устраняя самым делом различие и
разделение человеческой природы на полы, как такое, в котором для
человека не было нужды и без которого он может существовать» («Влияние восточного богословия на западное». с.
Скажем несколько слов в объяснение появления в царствование Иоанна IV
разделения в Московском государстве служивых
людей на опричников и земских.
Не только в
человеке, но и в космосе есть половое
разделение мужского и женского и половое их соединение.
Издревле чувствовалось и сознавалось также, что корень грехопадения
человека связан с полом, что греховной жизни
человека, окованной природной необходимостью, предшествовало падение андрогина,
разделение мужского и женского, искажение образа и подобия Божьего и рабское подчинение мужского и женского в природно-необходимом влечении.
Ей было это очень неприятно.
Разделение общего горя с близким
человеком умеряет его тяжесть. Сознание, что другой близкий
человек также несчастлив, составляет почему-то сладкое утешение в несчастьи. Недаром говорит пословица; на
людях и смерть красна.
Дьявол культуры объяснил, что внушает
людям то, что пользование всеми теми делами, которыми заведуют дьяволы технических усовершенствований,
разделения труда, путей сообщения, книгопечатания, искусства, медицины, есть нечто вроде добродетели и что
человек, пользующийся всем этим, может быть вполне доволен собой и не стараться быть лучше.
Разделение с жизнью происходит только от того, что
люди не верят в свет, который есть в них» (18—21).