Неточные совпадения
Теперь он всею душой раскаивался, что начал этот
разговор со Степаном Аркадьичем. Его особенное чувство было осквернено
разговором о конкурренции какого-то петербургского
офицера, предположениями и советами Степана Аркадьича.
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «чай» у моряков есть только аллегория, под которою надо разуметь пунш, и ожидал, что когда
офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за пуншем, загорится живой
разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
Офицеры бросили книги, карты (географические: других там нет),
разговоры и стремительно побежали туда же.
Нехлюдов слушал, не вступая в
разговор, и, как бывший
офицер, понимал, хоть и не признавал, доводы молодого Чарского, но вместе с тем невольно сопоставлял с
офицером, убившим другого, того арестанта красавца-юношу, которого он видел в тюрьме и который был приговорен к каторге за убийство в драке.
Нехлюдов перебил
офицера и вернулся к прежнему
разговору.
Взоры ее естественно устремились на квартирующий полк, но военная молодежь охотно засматривалась на красавиц, а сватовства не затевала. Даже старые холостяки из штаб-офицеров — и те только шевелили усами, когда Калерия Степановна, играя маслеными глазами, — она и сама еще могла нравиться, — заводила
разговоры о скуке одиночества и о том, как она счастлива, что у нее четыре дочери — и всё ангелы.
Эти слова Ромашов сказал совсем шепотом, но оба
офицера вздрогнули от них и долго не могли отвести глаз друг от друга. В эти несколько секунд между ними точно раздвинулись все преграды человеческой хитрости, притворства и непроницаемости, и они свободно читали в душах друг у друга. Они сразу поняли сотню вещей, которые до сих пор таили про себя, и весь их сегодняшний
разговор принял вдруг какой-то особый, глубокий, точно трагический смысл.
Начался обычный, любимый молодыми
офицерами разговор о случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о том, как эти случаи проходили почти всегда безнаказанно.
После гимнастики, когда, людям дан был десятиминутный отдых,
офицеры опять сошлись вместе на середине плаца у параллельных брусьев.
Разговор сейчас же зашел о предстоящем майском параде.
— Как здоровье вашей супруги? — спрашивает ее превосходительство, обращаясь к инженерному
офицеру, с очевидным желанием замять
разговор, принимающий слишком интимный характер.
— Жоли! — говорит
офицер, руководимый в
разговоре не собственным произволом, но теми словами, которые он знает.
Но прежде, чем говорить о личности
офицера и его
разговоре, необходимо попристальнее взглянуть на внутренность его балагана и знать хоть немного его образ жизни и занятия.
Бутылка портера уже была выпита, и
разговор продолжался уже довольно долго в том же роде, когда полы палатки распахнулись, и из нее выступил невысокий свежий мужчина в синем атласном халате с кисточками, в фуражке с красным околышем и кокардой. Он вышел, поправляя свои черные усики, и, глядя куда-то на ковер, едва заметным движением плеча ответил на поклоны
офицеров.
Но замечательно то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами, казались совсем другими людьми, чем на бульваре: не было этой смешной надутости, высокомерности, которые они выказывали пехотным
офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин и Гальцин, очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами.
Разговор шел о петербургских сослуживцах и знакомых.
Дымная, грязная комната была так полна
офицерами и чемоданами, что Козельцов едва нашел место на окне, где и присел; вглядываясь в лица и вслушиваясь в
разговоры, он начал делать папироску.
Разговор тотчас же замолк, и все, бывшие в комнате, устремили глаза на харчевницу.
Офицер, ехавший из П., даже подмигнул на нее молодому
офицеру.
Молодой офицерик с уважением посмотрел на исхудалое лицо безрукого, неожиданно просветлевшее улыбкой, замолчал и снова занялся чаем. Действительно в лице безрукого
офицера, в его позе и особенно в этом пустом рукаве шинели выражалось много этого спокойного равнодушия, которое можно объяснить так, что при всяком деле или
разговоре он смотрел, как будто говоря: «всё это прекрасно, всё это я знаю и всё могу сделать, ежели бы я захотел только».
Я понравился хозяевам и быстро подружился со всеми, щеголяя цирковыми приемами, и начал объезжать неуков и вести
разговоры с приезжавшими
офицерами, покупателями лошадей.
Тот, без всякого предварительного доклада, провел его в кабинет генерал-губернатора, где опять-таки на безукоризненном французском языке начался между молодыми
офицерами и маститым правителем Москвы оживленный
разговор о том, что Лябьев вовсе не преступник, а жертва несчастного случая.
Каковым разъяснением все остались довольны, а в том числе и невидимо присутствовавший при
разговоре штаб-офицер.
Аннинька не знала, что и сказать на эти слова. Мало-помалу ей начинало казаться, что
разговор этих простодушных людей о «сокровище» совершенно одинакового достоинства с
разговорами господ
офицеров «расквартированного в здешнем городе полка» об «la chose». Вообще же, она убедилась, что и здесь, как у дяденьки, видят в ней явление совсем особенное, к которому хотя и можно отнестись снисходительно, но в некотором отдалении, дабы «не замараться».
Но при таких закладах случался и другой оборот дела, не совсем, впрочем, неожиданный: заложивший и получивший деньги немедленно, без дальних
разговоров, шел к старшему унтер-офицеру, ближайшему начальнику острога, доносил о закладе смотровых вещей, и они тотчас же отбирались у ростовщика обратно, даже без доклада высшему начальству.
Прочитаем и в
разговор сейчас вступим: «Теперь его в
офицеры, — бывало, скажут, — должно быть скоро произведут».
Разговор дальше не пошел.
Офицеры кто стал пить чай, кто закусывать. Хаджи-Мурат взял предложенный стакан чаю и поставил его перед собой.
Между
офицерами шел оживленный
разговор о последней новости, смерти генерала Слепцова. В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизни момента — окончания ее и возвращения к тому источнику, из которого она вышла, а виделось только молодечество лихого
офицера, бросившегося с шашкой на горцев и отчаянно рубившего их.
Он злился на Белецкого и на себя и против своей воли вставлял французские фразы в свой
разговор, интересовался главнокомандующим и московскими знакомыми и на основании того, что они оба в казачьей станице говорили на французском диалекте, с презрением относился о товарищах-офицерах, о казаках и дружески обошелся с Белецким, обещаясь бывать у него и приглашая заходить к нему.
Спустившись, мы остановились у подъезда и начали наблюдать, как съезжается избранная публика, те счастливцы, у которых были билеты. Большинство являлось в собственных экипажах. Из карет выходили разряженные дамы,
офицеры, привилегированные мужчины. Это был совершенно особенный мир, который мы могли наблюдать только у подъезда. У них были свои интересы, свои
разговоры, даже свои слова.
Оба
офицера были заняты
разговором. Я стою.
Вокруг Ярилова и Павлова образовался кружок
офицеров. Шел горячий
разговор. До нас долетели отрывистые фразы...
Он так развязно держал себя, что сидевший напротив французский пехотный
офицер из Страсбурга, с эспаньолкой и усами a la Napoleon III, нашел возможным вмешаться в
разговор и даже кончил тостом а 1a sante des belles moskovites!
— Послушайте-ка, господа, — перервал Ленской, стараясь замять
разговор, которой мог дурно кончиться, — если говорить правду, так вот нас здесь пятеро: все мы народ обстрелянный, хорошие
офицеры, а, верно, каждый из нас хотя один раз в жизни чувствовал, что он робел.
— Как, сударь! — сказал старик, который, в продолжение этого
разговора, смотрел с удивлением на Зарецкого. — Вы русской
офицер?.. Вы надеетесь вывести Владимира Сергеевича из Москвы?
Чрез несколько минут обед кончился.
Офицер закурил сигарку и сел опять возле окна; Степан Кондратьевич, поглядывая на него исподлобья, вышел в другую комнату; студенты остались в столовой; а Зарецкой, предложив бокал шампанского французу, который в свою очередь потчевал его лафитом, завел с ним
разговор о политике.
Чтоб как-нибудь увериться в этом, он придумал запереть вместе с ним этого пленного
офицера, а мне приказал подслушивать их
разговоры.
В продолжение всего этого
разговора генерал с золотым аксельбантом не спускал бинокля с ложи бабочке подобной дамы, и, когда Янсутский ушел от нее, он обратился к стоявшему около него молодому
офицеру в адъютантской форме...
Затем она тушит лампу, садится около стола и начинает говорить. Я не пророк, но заранее знаю, о чем будет речь. Каждое утро одно и то же. Обыкновенно после тревожных расспросов о моем здоровье она вдруг вспоминает о нашем сыне
офицере, служащем в Варшаве. После двадцатого числа каждого месяца мы высылаем ему по пятьдесят рублей — это главным образом и служит темою для нашего
разговора.
Любимым
разговором его с
офицерами была критика наполеоновских кампаний.
Те же лица, та же полковая походная жизнь, те же
разговоры и рассказы о доме, о стоянке и губернском городе, пересуды об
офицерах.
Игнатий принял братьев в своих покоях, при чем находился и Чихачев, на племяннице которого был женат Павел Федорович. Они поговорили здесь вкратце потому, что надо было идти в трапезную к братии. За трапезою в монастыре
разговоры невозможны, но после трапезы до звона к вечерне подробнее поговорили обо всем, что вспомянулось, затем
офицеры должны были возвратиться в лагерь.
Я, — а ведь я писатель, следовательно, человек с воображением и фантазией, — я не могу себе даже представить, как это возможно решиться: за десятки тысяч верст от родины, в городе, полном ненавидящими врагами, ежеминутно рискуя жизнью, — ведь вас повесят без всякого суда, если вы попадетесь, не так ли? — и вдруг разгуливать в мундире
офицера, втесываться без разбора во всякие компании, вести самые рискованные
разговоры!
С Авдотьей Николавной рядом
Сидел штабротмистр удалой —
Впился в нее упрямым взглядом,
Крутя усы одной рукой.
Он видел, как в ней сердце билось…
И вдруг — не знаю, как случилось —
Ноги ее иль башмачка
Коснулся шпорой он слегка.
Тут началися извиненья,
И завязался
разговор;
Два комплимента, нежный взор —
И уж дошло до изъясненья…
Да, да — как честный
офицер!
Но казначейша — не пример.
Что из этого, что я поручик?» — но втайне его очень льстило это новое достоинство; он в
разговоре часто старался намекнуть о нем обиняком, и один раз, когда попался ему на улице какой-то писарь, показавшийся ему невежливым, он немедленно остановил его и в немногих, но резких словах дал заметить ему, что перед ним стоял поручик, а не другой какой
офицер.
Довольно долго после этого
разговора оба
офицера молчали. Корнет, видимо находившийся под влиянием графа, молча пил чай, изредка поглядывая на красивую, отуманившуюся наружность Турбина, пристально глядевшего в окно, и не решался начать
разговора.
Я с любопытством вслушивался в
разговоры солдат и
офицеров и внимательно всматривался в выражения их физиономий; но решительно ни в ком я не мог заметить и тени того беспокойства, которое испытывал сам: шуточки, смехи, рассказы выражали общую беззаботность и равнодушие к предстоящей опасности. Как будто нельзя было и предположить, что некоторым уже не суждено вернуться по этой дороге!
Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою, прекрасный летний день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ
офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрестный
разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, — всё отвечало одно другому.
Разговоры, конечно, поднялись по поводу внезапного ухода из Амое, и большая часть
офицеров, рассчитывавшая на спокойные ночные якорные вахты, была недовольна и не отказала себе в удовольствии побранить адмирала.
Познакомился Ашанин и с патерами. Вернее, они сами пожелали с ним познакомиться, и однажды поздно вечером, когда он мечтательно любовался звездами, сидя в лонгшезе на палубе, они подошли к нему и заговорили.
Разговор на этот раз был малозначащий. Говорили о прелести плавания, о красоте неба, — при этом один из патеров выказал серьезные астрономические познания, — о Кохинхине и ее обитателях и затем ушли, выразив удовольствие, что так приятно провели время в обществе русского
офицера.
К жаркому
разговоры особенно оживились, и его величество уже приятельски похлопывал по плечу старшего
офицера и приглашал его запросто зайти во Дворец и попробовать хереса, который недавно привезен ему из «Фриско» (С.-Франциско), а дядя-губернатор, сквозь черную кожу которого пробивалось нечто вроде румянца, звал к себе пробовать портвейн, причем уверял, что очень любит русских моряков, и вспоминал одного русского капитана, бывшего в Гонолулу год тому назад на клипере «Голубчик», который он перекрестил в «Гутчика», причем главную роль в этих воспоминаниях играло чудное вино, которым угощал его капитан.
— Он самый и есть, — сказал служивый. — И вот вспомнилось мне теперь, что сам я слыхал, как господин полковник, Царство ему Небесное, в
разговорах с господами
офицерами поминал, что у него есть вотчины где-то на Волге.
После этого
разговора Строинский по целым ночам просиживал с унтер-офицером и мало-помалу проникал в «тайну сокровенную». Месяцев через восемь тот же унтер-офицер ввел его в Бендерах в сионскую горницу. Там все были одеты в белые рубахи, все с зелеными ветвями в руках; были тут мужчины и женщины. С венком из цветов на голове встретил Строинского при входе пророк. Грозно, даже грубо спросил он...