Неточные совпадения
Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила,
только бумаги — не знаю…
Разве на этом счете?
Стародум. Как! А
разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то
только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Разве все мы не брошены на свет затем
только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучать себя и других?
Степан Аркадьич ничего не ответил и
только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно было, как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто спрашивал: «это зачем ты говоришь?
разве ты не знаешь?»
«А
разве не вчера
только он клялся в любви, он, правдивый и честный человек?
Разве я не отчаивалась напрасно уже много раз?» вслед затем говорила она себе.
«И
разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог?
Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и
только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
— N 'est ce pas immoral? [
Разве это не безнравственно?] —
только сказала она, помолчав.
— Нет,
разве я говорил, что я не чувствую? Я
только говорил, что я разочаровался.
— Я
только хочу сказать, что могут встретиться дела необходимые. Вот теперь мне надо будет ехать в Москву, по делу дома… Ах, Анна, почему ты так раздражительна?
Разве ты не знаешь, что я не могу без тебя жить?
―
Только не он.
Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?..
Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет со мной? Он ничего не понимает, не чувствует.
Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною женой в одном доме?
Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
— Да кто же думал, что он глупый человек? — проговорила она быстро. — Это мог думать
разве один
только Вишнепокромов, которому ты веришь, папа, который и пустой и низкий человек!
— Ведь вот не сыщешь, а у меня был славный ликерчик, если
только не выпили! народ такие воры! А вот
разве не это ли он? — Чичиков увидел в руках его графинчик, который был весь в пыли, как в фуфайке. — Еще покойница делала, — продолжал Плюшкин, — мошенница ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья! Козявки и всякая дрянь было напичкались туда, но я весь сор-то повынул, и теперь вот чистенькая; я вам налью рюмочку.
— Да что в самом деле… как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы
только поскорей избавиться. Дурак
разве станет держать их при себе и платить за них подати!
Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот
только русским ничем не наделят,
разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
Народ в городе голодный; стало быть, все съест духом, да и коням тоже сена… уж я не знаю,
разве с неба кинет им на вилы какой-нибудь их святой…
только про это еще Бог знает; а ксендзы-то их горазды на одни слова.
Козацкие ряды стояли тихо перед стенами. Не было на них ни на ком золота,
только разве кое-где блестело оно на сабельных рукоятках и ружейных оправах. Не любили козаки богато выряжаться на битвах; простые были на них кольчуги и свиты, и далеко чернели и червонели черные, червонноверхие бараньи их шапки.
«Кто он? Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что видел? Он видел все, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он
только теперь выходит из-под полу? И как мог он видеть, —
разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашел Николай за дверью:
разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь, — вот и улика в пирамиду египетскую! Муха летала, она видела!
Разве этак возможно?»
Все платье его было
только что от портного, и все было хорошо, кроме
разве того
только, что все было слишком новое и слишком обличало известную цель.
Сонечка, голубка моя,
только деньгами способствовала, а самой, говорит, мне теперь, до времени, у вас часто бывать неприлично, так
разве в сумерки, чтобы никто не видал.
— Да всё здешние и всё почти новые, право, — кроме
разве старого дяди, да и тот новый: вчера
только в Петербург приехал, по каким-то там делишкам; в пять лет по разу и видимся.
— Да
разве вероятно, чтоб он мог украсть, ограбить? Чтоб он мог об этом
только помыслить? — вскричала Дуня и вскочила со стула. — Ведь вы его знаете, видели?
Разве он может быть вором?
Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни
только деньги, а потому и не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. —
Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять разом охватили его. Он забылся.
Ел же он
только разве из учтивости прикасаясь к кускам, которые поминутно накладывала на его тарелку Катерина Ивановна, и то
только чтоб ее не обидеть.
— Как,
разве я не рассказывал? Аль нет? Да бишь я тебе
только начало рассказывал… вот, про убийство старухи-то закладчицы, чиновницы… ну, тут и красильщик теперь замешался…
— Ну, и руки греет, и наплевать! Так что ж, что греет! — крикнул вдруг Разумихин, как-то неестественно раздражаясь, — я
разве хвалил тебе то, что он руки греет? Я говорил, что он в своем роде
только хорош! А прямо-то, во всех-то родах смотреть — так много ль людей хороших останется? Да я уверен, что за меня тогда совсем с требухой всего-то одну печеную луковицу дадут, да и то если с тобой в придачу!..
Катерина. Поезжай с Богом! Не тужи обо мне. Сначала
только разве скучно будет тебе, бедному, а там и позабудешь.
Огудалова. Да
разве я тебя отговариваю? Поезжай, сделай милость, отдыхай душой!
Только знай, что Заболотье не Италия. Это я обязана тебе сказать, а то как ты разочаруешься, так меня же будешь винить, что я тебя не предупредила.
— Неправда, ей-богу, неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то
разве потому
только, что не хотел запутать меня. — Тут она с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю.
— «Глас народа — глас божий»? Нет, нет! Народ говорит
только о вещественном, о материальном, но — таинственная мысль народа, мечта его о царствии божием — да! Это святые мысль и мечта. Святость требует притворства — да, да! Святость требует маски.
Разве мы не знаем святых, которые притворялись юродивыми Христа ради, блаженными, дурачками? Они делали это для того, чтоб мы не отвергли их, не осмеяли святость их пошлым смехом нашим…
—
Разве мужик может верить им? Видел ты когда-нибудь с их стороны заботу об нас? Одна у них забота — шкуру драть с мужика. Какую выгоду себе получил? Нам от них — нет выгоды, есть
только убыток силы.
— Меня?
Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель
только.
Да и тот не слышит, песнь его громка,
Разве слышат
только сердце и рука,
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли…
Бальзаминов. Порядок, маменька, обыкновенный. Узнал я, что в доме есть богатые невесты, и начал ходить мимо. Они смотрят да улыбаются, а я из себя влюбленного представляю.
Только один раз мы встречаемся с Лукьян Лукьянычем (я еще его не знал тогда), он и говорит: «За кем вы здесь волочитесь?» Я говорю: «Я за старшей». А и сказал-то так, наобум. «Влюбитесь, говорит, в младшую, лучше будет». Что ж, маменька,
разве мне не все равно?
Бальзаминов. Как можно? Что вы, маменька!
Разве они знают учтивость? Ему бы
только хохотать, дураку, благо горло широко, а там хоть человека до смерти загрызи, ему все равно.
Красавина. Кто ж этого не знает! Весь свет знает. А это я к тому говорю, красавица ты моя писаная, что от кого же нам и жить-то, бедным сиротам, как не от вас, богатых людей? Вам жить да нежиться, а нам для вас служить. Ты сиди
только да придумывай, а я уж для тебя все, окромя
разве птичьего молока.
— Как же-с? — кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. — Сестра убыток понесет несправедливо. Она бедная вдова, живет
только тем, что с дома получит; да
разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.
— А радость
разве не чувство, и притом еще без эгоизма? Ты радуешься
только ее счастью.
На лице у ней он читал доверчивость к себе до ребячества; она глядела иногда на него, как ни на кого не глядела, а
разве глядела бы так
только на мать, если б у ней была мать.
— Какой еще жизни и деятельности хочет Андрей? — говорил Обломов, тараща глаза после обеда, чтоб не заснуть. —
Разве это не жизнь?
Разве любовь не служба? Попробовал бы он! Каждый день — верст по десяти пешком! Вчера ночевал в городе, в дрянном трактире, одетый,
только сапоги снял, и Захара не было — все по милости ее поручений!
— Да, да, зачем? — подтвердил он. —
Разве мсьё Обломову
только, если речь зайдет…
Так пускал он в ход свои нравственные силы, так волновался часто по целым дням, и
только тогда
разве очнется с глубоким вздохом от обаятельной мечты или от мучительной заботы, когда день склонится к вечеру и солнце огромным шаром станет великолепно опускаться за четырехэтажный дом.
— Я сказал, что дома, и ужинали, мол, дома. «А
разве он ужинает?» — спрашивает барышня-то. Двух цыплят, мол,
только скушали…
Заложить деревню?
Разве это не тот же долг,
только неумолимый, неотсрочимый? Плати каждый год — пожалуй, на прожиток не останется.
— Никогда! — повторил он с досадой, — какая ложь в этих словах: «никогда», «всегда»!.. Конечно, «никогда»: год, может быть, два… три…
Разве это не — «никогда»? Вы хотите бессрочного чувства? Да
разве оно есть? Вы пересчитайте всех ваших голубей и голубок: ведь никто бессрочно не любит. Загляните в их гнезда — что там? Сделают свое дело, выведут детей, а потом воротят носы в разные стороны. А
только от тупоумия сидят вместе…
Райский немного смутился и поглядывал на Леонтья, что он, а он ничего. Потом он, не скрывая удивления, поглядел на нее, и удивление его возросло, когда он увидел, что годы так пощадили ее: в тридцать с небольшим лет она казалась если уже не прежней девочкой, то
только разве расцветшей, развившейся и прекрасно сложившейся физически женщиной.
— Да неужели дружба такое корыстное чувство и друг
только ценится потому, что сделал то или другое?
Разве нельзя так любить друг друга, за характер, за ум? Если б я любила кого-нибудь, я бы даже избегала одолжать его или одолжаться…
Она, как совесть,
только и напоминает о себе, когда человек уже сделал не то, что надо, или если он и бывает тверд волей, так
разве случайно, или там, где он равнодушен».
— Странный, своеобычный человек, — говорила она и надивиться не могла, как это он не слушается ее и не делает, что она указывает.
Разве можно жить иначе? Тит Никоныч в восхищении от нее, сам Нил Андреич отзывается одобрительно, весь город тоже уважает ее,
только Маркушка зубы скалит, когда увидит ее, — но он пропащий человек.
— Видите, видите!
разве вы не ангел! Не правду я говорил, что вы любите меня? Да, любите, любите, любите! — кричал он, ликуя, —
только не так, как я вас… нет!
—
Разве я запретил бы тебе любить кого-нибудь? если б ты выбрала хоть… Нила Андреича — мне все равно! Мне нужно имя, чтоб
только убедиться в истине и охладеть. Я знаю, мне сейчас сделается скучно, и я уеду…