Неточные совпадения
Через два часа Клим Самгин сидел на скамье
в парке санатории, пред ним
в кресле на колесах
развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было
в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Клим заглянул
в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей,
в низеньком, любимом
кресле матери,
развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая.
В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
От этого и диван
в гостиной давным-давно весь
в пятнах, от этого и кожаное
кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а
в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как
развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
Щепетильную застенчивость, осторожность и опрятность прежних лет заменило небрежное молодечество, неряшество нестерпимое; он на ходу качался вправо и влево, бросался
в кресла, обрушался на стол,
разваливался, зевал во все горло; с теткой, с людьми обращался резко.
И сидели они у наших, Данилыч, часа два, и наши с ними говорят просто, вот как я с тобою, и не кланяются им, и смеются с ними; и наш-то сидит с генералом, оба
развалившись,
в креслах-то, и курят, и наш курит при генерале, и
развалился; да чего? — папироска погасла, так он взял у генерала-то, да и закурил свою-то.
После ухода Иконина он верных минут пять, которые мне показались за пять часов, укладывал книги, билеты, сморкался, поправлял
кресла,
разваливался на них, смотрел
в залу, по сторонам и повсюду, но только не на меня.
— А-а! — приподнялся Кармазинов с дивана, утираясь салфеткой, и с видом чистейшей радости полез лобызаться — характерная привычка русских людей, если они слишком уж знамениты. Но Петр Степанович помнил по бывшему уже опыту, что он лобызаться-то лезет, а сам подставляет щеку, и потому сделал на сей раз то же самое; обе щеки встретились. Кармазинов, не показывая виду, что заметил это, уселся на диван и с приятностию указал Петру Степановичу на
кресло против себя,
в котором тот и
развалился.
Слуга уходит. Хлынов, увидав Васю, садится
в кресла,
разваливается и говорит важным тоном.
Я зажигал
в кабинете лампу и свечи, а он садился
в кресло, протягивал ноги на стул и,
развалившись таким образом, начинал читать.
С видом жертвы он
разваливался у себя
в кабинете
в кресле и, заслонив глаза рукой, брался за книгу. Но скоро книга валилась из рук, он грузно поворачивался
в кресле и опять заслонял глаза, как от солнца. Теперь уж ему было досадно, что он не ушел.
(Нестрашный, стукнув палкой
в пол, медленно встаёт, выпрямляется, изумлён; а Губин хотел встать и —
развалился, расплылся
в кресле, глядя на всех по очереди непонимающими, вытаращенными глазами.
Добрые полчаса прошли… Наконец мимо кланявшихся чуть не до земли мужиков прошел Карп Алексеич
в присутствие и там
развалился на
креслах головы.
Толстый, дородный, цветущий здоровьем и житейским довольством, Сергей Андреич сидел,
развалившись в широких, покойных
креслах, читая письма пароходных приказчиков, когда сказали ему о приходе Чапурина. Бросив недочитанные письма, резвым ребенком толстяк кинулся навстречу дорогому гостю. Звонко, радостно целуя Патапа Максимыча, кричал он на весь дом...
По уходе Урбенина мы приступили к допросу графа. Его сиятельство пожаловал к допросу
в халате и с уксусной повязкой на голове; познакомившись с Полуградовым, он
развалился на
кресле и стал давать показания...
Развалившись в мягких, обитых малиновым бархатом
креслах, после плотного обеда и доброй выпивки отдыхает Илья Авксентьич. Возле него стоит столик, а на нем стакан чаю и пачка заклеенных пакетов. Сидит Сырохватов, слушает разговоры гостей, а сам пальцами барабанит по пакетам. А сам ни словечка.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который
развалившись сидел
в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза,
в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он
в обыкновенное время, тем энергичнее был он
в минуты раздражения.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой,
развалившись на
креслах и глядя
в сторону.