Неточные совпадения
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю
работу объективно необходимую, но не нужную моему
хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой
хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
Пролетариат-хозяин — особенно же наш пролетариат — должен будет развернуть широчайшую
работу промышленно-технической организации своего огромнейшего хозяйства.
Вид леса в самом деле поразил Райского. Он содержался, как парк, где на каждом шагу видны следы движения,
работ, ухода и науки. Артель смотрела какой-то дружиной. Мужики походили сами на
хозяев, как будто занимались своим хозяйством.
Виноградари вообразили себе, что сад, в который они были посланы для
работы на
хозяина, был их собственностью; что всё, что было в саду, сделано для них, и что их дело только в том, чтобы наслаждаться в этом саду своею жизнью, забыв о
хозяине и убивая тех, которые напоминали им о
хозяине и об их обязанностях к нему.
— Доход коммерческого предприятия от продажи товаров, — продолжал Кирсанов, — распадается на три главные части: одна идет на жалованье рабочим; другая — на остальные расходы предприятия: наем помещения, освещение, материалы для
работы; третья остается в прибыль
хозяину.
— «Да везде, где тепло и хорошо, — говорит старшая сестра: — на лето, когда здесь много
работы и хорошо, приезжает сюда множество всяких гостей с юга; мы были в доме, где вся компания из одних вас; но множество домов построено для гостей, в других и разноплеменные гости и
хозяева поселяются вместе, кому как нравится, такую компанию и выбирает.
Работник, по крайней мере, знает свою
работу, он что-нибудь делает, он что-нибудь может сделать поскорее, и тогда он прав, наконец, он может мечтать, что сам будет
хозяином.
Приезды не мешают, однако ж, Арсению Потапычу следить за молотьбой. Все знают, что он образцовый
хозяин, и понимают, что кому другому, а ему нельзя не присмотреть за
работами; но, сверх того, наступили самые короткие дни,
работа идет не больше пяти-шести часов в сутки, и Пустотелов к обеду уж совсем свободен. Иногда, впрочем, он и совсем освобождает себя от надзора; придет в ригу на какой-нибудь час, скажет мужичкам...
Но зато, как только выпадет первый вёдреный день,
работа закипает не на шутку. Разворачиваются почерневшие валы и копны; просушиваются намокшие снопы ржи. Ни пощады, ни льготы — никому. Ежели и двойную
работу мужик сработал, все-таки, покуда не зашло солнышко, барин с поля не спустит. Одну
работу кончил — марш на другую! На то он и образцовый
хозяин, чтоб про него говорили...
В два «небанных дня»
работы было еще больше по разному домашнему хозяйству, и вдобавок
хозяин посылал на уборку двора своего дома, вывозку мусора, чистку снега с крыши.
Измученные непосильной
работой и побоями, не видя вблизи себя товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова, они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если родители возвращали их
хозяину, то они зачастую бежали на Хитров, попадали в воровские шайки сверстников и через трущобы и тюрьмы нередко кончали каторгой.
— А что будет, если я буду чаи распивать да выеду на
работу в восемь часов? — объяснял Галактион. — Я раньше всех должен быть на месте и уйти последним. Рабочие-то по
хозяину бывают.
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не делали, хотя никакого праздника не было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все, от мала до велика, могли бы найти себе
работу в поле или на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
Дело в том, что собственно рабочим Кедровская дача дала только призрак настоящей
работы, потому что здесь вместо одного
хозяина, как у компании, были десятки, — только и разницы. Пока благодетелями являлись одни скупщики вроде Ястребова. Затем мелкие золотопромышленники могли работать только летом, а зимой прииски пустовали.
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими
хозяевами приискового дела, на котором родились и выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая
работа была им не под силу.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на
работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у
хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя
хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Вот его, попервоначалу, в десятники произведут, вышлют там к какому-нибудь барину или купцу на
работу, он и начнет к давальцам подделываться: материалу ли там какого купить им надо, — сбегает; неряженную ли
работу какую им желается сделать, — он сейчас велит ребятам потихоньку от
хозяина исполнить ее.
Хозяева отобедали и ушли опять на
работы. Пришел пастух, который в деревнях обыкновенно кормится по ряду то в одной крестьянской избе, то в другой. Ямщик мой признал в пастухе знакомого, который несколько лет сряду пас стадо в М.
— Истребляют людей
работой, — зачем? Жизнь у человека воруют, — зачем, говорю? Наш
хозяин, — я на фабрике Нефедова жизнь потерял, — наш
хозяин одной певице золотую посуду подарил для умывания, даже ночной горшок золотой! В этом горшке моя сила, моя жизнь. Вот для чего она пошла, — человек убил меня
работой, чтобы любовницу свою утешить кровью моей, — ночной горшок золотой купил ей на кровь мою!
— Да ведь чего же надо еще? — задумчиво сказала мать. — Уж если люди тысячами день за днем убиваются в
работе для того, чтобы
хозяин мог деньги на шутки бросать, чего же?..
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь
работе люди отдают, чтобы
хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
Теперь это уже был не тот человек, что за минуту пугал меня, вращая зрачками, и не гаер, потешавший публику из-за подачек. Он распоряжался, как
хозяин и глава семейства, вернувшийся с
работы и отдающий приказания домочадцам.
В следующей комнате, куда привел
хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете; перед столом у стены висело очень хорошей
работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными подушками.
После обеда гость и
хозяин немедля уселись в кабинете за карточный стол, совершенно уже не обращая внимания на Катрин, которая не пошла за ними, а села в маленькой гостиной, находящейся рядом с кабинетом, и велела подать себе
работу — вязание бисерного шнурка, который она думала при каком-нибудь мало-мальски удобном предлоге подарить Ченцову.
Зимою
работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова читал вслух
хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «Московского листка», а по ночам занимался чтением хороших книг и пробовал писать стихи.
Я сажусь и действую толстой иглой, — мне жалко
хозяина и всегда, во всем хочется посильно помочь ему. Мне все кажется, что однажды он бросит чертить, вышивать, играть в карты и начнет делать что-то другое, интересное, о чем он часто думает, вдруг бросая
работу и глядя на нее неподвижно удивленными глазами, как на что-то незнакомое ему; волосы его спустились на лоб и щеки, он похож на послушника в монастыре.
Хозяин очень заботился, чтобы я хорошо заработал его пять рублей. Если в лавке перестилали пол — я должен был выбрать со всей ее площади землю на аршин в глубину; босяки брали за эту
работу рубль, я не получал ничего, но, занятый этой
работой, я не успевал следить за плотниками, а они отвинчивали дверные замки, ручки, воровали разную мелочь.
В стороне, за огромными пяльцами, сидит
хозяин, вышивая крестиками по холстине скатерть; из-под его пальцев появляются красные раки, синие рыбы, желтые бабочки и рыжие осенние листья. Он сам составил рисунок вышивки и третью зиму сидит над этой
работой, — она очень надоела ему, и часто, днем, когда я свободен, он говорит мне...
Чертежной
работы у
хозяина было много; не успевая одолеть ее вдвоем с братом, он пригласил в помощники вотчима моего.
Добродушно издеваясь над
хозяином, завидуя ему, люди принялись за
работу по окрику Фомы; видимо, ему было неприятно видеть Григория смешным.
На ярмарке я должен был следить, чтобы эти люди не воровали гвоздей, кирпича, тесу; каждый из них, кроме
работы у моего
хозяина, имел свои подряды, и каждый старался стащить что-нибудь из-под носа у меня на свое дело.
Особенно меня поразила история каменщика Ардальона — старшего и лучшего работника в артели Петра. Этот сорокалетний мужик, чернобородый и веселый, тоже невольно возбуждал вопрос: почему не он —
хозяин, а — Петр? Водку он пил редко и почти никогда не напивался допьяна;
работу свою знал прекрасно, работал с любовью, кирпичи летали в руках у него, точно красные голуби. Рядом с ним больной и постный Петр казался совершенно лишним человеком в артели; он говорил о
работе...
Я жил в тумане отупляющей тоски и, чтобы побороть ее, старался как можно больше работать. Недостатка в
работе не ощущалось, — в доме было двое младенцев, няньки не угождали
хозяевам, их постоянно меняли; я должен был возиться с младенцами, каждый день мыл пеленки и каждую неделю ходил на Жандармский ключ полоскать белье, — там меня осмеивали прачки.
Тотчас после утреннего чая, в восемь часов,
хозяин с братом раздвигали стол, раскладывали на нем листы белой бумаги, готовальни, карандаши, блюдца с тушью и принимались за
работу, один на конце стола, другой против него.
— Эх, высока нынче вода, черт ее возьми! Задержит она
работы, — ворчит
хозяин, покуривая сигару; дым ее пахнет горелым сукном.
Рабочие Шишлина, семь человек, относились к нему просто, не чувствуя в нем
хозяина, а за глаза называли его теленком. Являясь на
работу и видя, что они ленятся, он брал соколок, лопату и артистически принимался за дело сам, ласково покрикивая...
Несмотря на все притворные старания высших классов облегчить положение рабочих, все рабочие нашего мира подчинены неизменному железному закону, по которому они имеют только столько, сколько им нужно, чтобы быть постоянно побуждаемыми нуждой к
работе и быть в силе работать на своих
хозяев, т. е. завоевателей.
После ужина, когда
работа кончена и душная ночь, обнимая город и людей липким, потным объятием, безнадёжно стонала о чём-то тысячами тонких и унылых комариных голосов, — сидели впятером на крыльце или в саду. Шакир разводил небольшой дымник и, помахивая над ним веткой полыни, нагонял на
хозяина и постоялку синие струйки едкого курева. Люди морщились, кашляли, а комары, пронизывая кисейные ткани дыма, неугомонно кусались и ныли.
Итак, я сидел за своей
работой. В раскрытое окно так и дышало летним зноем. Пепко проводил эти часы в «Розе», где проходил курс бильярдной игры или гулял в тени акаций и черемух с Мелюдэ. Где-то сонно жужжала муха, где-то слышалась ленивая перебранка наших милых
хозяев, в окно летела пыль с шоссе.
Зимний заработок был меньше прошлогоднего, потому что
работы вообще велись через пень-колоду, благо самому
хозяину было не до жилки.
Репка, получая с
хозяина деньги, целиком их приносит в артель и делит поровну и по заслугам: батыри, конечно, получают больше, а засыпка и выставка [Засыпка — хлеб в кули насыпает, а выставка — уставляет кули, чтобы батырю брать удобно.], у которых
работа легкая, — меньше.
Но зато войдите-ка во двор семьянистого, делового, настоящего
хозяина, взгляните-ка на
работу, которую предназначает он для себя собственно: тут уж на всем лежит печать прочности и долговечности, соединенные с расчетом строжайшей, мудрой экономии; здесь каждым ударом топора управляло уже, по-видимому, сознание, что требуется сделать дело хорошо, а не кое-как!
Но в это время глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный
хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает
работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с
хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
Глаза старика находили его всегда за
работой; в продолжение целого дня молодой парень не давал
хозяину своему повода быть недовольным.
— Да вот перед тем, как сюда идтить; видел Глазуна, велел ему всех звать, как порешат за
работой… От него и проведал, что ты здесь… Сказывал, тебя
хозяин расчел…
Нимало не сомневаясь, что при малейшей оплошности с его стороны Глеб Савиныч вытурит его взашей из дому и тем самым, может статься, легко даже повредит ему во мнении нового
хозяина, он снова принялся за
работу.
— Ай да наши — чуваши! — одобрительно воскликнул Грачёв. — А я тоже, — из типографии прогнали за озорство, так я к живописцу поступил краски тереть и всякое там… Да, чёрт её, на сырую вывеску сел однажды… ну — начали они меня пороть! Вот пороли, черти! И
хозяин, и хозяйка, и мастер… прямо того и жди, что помрут с устатка… Теперь я у водопроводчика работаю. Шесть целковых в месяц… Ходил обедать, а теперь на
работу иду…
Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой муж и немного работает, а посмотри, как мы живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный человек, настоящий
хозяин: чего, чего у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы живете.
Когда же
работы кончались
И сковывал землю мороз,
С
хозяином вы отправлялись
С домашнего корма в извоз.
И ушёл. Взглянув вслед ему, Евсей увидел в лавке пожилого человека без усов и бороды, в круглой шляпе, сдвинутой на затылок, с палкой в руке. Он сидел за столом, расставляя чёрные и белые штучки. Когда Евсей снова принялся за
работу — стали раздаваться отрывистые возгласы гостя и
хозяина...