Неточные совпадения
— Думаю поехать за границу, пожить там до весны, полечиться и вообще привести себя в порядок. Я верю, что
Дума создаст широкие возможности культурной
работы. Не повысив уровня культуры народа, мы будем бесплодно тратить интеллектуальные силы — вот что внушил мне истекший год, и, прощая ему все ужасы, я благодарю его.
Он приехал в Петербург хлопотать о восстановлении его права учить, нашел
работу в
Думе и хотя прекратил хлопоты, но жаловался...
Говорил оратор о том, что война поколебала международное значение России, заставила ее подписать невыгодные, даже постыдные условия мира и тяжелый для торговли хлебом договор с Германией. Революция нанесла огромные убытки хозяйству страны, но этой дорогой ценой она все-таки ограничила самодержавие. Спокойная
работа Государственной
думы должна постепенно расширять права, завоеванные народом, европеизировать и демократизировать Россию.
Тем не менее, настоящая его жизнь, проходившая в серьезной
работе над собой, в тревожных
думах о жене и будущем ребенке, не позволяла ему сосредоточиваться на прежних бесплодных потугах.
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот
работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной
думы полна.
Вечно тревожимый
думою о насущном хлебе, он набрал у соседнего помещика пустошных покосов исполу и даже из третьей копны, косит до глубокой осени и только с большой натугой успевает справиться с
работой.
На столе было пусто. Все, что напоминало о прежних его занятиях, о службе, о журнальной
работе, лежало под столом, или на шкафе, или под кроватью. «Один вид этой грязи, — говорил он, — пугает творческую
думу, и она улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с дороги».
Он то и дело беспокойно передвигает кожаную фуражку — надвинет ее на глаза, надует губы и озабоченно смотрит вокруг; собьет фуражку на затылок, помолодеет и улыбается в усы, думая о чем-то приятном, — и не верится, что у него много
работы, что медленная убыль воды беспокоит его, — в нем гуляет волна каких-то, видимо, неделовых
дум.
— Зачем молчить? — упрямо и ласково говорил татарин. — Оттова русска скучна живёт выдумыват!
Работа мала. Нарочно выбираит ваша русска, котора
дума тяжела-та!
Работа не любит он никакой…
А послав его к Палаге, забрался в баню, влез там на полок, в тёмный угол, в сырой запах гниющего дерева и распаренного листа берёзы. Баню не топили всего с неделю времени, а пауки уже заткали серыми сетями всё окно, развесили петли свои по углам. Кожемякин смотрел на их
работу и чувствовал, что его сердце так же крепко оплетено нитями немых
дум.
Но ничто — ни
работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые
думы.
То были настоящие, не татаро-грузинские, а чистокровные князья, Рюриковичи; имя их часто встречается в наших летописях при первых московских великих князьях, русской земли собирателях; они владели обширными вотчинами и многими поместьями, неоднократно были жалованы за"
работы и кровь и увечья", заседали в
думе боярской, один из них даже писался с"вичем"; но попали в опалу по вражьему наговору в"ведунстве и кореньях"; их разорили"странно и всеконечно", отобрали у них честь, сослали их в места заглазные; рухнули Осинины и уже не справились, не вошли снова в силу; опалу с них сняли со временем и даже"московский дворишко"и"рухлядишку"возвратили, но ничто не помогло.
Евсею было тяжело и скучно слушать его, он не верил ни одному слову сыщика и, как всегда, боялся его. Когда он ушёл — стало легче, и Климков усердно принялся за
работу, стараясь спрятаться в ней от воспоминаний о Раисе и всех
дум.
Думы мешали ему, внезапно возникая в неудобные часы, нападая во время
работы.
Было ясно — он не хотел говорить. Полагая, что такое настроение не продлится у него долго, я не стал надоедать ему вопросами. Он весь день молчал, только по необходимости бросая мне краткие слова, относящиеся к
работе, расхаживал по пекарне с понуренной головой и всё с теми же туманными глазами, с какими пришел. В нем точно погасло что-то; он работал медленно и вяло, связанный своими
думами. Ночью, когда мы уже посадили последние хлебы в печь и, из боязни передержать их, не ложились спать, он попросил меня...
Ну, да мне без работы-то еще того хуже: пуще
дума одолевает, места себе не найду…
Потом он спрашивал себя: а зачем ему надо было лезть из своего подвала в этот котел кипящий? И недоумевал. Но все эти
думы вращались где-то глубоко в нём, они были как бы отгорожены от прямого влияния на его
работу тем напряжённым вниманием, с которым он относился к действиям врачебного персонала. Он никогда не видал, чтоб в каком-нибудь труде люди убивались так, как они убиваются тут, и не раз подумал, глядя на утомлённые лица докторов и студентов, что все эти люди — воистину, не даром деньги получают!
«Так вот она какова, артель-то у них, — рассуждал Патап Максимыч, лежа в санях рядом с паломником. — Меж себя дело честно ведут, а попадись посторонний, обдерут как липку… Ай да лесники!.. А бестолочи-то что, галденья-то!.. С час места попусту проваландали, а кончили тем же, чем я зачал… Правда, что артели
думой не владати… На
работе артель золото, на сходке хуже казацкой сумятицы!..»
Булгакова в
работе II Государственной
Думы и о его встрече (вместе со Струве, Челноковым и Маклаковым) с П. А. Столыпиным накануне ее закрытия см.: Маклаков В. А. Вторая Государственная
Дума.
О, эти трезвые
думы!.. Андрей Иванович всегда боялся их. Холодные, цепкие и беспощадные, они захватывали его и тащили в темные закоулки, из которых не было выхода. Думать Андрей Иванович любил только во хмелю. Тогда мысли текли легко и плавно, все вокруг казалось простым, радостным и понятным. Но теперь
дум нельзя было утопить ни в вине, ни в
работе; а между тем эта смерть, так глупо и неожиданно представшая перед Андреем Ивановичем, поставила в нем все вверх дном.
Не так обрадовали Ермака его княжество, два царских панциря, шуба с царского плеча и кубок серебряный, как привезенная Иваном Кольцом весточка от Ксении Яковлевны Строгановой да пояс алый бархатный, шелками вышитый,
работы ее ручек за непрестанными о нем
думами. Как малое дитя, не мог налюбоваться он им, как малое дитя ему радовался.
Дни были заняты производством межевания и лишь по ночам, когда землемер, умаявшись
работой, засыпал как убитый, Николай Герасимович мог остаться один со своими
думами и обыкновенно шел в парк.