Неточные совпадения
Что шаг, то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал;
другойНес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?» —
Окликнули с пруда.
В саду ребята яблоню
Качали. — Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Уж только наверху,
А было их до пропасти!
На
другой день, с утра, погода чуть-чуть закуражилась; но так как
работа была спешная (зачиналось жнитво), то все отправились в поле.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как
работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а
другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Но он ясно видел теперь (
работа его над книгой о сельском хозяйстве, в котором главным элементом хозяйства должен был быть работник, много помогла ему в этом), — он ясно видел теперь, что то хозяйство, которое он вел, была только жестокая и упорная борьба между им и работниками, в которой на одной стороне, на его стороне, было постоянное напряженное стремление переделать всё на считаемый лучшим образец, на
другой же стороне — естественный порядок вещей.
Не понимая, что это и откуда, в середине
работы он вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам. Он взглянул на небо во время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и шел крупный дождь. Одни мужики пошли к кафтанам и надели их;
другие, точно так же как Левин, только радостно пожимали плечами под приятным освежением.
Проснувшись поздно на
другой день после скачек, Вронский, не бреясь и не купаясь, оделся в китель и, разложив на столе деньги, счеты, письма, принялся за
работу. Петрицкий, зная, что в таком положении он бывал сердит, проснувшись и увидав товарища за письменным столом, тихо оделся и вышел, не мешая ему.
— Вы бы лучше думали о своей
работе, а именины никакого значения не имеют для разумного существа. Такой же день, как и
другие, в которые надо работать.
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без
работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора.
Другого же ничего ему не приходило в голову.
Другое немножко неприятное было то, что новый начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного человека, встающего в 6 часов утра, работающего как лошадь и требующего такой же
работы от подчиненных.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать
работы в
другом месте, а ему уж такого удальца не найти.
И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один, оставивши свою трубку, а
другая работу, если только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали
друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку.
— А вот
другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь ко мне приходят мужики из его деревни. «Что это, говорят, батюшка, такое? сыновья наши совсем от рук отбились, помогать в
работах не хотят, все в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что вышло!
— Да чего вы скупитесь? — сказал Собакевич. — Право, недорого!
Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская
работа, что на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
Он уничтожил вовсе всякие приносы холста, ягод, грибов и орехов, наполовину сбавил с них
других работ, думая, что бабы обратят это время на домашнее хозяйство, обошьют, оденут своих мужей, умножат огороды.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние
работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или
другую сторону.
Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
Вы, школы Левшина птенцы,
Вы, деревенские Приамы,
И вы, чувствительные дамы,
Весна в деревню вас зовет,
Пора тепла, цветов,
работ,
Пора гуляний вдохновенных
И соблазнительных ночей.
В поля,
друзья! скорей, скорей,
В каретах, тяжко нагруженных,
На долгих иль на почтовых
Тянитесь из застав градских.
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум
работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних
друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
А козаки все до одного прощались, зная, что много будет
работы тем и
другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать неприятелю увидеть убыль в козацком войске.
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший на
других и недурно знавший три европейские языка, несмотря на то, что дней шесть назад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить его взять на себя половину переводной
работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
— «Почему на
другой день не явился с Митреем на
работу?» — «Потому, этта, я загулял».
Тут просто
работа, благородная, полезная обществу деятельность, которая стоит всякой
другой и уже гораздо выше, например, деятельности какого-нибудь Рафаэля или Пушкина, потому что полезнее!
Есть у меня вещицы три:
Есть туалет, прехитрая
работа —
Снаружи зеркальцо, и зеркальцо внутри,
Кругом всё прорезь, позолота;
Подушечка, из бисера узор;
И перламутровый прибор —
Игольничек и ножинки, как милы!
Жемчужинки, растертые в белилы!
Помада есть для губ и для
других причин,
С духами сткляночки: резе́да и жасмин.
Основная его
работа — «Трактат об ощущениях» (1754).] только приемы у него были
другие, более современные.
Одни требовали расчета или прибавки,
другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне;
работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести;
другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
— Во Франции,
друг мой, в Англии. В Германии, где организованный рабочий класс принимает деятельное участие в государственной
работе. Все это — страны, в которых доминирует национальная идея…
— Несколько непонятна политика нам, простецам. Как это: война расходы усиливает, а — доход сократили? И вообще, знаете, без вина — не та
работа! Бывало, чуть люди устанут, посулишь им ведерко, они снова оживут. Ведь — победим, все убытки взыщем. Только бы скорее! Ударить разок,
другой, да и потребовать: возместите протори-убытки, а то — еще раз стукнем.
В мозге Самгина образовалась некая неподвижная точка, маленькое зеркало, которое всегда, когда он желал этого, показывало ему все, о чем он думает, как думает и в чем его мысли противоречат одна
другой. Иногда это свойство разума очень утомляло его, мешало жить, но все чаще он любовался
работой этого цензора и привыкал считать эту
работу оригинальнейшим свойством психики своей.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с
работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо
друг с
другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Темнота легко подсказывала злые слова, Самгин снизывал их одно с
другим, и ему была приятна
работа возбужденного чувства, приятно насыщаться гневом. Он чувствовал себя сильным и, вспоминая слова жены, говорил ей...
И молчание их было — иногда задумчивое счастье, о котором одном мечтал, бывало, Обломов, или мыслительная
работа в одиночку над нескончаемым, задаваемым
друг другу материалом…
В
другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него в разговоре с бароном слова два о школах живописи — опять ему
работа на неделю; читать, рассказывать; да потом еще поехали в Эрмитаж: и там еще он должен был делом подтверждать ей прочитанное.
Одета она в старое ситцевое платье; руки у ней не то загорели, не то загрубели от
работы, от огня или от воды, или от того и от
другого.
Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись как огня увлечения страстей; и как в
другом месте тело у людей быстро сгорало от волканической
работы внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.
Хозяйка быстро схватила ребенка, стащила свою
работу со стола, увела детей; исчез и Алексеев, Штольц и Обломов остались вдвоем, молча и неподвижно глядя
друг на
друга. Штольц так и пронзал его глазами.
Ему снилось все
другое, противоположное. Никаких «волн поэзии» не видал он, не била «страсть пеной» через край, а очутился он в Петербурге, дома, один, в своей брошенной мастерской, и равнодушно глядел на начатые и неконченные
работы.
Такие девочки не переводились у Бережковой. Если девочка вырастала, ее употребляли на
другую, серьезную
работу, а на ее место брали из деревни
другую, на побегушки, для мелких приказаний.
Оба пошли молча по дорожке, все замедляя шаг, как будто чего-то
друг от
друга ожидая. Обоих мучила одна и та же мысленная
работа, изобрести предлог замедления.
Барыня обнаружила тут свою обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни готовить завтрак,
другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку. Перед тем тоже было
работы немало. Целую неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов из старого дома — словом, целое имущество.
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и
другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой
работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «беду».
— О, типун тебе на язык! — перебила она сердито, кропая что-то сама иглой над приданым Марфеньки, хотя тут хлопотали около разложенных столов десять швей. Но она не могла видеть
других за
работой, чтоб и самой не пристать тут же, как Викентьев не мог не засмеяться и не заплакать, когда смеялись и плакали
другие.
С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что
работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что в душе человека, независимо от художественного, таится
другое творчество, присутствует
другая живая жажда, кроме животной,
другая сила, кроме силы мышц.
Мы промчались по предместью, теперь уже наполненному толпами народа, большею частию тагалами и китайцами, отчасти также метисами: весь этот люд шел на
работу или с
работы;
другие, казалось, просто обрадовались наступавшей прохладе и вышли из домов гулять, ходили по лавкам, стояли толпами и разговаривали.
Заключая в своих стенах около миллиона жителей и не один десяток в подведомственных ему и близлежащих областях, Кантон будет всегда служить рынком для этих жителей, которым нет надобности искать
работы и сбыта товаров в
других местах.
«Что это такое авральная
работа?» — спросил я
другого офицера.
Работа кипит: одни корабли приходят с экземплярами Нового завета, курсами наук на китайском языке,
другие с ядами всех родов, от самых грубых до тонких.
Те сначала не хотели трудиться, предпочитая есть конину, белок, древесную кору, всякую дрянь, а поработавши год и поевши ячменной похлебки с маслом, на
другой год пришли за
работой сами.
Я любовался тем, что вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все было и в
других местах, а этой стройности, прибранности леса, дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их лиц, нежности и застенчивости в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным
работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или в самом деле идиллическая страна, отрывок из жизни древних.
Вид берега. — Бо-Тсунг. — Базиль Галль. — Идиллия. — Дорога в столицу. — Столица Чуди. — Каменные
работы. — Пейзажи. — Жители, домы и храмы. — Поля. — Королевский замок. — Зависимость островов. — Протестантский миссионер. —
Другая сторона идиллии. — Напа-Киян. — Жилище миссионера. — Напакиянский губернатор. — Корабль с китайскими эмигрантами. — Прогулки и отплытие.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок,
другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за
работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом;
другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Многие похудели от бессонницы, от усиленной
работы и бродили как будто на
другой день оргии. И теперь вспомнишь, как накренило один раз фрегат, так станет больно, будто вспомнишь какую-то обиду. Сердце хранит долго злую память о таких минутах!