Неточные совпадения
Художник Михайлов, как и всегда, был
за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева. Утро он
работал в студии над большою картиной. Придя к
себе, он рассердился на жену
за то, что она не умела обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал
себя бодрее,
работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать.
За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти всех крупных людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о людях, которые мужественно принесли
себя в жертву Ваалу истории.
С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго
работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции
за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для
себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
— Одни из этих артистов просто утопают в картах, в вине, — продолжал Райский, — другие ищут роли. Есть и дон-кихоты между ними: они хватаются
за какую-нибудь невозможную идею, преследуют ее иногда искренно; вообразят
себя пророками и апостольствуют в кружках слабых голов, по трактирам. Это легче, чем
работать. Проврутся что-нибудь дерзко про власть, их переводят, пересылают с места на место. Они всем в тягость, везде надоели. Кончают они различно, смотря по характеру: кто угодит, вот как вы, на смирение…
Он смотрел мысленно и на
себя, как это у него делалось невольно, само
собой, без его ведома («и как делалось у всех, — думал он, — непременно, только эти все не наблюдают
за собой или не сознаются в этой, врожденной человеку, черте: одни — только казаться, а другие и быть и казаться как можно лучше — одни, натуры мелкие — только наружно, то есть рисоваться, натуры глубокие, серьезные, искренние — и внутренно, что в сущности и значит
работать над
собой, улучшаться»), и вдумывался, какая роль достается ему в этой встрече: таков ли он, каков должен быть, и каков именно должен он быть?
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело
за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они
работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
— Позвольте, — не давая
себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, — я говорю не
за себя и
за своих детей. Состояние моих детей обеспечено, и я
зарабатываю столько, что мы живем и полагаю, что и дети будут жить безбедно, и потому мой протест против ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов, а принципиально я не могу согласиться с вами. И советовал бы вам больше подумать, почитать…
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю
за себя: мне будет нечего больше делать, как только протянуть ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще
работает за десятерых, воз везет. А как отняли у него дело — и свалился, как сгнивший столб.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и
работали, как говорится, не
за страх, а
за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед
за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к
себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы
работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря
за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при
себе содержать стал…
И это была совсем не та Харитина, которую он видел у
себя дома, и сам он был не тот, каким его знали все, — о! он еще не начинал жить, а только готовился к чему-то и ради этого неизвестного
работал за четверых и отказывал
себе во всем.
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под руками, при нужде их не жалко бросить; в них тепло и сухо, и во всяком случае они оставляют далеко
за собой те сырые и холодные шалаши из коры, в которых живут наши каторжники, когда
работают на дорогах или в поле.
Это большинство делится на две категории: одни съедают пай у
себя на квартирах со своими семьями или половинщиками, другие, командированные на работы далеко
за пределы тюрьмы, съедают его там, где
работают.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик
работал всю жизнь в куренях, куда уводил с
собой двух сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие семьи держались именно
за нее, потому что она представляла больше свободы, — в курене не скоро достанешь, да и как уследишь
за самою работой? На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
Галдевшая у печей толпа поденщиц была занята своим делом. Одни носили сырые дрова в печь и складывали их там, другие разгружали из печей уже высохшие дрова. Работа кипела, и слышался только треск летевших дождем поленьев. Солдатка Аннушка
работала вместе с сестрой Феклистой и Наташкой. Эта Феклиста была еще худенькая, несложившаяся девушка с бойкими глазами. Она
за несколько дней работы исцарапала
себе все руки и едва двигалась: ломило спину и тело. Сырые дрова были такие тяжелые, точно камни.
— Вот здесь мы будем спать с тобою, Агата, — говорила Мечникова, введя
за собою сестру в свою спальню, — здесь будет наша зала, а тут твой кабинетец, — докончила она, введя девушку в известную нам узенькую комнатку. — Здесь ты можешь читать, петь,
работать и вообще делать что тебе угодно. В своей комнате ты полная госпожа своих поступков.
Только одно усиленное старание Лобачевского
работать по больнице
за себя и Розанова избавляло последнего от дурных последствий его крайней неглижировки службой.
Но воображение мое снова начинало
работать, и я представлял
себя выгнанным
за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня к
себе в дом; на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
— Очень рад, конечно, не
за вас, а
за себя, что вас вижу здесь! — говорил он, вводя меня в свой кабинет, по убранству которого видно было, что Захаревский много
работал, и вообще
за последнее время он больше чем возмужал: он как-то постарел, — чиновничье честолюбие, должно быть, сильно его глодало.
— Это наша общая цель, генерал, и мы будем
работать в этом направлении, — ораторствовал Прейн, шагая по кабинету с заложенными
за спину руками. — Нам нужно дорожить каждым хорошим человеком в таком громадном деле, и я беру на
себя смелость обратить ваше особенное внимание, что нам прежде всего важно привлечь к этой работе освежающие элементы.
Этот профессор принадлежал к университетским замухрышкам, которые всю жизнь тянут самую неблагодарную лямку:
работают за десятерых, не пользуются благами жизни и кончают тем, что оставляют после
себя несколько томов исследования о каком-нибудь греческом придыхании и голодную семью.
— Надо, Андрей, ясно представлять
себе, чего хочешь, — заговорил Павел медленно. — Положим, и она тебя любит, — я этого не думаю, — но, положим, так! И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка и рабочий! Родятся дети,
работать тебе надо будет одному… и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются:
работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что
за дело бранят, а перенести на
себе не могу; окроме злости да досады, ничего
себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех
за одним разом зарубил, да и на
себя, пожалуй, руку наложить, так в ту же пору.
Тем не менее газетная машина, однажды пущенная в ход,
работает все бойчее и бойчее. Без идеи, без убеждения, без ясного понятия о добре и зле, Непомнящий стоит на страже руководительства, не веря ни во что, кроме тех пятнадцати рублей, которые приносит подписчик, и тех грошей, которые один
за другим вытаскивает из кошеля кухарка. Он даже щеголяет отсутствием убеждений, называя последние абракадаброю и во всеуслышание объявляя, что ни завтра, ни послезавтра он не намерен стеснять
себя никакими узами.
— Драматический. И потому вот теперь, чтоб собственно испытать
себя, я взялся именно
за Шекспира; другой месяц
работаю над ним и, кажется, кое-что сделал.
Презрение и омерзение начинал он чувствовать к
себе за свое тунеядство: человек деятельный по натуре, способный к труду, он не мог
заработать какого-нибудь куска хлеба и питался последними крохами своей бедной любовницы — это уж было выше всяких сил!
— Мне показалось еще
за границей, что можно и мне быть чем-нибудь полезною. Деньги у меня свои и даром лежат, почему же и мне не
поработать для общего дела? К тому же мысль как-то сама
собой вдруг пришла; я нисколько ее не выдумывала и очень ей обрадовалась; но сейчас увидала, что нельзя без сотрудника, потому что ничего сама не умею. Сотрудник, разумеется, станет и соиздателем книги. Мы пополам: ваш план и работа, моя первоначальная мысль и средства к изданию. Ведь окупится книга?
На работах, если нам случалось
работать вместе, они наперерыв помогали мне и считали это
себе за счастье.
Через минуту он уже и забывает свое внезапное ощущение и начинает смеяться или ругаться, судя по характеру; а то вдруг с необыкновенным, вовсе не соразмерным с потребностью жаром схватится
за рабочий урок, если он задан ему, и начинает
работать —
работать изо всех сил, точно желая задавить в
себе тяжестью работы что-то такое, что само его теснит и давит изнутри.
Комарь сбросил с
себя,
за спиной своего господина, рубашку и, прыгнув с разбегу в воду, шибко
заработал руками.
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов
за день, не перестанет страдать, потому что,
работая вещи, которыми он не будет пользоваться,
работая не для
себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
Впрочем, эти хлопоты значительно облегчались тем, что общий голос был
за Гордея Евстратыча, как великого тысячника, которому будет в охотку
поработать Господеви, да и сам по
себе Гордей Евстратыч был такой обстоятельный человек, известный всему приходу.
Пол и стены были устланы коврами, окна завешены драпировками, на столе,
за которым
работал Головинский, появились дорогие безделушки, он даже не забыл захватить с
собой складной железной кровати и дорожного погребца с серебряным самоваром.
И я плакала, слушая эту песню… (Басов: «Саша! дайте-ка пива… и портвейна…».) Хорошо я жила тогда! Эти женщины любили меня… Помню, вечерами, кончив
работать, они садились пить чай
за большой, чисто вымытый стол… и сажали меня с
собою, как равную.
И
работать будешь под строгим контролем. Смотри, Аметистов, ой смотри. Если ты выкинешь какой-нибудь фокус, я, уж так и быть, рискну всем, а посажу тебя. Ты вздумал меня попугать. Не беспокойся,
за меня найдется кому заступиться, а ты… ты слишком много о
себе рассказал.
Единственный предмет, обращавший на
себя теперь внимание Глеба, было «время», которое, с приближением осени, заметно сокращало трудовые дни. Немало хлопот приносила также погода, которая начинала хмуриться, суля ненастье и сиверку — неумолимых врагов рыбака.
За всеми этими заботами, разумеется, некогда было думать о снохе. Да и думать-то было нечего!.. Живет
себе бабенка наравне с другими, обиды никакой и ни в чем не терпит — живет, как и все люди. В меру
работает, хлеб ест вволю: чего ж ей еще?..
Тут была и оборванная, растрепанная и окровавленная крестьянская женщина, которая с плачем жаловалась на свекора, будто бы хотевшего убить ее; тут были два брата, уж второй год делившие между
собой свое крестьянское хозяйство и с отчаянной злобой смотревшие друг на друга; тут был и небритый седой дворовый, с дрожащими от пьянства руками, которого сын его, садовник, привел к барину, жалуясь на его беспутное поведение; тут был мужик, выгнавший свою бабу из дома
за то, что она целую весну не
работала; тут была и эта больная баба, его жена, которая, всхлипывая и ничего не говоря, сидела на траве у крыльца и выказывала свою воспаленную, небрежно-обвязанную каким-то грязным тряпьем, распухшую ногу…
Вечером, возвращаясь домой, Илья входил на двор с важным видом человека, который хорошо
поработал, желает отдохнуть и совсем не имеет времени заниматься пустяками, как все другие мальчишки и девчонки. Всем детям он внушал почтение к
себе солидной осанкой и мешком
за плечами, в котором всегда лежали разные интересные штуки…
Вышел я —
себя не помню. Пошел наверх в зал, прямо сказать — водки выпить. Вхожу — народу еще немного, а машина что-то такое грустное играет… Вижу,
за столиком сидит Губонин, младший брат. Завтракают… А у Петра Ионыча я когда-то
работал, на дому проверял бухгалтерию, и вся семья меня знала, чаем поили, обедом кормили, когда я долго засижусь. Я поклонился.
Русый и кудрявый парень с расстегнутым воротом рубахи то и дело пробегал мимо него то с доской на плече, то с топором в руке; он подпрыгивал, как разыгравшийся козел, рассыпал вокруг
себя веселый, звонкий смех, шутки, крепкую ругань и
работал без устали, помогая то одному, то другому, быстро и ловко бегая по палубе, заваленной щепами и деревом. Фома упорно следил
за ним и чувствовал зависть к этому парню.
— Всё — не по душе… Дела… труды… люди… Ежели, скажем, я вижу, что все — обман… Не дело, а так
себе — затычка… Пустоту души затыкаем… Одни
работают, другие только командуют и потеют… А получают
за это больше… Это зачем же так? а?
Кручинина. Мне ничего не стоит перенестись
за семнадцать лет назад; представить
себе, что я сижу в своей квартире,
работаю; вдруг мне стало скучно, я беру платок, накрываюсь и бегу навестить сына; играю с ним, разговариваю. Я его так живо представляю
себе. Это, должно быть, от того, что я не видала его мертвым, не видала в гробу, в могиле.
Нестор Игнатьич очень серьезно встревожился. Он на четвертый день вскочил с рассветом и сел
за работу. Повесть сначала не вязалась, но он сделал над
собой усилие и работа пошла удачно. Он писал, не вставая, весь день и далеко
за полночь, а перед утром заснул в кресле, и Дора тотчас же выделилась из серого предрассветного полумрака, прошла своей неслышной поступью, и поцеловав Долинского в лоб, сказала: умник, умник—
работай.
Был я молодым, горячим, искренним, неглупым; любил, ненавидел и верил не так, как все,
работал и надеялся
за десятерых, сражался с мельницами, бился лбом об стены; не соразмерив своих сил, не рассуждая, не зная жизни, я взвалил на
себя ношу, от которой сразу захрустела спина и потянулись жилы; я спешил расходовать
себя на одну только молодость, пьянел, возбуждался,
работал; не знал меры.
Потапыч. И какое трогательное поучение делают, когда замуж отдают! Вы, говорят, жили у меня в богатстве и в роскоши и ничего не делали; теперь ты выходишь
за бедного, и живи всю жизнь в бедности, и
работай, и свой долг исполняй. И позабудь, говорят, как ты у меня жила, потому что не для тебя я это делала: я
себя только тешила, а ты не должна никогда об такой жизни и думать, и всегда ты помни свое ничтожество, и из какого ты звания. И так чувствительно, даже у самих слезки.
Васса. Нет, верно. Недруг. Ну, ладно! Поговорили, побаяли — идите-ка, девушки, к
себе, а я
поработаю… по хозяйству. Ты, Анна, останься. Ну, пошли, пошли!
За ужином увидимся. (Анне.) Ну что, верно — вписался отец Евгения в «Союз русского народа»?
В полдень я встаю и сажусь по привычке
за свой стол, но уж не
работаю, а развлекаю
себя французскими книжками в желтых обложках, которые присылает мне Катя.
Работая всеми этими качествами, Иоган-Христиан Норк
за сорок лет неусыпного труда успел сгоношить
себе кое-какую копейку и, отходя к предкам, оставил своей верной подруге, Софии Норк, кроме трех дочерей и старой бабушки, еще три тысячи рублей серебром государственными кредитными билетами и новенькое токарное заведение.
А из государского жалованья вычитали у них многие деньги и хлеб, и с стенных и прибылых караулов по 40 и по 50 человек спускали и имали
за то с человека по 4 и по 5 алтын, и по 2 гривны, и больше, а с недельных по 10 алтын, и по 4 гривны, и по полтине; жалованье же, какое на те караулы шло,
себе брали; а к
себе на двор, кроме денщиков, многих брали в караул и работу
работать».
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на
себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где
работала. Амнерис — первая жена Полякова —
за границей. И не вернется.