Неточные совпадения
Не в полной памяти
прошел он и в ворота своего
дома; по крайней мере, он уже
прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А
между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
Ехали в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного
дома в четыре окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом, в медальонах
между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов.
Прошли во двор; там к
дому примыкал деревянный флигель в три окна с чердаком; в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка в очках, в коричневом платье.
Прошло пять лет. Многое переменилось и на Выборгской стороне: пустая улица, ведущая к
дому Пшеницыной, обстроилась дачами,
между которыми возвышалось длинное, каменное, казенное здание, мешавшее солнечным лучам весело бить в стекла мирного приюта лени и спокойствия.
Мы спустились с возвышения и вошли опять в китайский квартал,
прошли,
между прочим, мимо одного
дома, у окна которого голый молодой китаец наигрывал на инструменте, вроде гитары, скудный и монотонный мотив.
Надобно заметить, что эти вдовы еще незамужними, лет сорок, пятьдесят тому назад, были прибежны к
дому княгини и княжны Мещерской и с тех пор знали моего отца; что в этот промежуток
между молодым шатаньем и старым кочевьем они лет двадцать бранились с мужьями, удерживали их от пьянства,
ходили за ними в параличе и снесли их на кладбище.
Старик, исхудалый и почернелый, лежал в мундире на столе, насупив брови, будто сердился на меня; мы положили его в гроб, а через два дня опустили в могилу. С похорон мы воротились в
дом покойника; дети в черных платьицах, обшитых плерезами, жались в углу, больше удивленные и испуганные, чем огорченные; они шептались
между собой и
ходили на цыпочках. Не говоря ни одного слова, сидела Р., положив голову на руку, как будто что-то обдумывая.
Между тем двор совсем опустел, люди, разговаривавшие в тени
домов, ушли, а через некоторое время поужинавшие конюхи
прошли спать в свои конюшни.
Бошняк пишет,
между прочим, в своих записках, что, разузнавая постоянно, нет ли где-нибудь на острове поселившихся русских, он узнал от туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного берега разбилось какое-то судно, экипаж спасся, выстроил себе
дом, а через несколько времени и судно; на этом судне неизвестные люди через Лаперузов пролив
прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ села Мгачи, и на этот раз спасся только один человек, который называл себя Кемцем.
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя к мысли, что он гость вот в этих стенах, где прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем, в резерве оставалась Самосадка с груздевским
домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич
сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки.
Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
В эти дни
между другими хлопотами я
ходил на Васильевский остров, в Шестую линию, и только придя туда, усмехнулся сам над собою: что мог я увидать в Шестой линии, кроме ряда обыкновенных
домов?
Между прочим, Лукьяныч счел долгом запастись сводчиком. Одним утром сижу я у окна — вижу, к барскому
дому подъезжает так называемая купецкая тележка. Лошадь сильная, широкогрудая, длинногривая, сбруя так и горит, дуга расписная. Из тележки бойко соскакивает человек в синем армяке, привязывает вожжами лошадь к крыльцу и направляется в помещение, занимаемое Лукьянычем. Не
проходит десяти минут, как старик является ко мне.
Между тем наступил уже великий пост, в продолжение которого многое изменилось в образе жизни у Годневых: еще в так называемое прощальное воскресенье, на масленице, все у них в
доме ходили и прощались друг перед другом.
С удивительным наслаждением Калугин почувствовал себя
дома, вне опасности, и, надев ночную рубашку, лежа в постели уж рассказал Гальцину подробности дела, передавая их весьма естественно, — с той точки зрения, с которой подробности эти доказывали, что он, Калугин, весьма дельный и храбрый офицер, на что, мне кажется, излишне бы было намекать, потому что это все знали и не имели никакого права и повода сомневаться, исключая, может быть, покойника ротмистра Праскухина, который, несмотря на то, что, бывало, считал за счастие
ходить под руку с Калугиным, вчера только по секрету рассказывал одному приятелю, что Калугин очень хороший человек, но,
между нами будь сказано, ужасно не любит
ходить на бастионы.
Я обернулся и увидал брата и Дмитрия, которые в расстегнутых сюртуках, размахивая руками,
проходили ко мне
между лавок. Сейчас видны были студенты второго курса, которые в университете как
дома. Один вид их расстегнутых сюртуков выражал презрение к нашему брату поступающему, а нашему брату поступающему внушал зависть и уважение. Мне было весьма лестно думать, что все окружающие могли видеть, что я знаком с двумя студентами второго курса, и я поскорее встал им навстречу.
Сени и лестницу я
прошел, еще не проснувшись хорошенько, но в передней замок двери, задвижка, косая половица, ларь, старый подсвечник, закапанный салом по-старому, тени от кривой, холодной, только что зажженной светильни сальной свечи, всегда пыльное, не выставлявшееся двойное окно, за которым, как я помнил, росла рябина, — все это так было знакомо, так полно воспоминаний, так дружно
между собой, как будто соединено одной мыслью, что я вдруг почувствовал на себе ласку этого милого старого
дома.
Они
прошли в
дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали
между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью. По всей террасе разливался зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что в православную церковь она не
ходила, а когда он приходил в
дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы
между русскими попами могли быть такие светлые личности.
Совершить прием Сусанны Николаевны в ложу
между моими кузьмищевскими масонами положено было в половине филипповского поста, и посвящение это произошло гораздо торжественнее, чем предполагалось. Часов в десять вечера в одну из суббот Сусанна Николаевна должна была доехать на лошади, заложенной в одиночку, вместе с своим поручителем Сверстовым до церкви, отстоящей от
дому, по крайней мере, в полуверсте. Однако,
сойдя с лестницы, Сусанна Николаевна объявила решительным голосом, что она желает идти пешком.
Он только что
прошёл мимо маленькой лавочки, укромно спрятанной во впадине
между часовней и огромным
домом купца Лукина. Над входом в лавочку висела проржавевшая вывеска...
Княгиня после того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в
дом, а мужчины
прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине
между ними не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.
С того времени не
проходило дня, чтоб молодой человек, в известный час, не являлся под окнами их
дома.
Между им и ею учредились неусловленные сношения. Сидя на своем месте за работой, она чувствовала его приближение, — подымала голову, смотрела на него с каждым днем долее и долее. Молодой человек, казалось, был за то ей благодарен: она видела острым взором молодости, как быстрый румянец покрывал его бледные щеки всякий раз, когда взоры их встречались. Через неделю она ему улыбнулась…
Между тем начали
ходить слухи, что Латкину вдруг гораздо похужело, и семья его — того и жди — с голоду помрет, а не то
дом завалится и крышей всех задавит.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно
прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин
дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях
между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен,
между прочим, с
домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день
ходить к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Дом Плодомасовой посетил небольшой отдел разбойничьей шайки. Шайка эта, зная, что в
доме Плодомасовой множество прислуги,
между которой есть немало людей, очень преданных своей госпоже, не рисковала напасть на
дом открытой силой, а действовала воровски. Разбойники
прошли низом
дома, кого заперли, кого перевязали и, не имея возможности проникнуть наверх к боярыне без большого шума через лестницу, проникли к ней в окно, к которому как нельзя более было удобно подниматься по стоявшей здесь старой черной липе.
Про него
между кадетами
ходил слух, что он, производя какой-то физический опыт, посадил свою маленькую дочь в спирт и уморил ее. Это, конечно, было мальчишеским враньем, но в Финикове и вправду чувствовалось что-то ненормальное; жизнь свою он кончил в сумасшедшем
доме.
Мы въехали в деревню и скоро остановились у ворот замка. Я велел людям слезть и в сопровождении унтер-офицера вошел в
дом. Всё было пусто.
Пройдя несколько комнат, я был встречен самим графом, дрожащим и бледным, как полотно. Я объявил ему мое поручение, разумеется он уверял, что у него нет оружий, отдал мне ключи от всех своих кладовых и,
между прочим, предложил завтракать. После второй рюмки хереса граф стал просить позволения представить мне свою супругу и дочерей.
Паньке захотелось самому это попробовать. Он стал на воротца, взял шестик да, шаля, и переехал на ту сторону, а там
сошел на берег Голованов
дом посмотреть, потому что уже хорошо забрезжило, а
между тем Голован в ту минуту и кричит с той стороны; «Эй! кто мои ворота угнал! назад давай!»
Иосаф механически повернул и все еще хорошенько не мог понять, что это значит. На улицах
между тем царствовала совершенная тишина. Неторопливо и в каком-то молчании
прошли все до самой церкви. Перед
домом священника Охоботов взялся вызвать его и действительно через несколько минут вышел со священником, который только мотал от удивления головой.
Прошло два года. Третий год
Обрадовал супругов безнадежных:
Желанный сын, любви взаимной плод,
Предмет забот мучительных и нежных,
У них родился. В
доме весь народ
Был восхищен, и три дня были пьяны
Все на подбор, от кучера до няни.
А
между тем печально у ворот
Всю ночь собаки выли напролет,
И, что страшнее этого, ребенок
Весь в волосах был, точно медвежонок.
Между тем весь день
ходили, считали, хлопотали; беготня в
доме начиналась с пяти часов утра и постоянно слышалось «подай», «принеси», «сбегай», и прислуга обыкновенно к вечеру уже выбивалась из сил.
«Куда бы
ходить таким образом Васе? да и не обедал он
дома!» Шумков
между тем зажег свечку, и Аркадий Иванович немедленно догадался, что приятель собирается разбудить его нечаянным образом.
Ужас и уныние шли вместе с холерой; вечером и на рассвете по всем церквам гудел колокольный звон, чтобы во всю ночь
между звонами никто не смел выходить на улицу; на перекрестках дымились смрадные кучи навоза, покойников возили по ночам арестанты в пропитанных дегтем рубахах, по
домам жгли бесщадно все оставшееся после покойников платье, лекаря
ходили по
домам и все опрыскивали хлором, по народу расходились толки об отравлении колодцев…
Один экзамен сбыли. Оставалось еще целых пять, и в том числе география, которая ужасно смущала меня. География мне не давалась почему-то: бесчисленные наименования незнакомых рек, морей и гор не укладывались в моей голове. К географии, к тому же, меня не подготовили
дома,
между тем как все остальные предметы я
прошла с мамой. Экзамен географии был назначен по расписанию четвертым, и я старалась не волноваться. А пока я усердно занялась следующим по порядку русским языком.
Отношения
между папой и мамой были редко-хорошие. Мы никогда не видели, чтоб они ссорились, разве только спорили иногда повышенными голосами. Думаю, — не могло все-таки совсем быть без ссор; но
проходили они за нашими глазами. Центром
дома был папа. Он являлся для всех высшим авторитетом, для нас — высшим судьею и карателем.
Надо вспомнить, что
между монастырем Малого Николая и крепостною башнею, под которой ныне
проходят Никольские ворота, был только один старый, но преудобный
дом с двором, окруженным тополями.
Прошло уже достаточно времени, чтобы они могли обернуть назад в слободу;
между тем день
проходил за днем, а они не возвращались. Григорий Лукьянович находился в сильнейшем страхе и беспокойстве. Наконец, дня через три после смерти князя Василия Прозоровского, во двор
дома Малюты в александровской слободе вкатила повозка и из нее вышли оба его наперсника. Григорий Лукьянович находился в известной уже читателям своей отдельной горнице и, увидав в окно приезжих, сам бросился отворять им дверь.
Слово «поле» омрачило
дом Образца, и без того несветлый; это слово отозвалось, будто удар ножа, в сердце Анастасии, знавшей, что она виновница ужасной вражды
между отцом ее и Мамоном и может быть виною братниной смерти. Слово «поле» долго
ходило по
домам, как в наши дни
ходит роковая карточка с черными каймами и с изображением мертвой головы. Прохожие, идя мимо
домов Образца и Мамона, слышали уж в них пение по усопшем.
Между тем князь Сергей Сергеевич со своей дамой,
пройдя залу и одну из гостиных, направился к двери комнаты, служившей будуаром, где Дора — хозяйка
дома — разговаривавшая с другими гостями, еще ничего не знала о прибытии ожидаемых лиц.
— Ох, не говори… — сделал гримасу Владимир Игнатьевич. — Попутал меня черт… Увлекся, похитил ее из родительского
дома… Привез из Петербурга в имение, а затем сюда, живу в гостинице, жду, что родители вступят в переговоры, а
между тем не рассчитал, что страсть моя к ней
прошла, а она влюблена, как кошка, и страшно этим наскучила…
Фимка,
между тем, вернувшись в
дом,
прошла в будуар, под видом уборки, но собственно для того, что это была единственная комната в
доме, где она без барыни могла быть совершенно одна. Одиночество было для нее необходимо. Ей надо было собраться с мыслями.
В одном из антрактов
между танцами он стал отыскивать ее в зале и, не найдя,
прошел анфиладу комнат, наконец пробрался в какой-то отдаленный уголок
дома.
Прошло часа три в ожидании знаменитого гостя.
Между тем небольшая двухвесельная лодка подошла к пристани. В ней сидели два финна в простых крестьянских одеждах, больших и широкополых шляпах, опущенных, по обыкновению, на самые глаза. Один усердно работал веслами, другой управлял рулем. Лодку не пустили на пристань, и она должна была подойти к берегу несколько подальше. Старик, сидевший у руля, вышел на берег и начал пробираться к городскому
дому.
Князь Андрей подъехал к
дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь
ходила перед самым
домом между розанами.
Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в
дом.
Долохов стоял у ворот разваленного
дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили
между собой; но, когда они
проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
— Третьего дня, вот в такой же счастливый час свободы
между двумя дорожными поездами, я пошел в проходку, и когда
проходил мимо
дома одного здешнего обывателя, то, как ты думаешь, на что я наткнулся?