Неточные совпадения
Купаться было негде, — весь берег реки был истоптан скотиной и открыт с дороги; даже гулять нельзя было
ходить, потому что скотина входила
в сад через сломанный забор, и был один страшный бык, который ревел и потому, должно быть, бодался.
— Нет, жарко; лучше
пройти по
саду и
в лодке прокатиться, показать Дарье Александровне берега, — предложил Вронский.
Растворялись окна
в комнатах, и часто владетель картинного поместья долго
ходил по темным излучинам своего
сада и останавливался по часам перед пленительными видами на отдаленья.
Она его не подымает
И, не сводя с него очей,
От жадных уст не отымает
Бесчувственной руки своей…
О чем теперь ее мечтанье?
Проходит долгое молчанье,
И тихо наконец она:
«Довольно; встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно.
Онегин, помните ль тот час,
Когда
в саду,
в аллее нас
Судьба свела, и так смиренно
Урок ваш выслушала я?
Сегодня очередь моя.
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним
ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И
в Летний
сад гулять водил.
Она велела ему спрятаться под кровать, и как только беспокойство
прошло, она кликнула свою горничную, пленную татарку, и дала ей приказание осторожно вывесть его
в сад и оттуда отправить через забор.
«Это под окном, должно быть, какой-нибудь
сад, — подумал он, — шумят деревья; как я не люблю шум деревьев ночью,
в бурю и
в темноту, скверное ощущение!» И он вспомнил, как,
проходя давеча мимо Петровского парка, с отвращением даже подумал о нем.
Николай Петрович продолжал
ходить и не мог решиться войти
в дом,
в это мирное и уютное гнездо, которое так приветно глядело на него всеми своими освещенными окнами; он не
в силах был расстаться с темнотой, с
садом, с ощущением свежего воздуха на лице и с этою грустию, с этою тревогой…
В тот же день и Базаров познакомился с Фенечкой. Он вместе с Аркадием
ходил по
саду и толковал ему, почему иные деревца, особенно дубки, не принялись.
Он отправлялся на несколько мгновений
в сад, стоял там как истукан, словно пораженный несказанным изумлением (выражение изумления вообще не
сходило у него с лица), и возвращался снова к сыну, стараясь избегать расспросов жены.
Он приподнялся и хотел возвратиться домой; но размягченное сердце не могло успокоиться
в его груди, и он стал медленно
ходить по
саду, то задумчиво глядя себе под ноги, то поднимая глаза к небу, где уже роились и перемигивались звезды.
Ехали
в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного дома
в четыре окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом,
в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов.
Прошли во двор; там к дому примыкал деревянный флигель
в три окна с чердаком;
в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья
сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка
в очках,
в коричневом платье.
Дронов с утра исчезал из дома на улицу, где он властно командовал группой ребятишек,
ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами, посылал
в набеги на
сады и огороды.
В сад сошли сверху два черных толстяка, соединенные телом Лютова, один зажал под мышкой у себя ноги его, другой вцепился
в плечи трупа, а голова его, неестественно свернутая набок, качалась, кланялась.
— Мне кажется —
в саду кто-то
ходит, — вполголоса сказала она. — Слышите?
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины. Ночью по
саду ходила женщина из флигеля, вся
в белом, заломив руки за голову. Потом вышла
в сад Вера Петровна, тоже
в белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких других слов.
В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел
в свою комнату, открыл окно и сел, глядя
в сырую тьму
сада, прислушиваясь, как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот
в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники
сходят с ума. С какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не искал.
Самгин, облегченно вздохнув,
прошел в свою комнату; там стоял густой запах нафталина. Он открыл окно
в сад; на траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру.
Ходил со Спиваками обедать
в ресторан городского
сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему
в окно...
Самгина изумляло обилие людей, они
ходили по
саду, сидели
в беседке, ворчали, спорили, шептались, исчезали и являлись снова.
Он долго
ходил по улицам, затем сидел
в городском
саду, размышляя: что делать?
Бальзаминов. Ах, маменька, не мешайте! Представьте, маменька, я, бедный молодой человек,
хожу себе по улице, и вдруг что же? И вдруг теперь поеду
в коляске! И знаете, что мне
в голову пришло? Может быть, за Пеженовой
сад отдадут
в приданое: тогда можно будет забор-то разгородить, сады-то у них рядом, и сделать один
сад. Разных беседок и аллей…
Дорожка
сада продолжена была
в огород, и Илья Ильич совершал утром и вечером по ней двухчасовое хождение. С ним
ходила она, а нельзя ей, так Маша, или Ваня, или старый знакомый, безответный, всему покорный и на все согласный Алексеев.
— Нет, — сказала она, — нам некогда цветами заниматься. Это дети с Акулиной
ходили в графский
сад, так садовник дал, а ерани да алоэ давно тут, еще при муже были.
Он написал Ольге, что
в Летнем
саду простудился немного, должен был напиться горячей травы и просидеть дня два дома, что теперь все
прошло и он надеется видеть ее
в воскресенье.
Она казалась выше того мира,
в который нисходила
в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела
в угольной зеленой комнате с тремя старушками, да через
сад, пешком, по крытой галерее,
ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
В саду почти никого нет; какой-то пожилой господин
ходит проворно: очевидно, делает моцион для здоровья, да две… не дамы, а женщины, нянька с двумя озябшими, до синевы
в лице, детьми.
Она рассказала о прогулках, о парке, о своих надеждах, о просветлении и падении Обломова, о ветке сирени, даже о поцелуе. Только
прошла молчанием душный вечер
в саду, — вероятно, потому, что все еще не решила, что за припадок с ней случился тогда.
А завтра, завтра… содрогаясь,
Мазепа отвращает взгляд,
Встает и, тихо пробираясь,
В уединенный
сходит сад.
Она стригла седые волосы и
ходила дома по двору и по
саду с открытой головой, а
в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
Он
ходил по дому, по
саду, по деревне и полям, точно сказочный богатырь, когда был
в припадке счастья, и столько силы носил
в своей голове, сердце, во всей нервной системе, что все цвело и радовалось
в нем.
На другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее
в саду,
в поле,
ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним
в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Райский сунул письмо
в ящик, а сам, взяв фуражку, пошел
в сад, внутренне сознаваясь, что он идет взглянуть на места, где вчера
ходила, сидела, скользила, может быть, как змея, с обрыва вниз, сверкая красотой, как ночь, — Вера, все она, его мучительница и идол, которому он еще лихорадочно дочитывал про себя — и молитвы, как идеалу, и шептал проклятия, как живой красавице, кидая мысленно
в нее каменья.
Он по утрам с удовольствием ждал, когда она,
в холстинковой блузе, без воротничков и нарукавников, еще с томными, не совсем прозревшими глазами, не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему руку на плечо, чтоб разменяться поцелуем, и угощает его чаем, глядя ему
в глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями,
ходит около него или под руку с ним по полю, по
садам — и у него кровь бежит быстрее, ему пока не скучно.
Он наскоро оделся и пошел
в сад,
прошел две-три аллеи и — вдруг наткнулся на Веру. Он задрожал от нечаянности и испуга.
— Цветы? да, люблю их вон там,
в саду, а не
в комнате, где надо за ними
ходить.
—
В городе заметили, что у меня
в доме неладно; видели, что вы
ходили с Верой
в саду, уходили к обрыву, сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали… вот откуда вышла сплетня!
— Вы
ходите… сюда,
в сад? Зачем?
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна,
в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной на плечи турецкой шалью, пошла из дому, ногой отворяя двери,
прошла все комнаты, коридор, спустилась
в сад и шла, как будто бронзовый монумент встал с пьедестала и двинулся, ни на кого и ни на что не глядя.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас
ходил бы по полям, под руку водил бы
в сад,
в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Он
прошел окраины
сада, полагая, что Веру нечего искать там, где обыкновенно бывают другие, а надо забираться
в глушь, к обрыву, по скату берега, где она любила гулять. Но нигде ее не было, и он пошел уже домой, чтоб спросить кого-нибудь о ней, как вдруг увидел ее сидящую
в саду,
в десяти саженях от дома.
Но «Армида» и две дочки предводителя царствовали наперекор всему. Он попеременно ставил на пьедестал то одну, то другую, мысленно становился на колени перед ними, пел, рисовал их, или грустно задумывался, или мурашки бегали по нем, и он
ходил, подняв голову высоко, пел на весь дом, на весь
сад, плавал
в безумном восторге. Несколько суток он беспокойно спал, метался…
Он пожимал плечами, как будто озноб пробегал у него по спине, морщился и, заложив руки
в карманы,
ходил по огороду, по
саду, не замечая красок утра, горячего воздуха, так нежно ласкавшего его нервы, не смотрел на Волгу, и только тупая скука грызла его. Он с ужасом видел впереди ряд длинных, бесцельных дней.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь. Райский обошел раза три
сад и
прошел через огород, чтоб посмотреть, что делается
в поле и на Волге.
Если сам он идет по двору или по
саду, то
пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит
в противоположную от ее окон сторону, оборотится к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и, увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался
в простенок, когда она
проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю
в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
Они шли молча по аллее от дома, свернули
в другую,
прошли сад, наконец, остановились у обрыва. Тут была лавка. Они сели.
В университете Райский делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским
садом,
в воскресенье
ходит в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит
в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
— Дайте мне силу не
ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я: да? Ну, попробуйте завтра усидеть
в комнате, когда я буду гулять
в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему
в плечо свои тонкие пальцы.
Вера долго
ходила взволнованная по
саду и мало-помалу успокоилась.
В беседке она увидела Марфеньку и Викентьева и быстро пошла к ним. Она еще не сказала ни слова Марфеньке после новости, которую узнала утром.