Неточные совпадения
— Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло
произойти и
от других причин. Но если что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все
от Бога. Посетите меня,
отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое время могу: хвораю и знаю, что дни мои сочтены.
Я бы на дуэли из пистолета того убил, который бы мне произнес, что я подлец, потому что без
отца от Смердящей
произошел, а они и в Москве это мне в глаза тыкали, отсюда благодаря Григорию Васильевичу переползло-с.
А
отец ни из одного слова ее не мог заметить, что болезнь
происходит от дела, в котором отчасти виноват и он: дочь была нежна с ним, как и прежде.
Писарева я тогда еще не читал, о Дарвине у меня почти только и было воспоминание из разговоров
отца: старый чудак, которому почему-то хочется доказать, что человек
произошел от обезьяны.
В действительности
происходило так. Все зятья, за исключением Пашки Булыгина, не принимали в этом деле никакого участия, предоставив все своим женам. Из сестер ни одна не отказалась
от своей части ни в пользу других сестер, ни в пользу
отца.
От него я узнал, что между
отцом и матушкой
произошла страшная сцена (а в девичьей все было слышно до единого слова; многое было сказано по-французски — да горничная Маша пять лет жила у швеи из Парижа и все понимала); что матушка моя упрекала
отца в неверности, в знакомстве с соседней барышней, что
отец сперва оправдывался, потом вспыхнул и в свою очередь сказал какое-то жестокое слово, «якобы об ихних летах», отчего матушка заплакала; что матушка также упомянула о векселе, будто бы данном старой княгине, и очень о ней дурно отзывалась и о барышне также, и что тут
отец ей пригрозил.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее
произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей
от печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на
отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
— Голубчик! да ведь не всем же… Ведь мы с вами…
происходим же мы
от кого-нибудь! В России-то семьдесят миллионов жителей считается, и у всех были
отцы… Уцелели же, стало быть, они!
В сравнении с протоиереем Туберозовым и
отцом Бенефактовым Ахилла Десницын может назваться человеком молодым, но и ему уже далеко за сорок, и по смоляным черным кудрям его пробежала сильная проседь. Роста Ахилла огромного, силы страшной, в манерах угловат и резок, но при всем этом весьма приятен; тип лица имеет южный и говорит, что
происходит из малороссийских казаков,
от коих он и в самом деле как будто унаследовал беспечность и храбрость и многие другие казачьи добродетели.
— Да мы, — говорит, — с ним, с
отцом Иваном, тут немного поссорились, и им чрез нас вдобавок того ничего и не было насчет их плясоты, а ведь они вон небось вам не рассказали, что с ними с самими-то
от того
произошло?
Бабушка Варвара Никаноровна
происходила из самого незнатного рода: она была «мелкая дворянка», по фамилии Честунова. Бабушка отнюдь не скрывала своего скромного происхождения, напротив, даже любила говорить, что она у своего
отца с матерью в детстве индюшек стерегла, но при этом всегда объясняла, что «скромный род ее был хоть тихенький, но честный и фамилия Честуновы им не даром досталась, а приросла
от народного прозвания».
— Скажи на милость, — продолжала Анна Юрьевна, — что такое у тебя с Еленой
произошло? Ко мне этот дуралей Николя Оглоблин приезжал и говорит, что она
от тебя сбежала и поступила к
отцу его на службу в кастелянши.
Обед хоть и был очень хороший и с достаточным количеством вина, однако не развеселил ни Тюменева, ни Бегушева, и только граф Хвостиков, выпивший стаканов шесть шампанского, принялся врать на чем свет стоит: он рассказывал, что
отец его, то есть гувернер-француз, по боковой линии
происходил от Бурбонов и что поэтому у него в гербе белая лилия — вместо черной собаки, рисуемой обыкновенно в гербе графов Хвостиковых.
Арефа стоял и не мог произнести ни одного слова, точно все
происходило во сне. Сначала его отковали
от железного прута, а потом сняли наручни. Охоня догадалась и толкнула
отца, чтобы падал воеводе в ноги. Арефа рухнул всем телом и припал головой к земле, так что его дьячковские косички поднялись хвостиками вверх, что вызвало смех выскочивших на крыльцо судейских писчиков.
Уже впоследствии я узнала, что вотчим мой с самого приезда Мишеля приставил и к нему и ко мне шпионов, что он подкупил слугу, который доставил мне записку
от Мишеля; узнала я также, что между им и
отцом его
произошла на следующее утро ужасная, возмутительная сцена…
— Помнишь ты, — продолжал Островский, — как я в первый раз приходил к тебе с женой, как я кланялся твоим седым волосам, просил у тебя совета?.. А-а! ты это позабыл, а о боге напоминаешь… Собака ты лукавая, все вы собаки! — крикнул он почти в исступлении, отмахнувшись
от девочки, которая, не понимая, что тут
происходит, потянулась к
отцу. — Вы — дерево лесное!.. И сторона ваша проклятая, и земля, и небо, и звезды, и…
— Я боялся не застать вас, — продолжал он. — Пока ехал к вам, исстрадался душой… Одевайтесь и едемте, ради бога…
Произошло это таким образом. Приезжает ко мне Папчинский, Александр Семенович, которого вы знаете… Поговорили мы… потом сели чай пить; вдруг жена вскрикивает, хватает себя за сердце и падает на спинку стула. Мы отнесли ее на кровать и… я уж и нашатырным спиртом тер ей виски, и водой брызгал… лежит, как мертвая… Боюсь, что это аневризма… Поедемте… У нее и
отец умер
от аневризмы…
— Значит, допрыгался!.. — сказал Патап Максимыч. — Всякие царства
произошел, всякие моря переплыл, а доплыл-таки, куда ему следует… Отец-от Михаил знает ли, что Стуколов попался?
Отец на это согласился, и все предположенное к исполнению «для освежения чувств в народе» должно было
происходить «на общих межах», по-соседски, но «выход» должен был быть
от нас и у нас же быть «консилиуму» и угощению.
Но подивитесь же, какая с самим с ним
произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам
от того будто, что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так что его
отец Кондратий щелкнул не с правой стороны на левую, а с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.
Личность не порождается родовым космическим процессом, не рождается
от отца и матери, она
происходит от Бога, является из другого мира; она свидетельствует о том, что человек есть точка пересечения двух миров, что в нем
происходит борьба духа и природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Третья сцена
происходит в лесу. Эдгар, убегая
от преследований
отца, скрывается в лесу и рассказывает публике о том, какие бывают сумасшедшие, блаженные, которые ходят голые, всовывают себе в тело занозы, булавки, кричат дикими голосами и просят милостыню, и говорит, что он хочет принять вид такого сумасшедшего, чтобы избавиться
от преследований. Рассказав это публике, он уходит.
То, что
отцу и матери известно все, что
произошло между ней, Катей Бахметьевой и Николаем Павловичем, для Талечки было ясно из того, что мать старалась всячески отдалять ее
от этой подруги.
«Значит, — думал он, —
произошла полная огласка его подвигов за последний год; если
отец мог избрать только такой крайний путь для спасения его
от позора, да и не его лично, а своего имени, значит пощады
от отца ему ждать нечего — надо приготовиться ко всему».
Если она упала в обморок, то это
произошло от нравственных потрясений, пережитых ею в эти дни, и
от рокового совпадения смерти
отца с первым шагом ее по пути, предначертанному ей Гиршфельдом.
— Но разве вы забыли, что
произошло пять лет тому назад — я не забыла этого! Я не могу забыть, что мой
отец — его убийца, что он меня проклял, что он разбил мое счастье и обрек меня на нищету и позор… Я буду нести свой крест до конца… Если бы он даже простил меня, то я бы не приняла его прощения, я бы теперь сама отказалась
от него…
Таким образом, в то время, когда в хоромах Строгановых
происходило все описанное нами в первой части нашего повествования, когда Антиповна называла боярина Семена Обноскова суженым и нареченным женихом Ксении Яковлевны Строгановой, а Семен Иоаникиевич послал с Яковом грамотку, перехваченную Ермаком Тимофеевичем, и
отец и сын Обносковы лежали уже в сырой могиле, где нашли наконец успокоение
от нечеловеческих житейских мучений последних дней своей жизни.
Это
происходило не
от опасения, что что-нибудь случилось с
отцом.
Отец, не мешавшийся ни в какие домашние распоряжения, озабоченный только делами и через них приобретением денег, и ежедневно искавший развлечения
от служебных занятий в карточной игре, довольно сильной и счастливой, не знал и не хотел знать, что
происходит в его семействе.
Появление в их гостиной нового лица вместе с Зарудиным было неприятным сюрпризом только для Талечки.
Произошло это не потому, чтобы она не унаследовала
от отца с матерью радушного гостеприимства, но в этот день она желала бы видеть Николая Павловича одного.
Было ли это следствием его происхождения
от колена Левитова (
отец его, хотя и был лютеранином, но
происходил из немецких евреев), или же он был просто продуктом современного жидовствующего веяния времени? Решить этот вопрос затруднительно.
Отец его, бедный учитель музыки, упорно отрицал свое семитическое происхождение. Сын же, наоборот, громко заявлял, что с большим удовольствием готов причислить себя к потомкам Израиля, чем к утопающей в своем глубокомыслии немецкой нации.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли
произойдет от него обещанное
отцом чудацкое.